Всего лишь я

– Мам?

– Я здесь, – отзывается она из спальни.

– Тебе плохо? – обеспокоенно спрашиваю я и, зайдя в комнату, нахожу ее лежащей под одеялом. Прикоснувшись к ее лбу, убеждаюсь, что жара нет.

– Это случилось, да? – бормочет она, смотря на потолок. – Я не уберегла тебя. Прости меня, дочка. Прости!

– Ничего не случилось, мам. Обычный день, как и всегда.

– Мне снился сон. Кто-то забрал тебя. Схватил и унес, завернув в черную ткань!

В ее расширенных глазах словно застыл ужас.

– Я в порядке. Я здесь. Никто меня не забирал.

– Заберет! – кричит она, схватившись за растрепанные русые волосы. – Он заберет тебя у меня. Я вижу… вижу, Эми!

– Ладно, давай разберемся. Кого именно ты видишь? Как он выглядит?

– Дьявол поцарапал его лицо, когда он пытался сбежать. Но он все равно его найдет, вот увидишь!

– О ком ты говоришь? Этот человек навредил тебе?

Может, Ви права и через свои предсказания мама пытается сказать о том, что не дает ей покоя все эти годы?

– Он пришел за тобой, Эми. Я ему больше не нужна, – уверенно заявляет мама, криво улыбнувшись.

– Он меня не тронет, поняла? И тебя тоже.

– Поздно… слишком поздно. Ты уже в его власти, – прошептав последние слова, она вдруг успокаивается и закрывает глаза, видимо, окончательно выбившись из сил.

Переодевшись в домашнюю одежду и разобрав пакеты с продуктами, которые мы с Леттой купили по дороге домой, я забираю телефон из ванной и проверяю пропущенные звонки и сообщения.

Папа: Заеду на выходных. Вам что-то нужно?

Эми: Нет, но с мамой что-то не так. Хуже обычного. Не беспокойся, я уже нашла нового врача, но хочу, чтобы ты был в курсе.

Уже собираясь отложить телефон, чтобы начать готовить ужин, мне на глаза попадается чат нашей университетской группы, который я практически не читаю. Пролистав довольно долгую переписку до конца, замечаю сообщение от Тамаза.

Тамаз: Преподаватель по дизайн-разработке встретил меня в коридоре и сказал, что завтра задержится, но очень просил нас прийти вовремя и посидеть тихо.

Как только я кликаю на его имя, мобильное приложение перебрасывает меня на его страницу, но она оказывается закрыта для посторонних, а добавлять его в друзья я не собираюсь. Но даже не приближая фотографию на его аватарке, мне хорошо заметен шрам над его верхней губой. Я увидела его еще днем, но только сейчас, после маминых слов о поцарапанном дьяволом лице, задумываюсь о том, где он его получил.

Оригами

Мне нравится фигурное катание. Правда, нравится. Но по-настоящему мое сердце трепещет только при виде скетчбука, в котором хранятся все созданные мной эскизы платьев. Каждый раз, когда мне кажется, что я готова воплотить один из них в жизнь, меня останавливает невидимый барьер, состоящий то ли из неуверенности в себе, то ли из страха изменить свою жизнь. Я привыкла быть фигуристкой, а не дизайнером, и понятия не имею, как на эту новость отреагируют другие. Хочется не просто громко заявить о своем увлечении, но и доказать, что это не пустые слова.

Я без ума от произвольной программы «Черный лебедь», которую мне поставил наш хореограф-постановщик Лука. Как только он рассказал о своей задумке, я сразу же приступила к работе над новым эскизом. С тех пор в моем скетчбуке появилось, как минимум, двадцать восемь набросков возможного платья, но ни один из них не устроил меня в полной мере. Похоже, я склонна к поиску незначительных изъянов даже в самых идеальных на первый взгляд вещах.

Хочется уйти от классического представления об образе черного лебедя с характерными линиями, серебристыми вставками и имитацией перьев. Это должно быть яркое пятно среди множества клякс. Потому что выход на лед в платье, сшитом по моему эскизу, слишком знаменательное событие, чтобы оплошать.

Но сегодня, вернувшись домой после утренней получасовой пробежки, я не решаюсь взяться за карандаш. Потому что боюсь, что руки сами начнут рисовать образ парня с поцарапанным лицом. Слова мамы не просто застряли в сознании, но и отравляли мой рассудок целую ночь. Я несколько раз просыпалась, охваченная нервной горячкой, мне казалось, что кто-то стоит над кроватью и дышит прямо мне в лицо. Финальной точкой в этом кошмаре стало ощущение чьих-то прикосновений, от которых я подскочила с застывшим в горле криком.

Психотерапевт, с которым общалась мама пару месяцев назад, рассказывал мне о случае, когда у здоровых людей под влиянием общения с психически больным человеком развивалось индуцированное бредовое расстройство. Я тогда удивилась, но не заострила на этом должного внимания, а теперь судорожно читаю научные статьи об этом заболевании. Из всего, что удалось найти, ясно одно – у меня будут большие проблемы, если я продолжу перенимать мамины мысли.

От изучения своей возможной участи меня отвлекает сообщение от Виолетты, уже подъехавшей к подъезду. Я специально попросила ее не звонить в дверь, чтобы не разбудить маму, все еще отходящую от вчерашнего стресса. Перед уходом я заглядываю в ее темную, из-за штор блэкаут, комнату. С синяками под глазами и впалыми щеками она выглядит болезненной и изнеможденной и походит на бездушную тряпичную куклу. Всего одно утро в тишине, а я уже скучаю по ее утренним гаданиям и тревожным предсказаниям. Вряд ли меня обрадует их возвращение, но видеть ее такой, как сейчас, просто невыносимо.

Так и не дав волю слезам, я тихо выхожу из квартиры, оставив на столе в коридоре записку: «Ушла на учебу. В холодильнике вчерашний ужин. Поешь, пожалуйста. До вечера!».

– Доброе утро, – говорю я Летте как только сажусь в машину.

– И тебе. Держи. – Она протягивает мне высокий стакан с красным напитком. – Арбузный смузи.

– Ого! – восклицаю я и, забрав стакан, делаю небольшой глоток. – Вкусно.

– Скажи, да? Я тоже под впечатлением.

Покрутив стакан в руках, обнаруживаю на нем логотип заведения, где он был куплен, – три неоновые ягоды черники, плавающие в бокале.

– Ты что, ездила в бар, куда нас позвала Инга?

– Ну да. На разведку, – буднично отвечает она.

– И как?

– Миленько. Миша, правда, остался не в восторге, потому что ко мне клеился татуированный бармен, который там работает.

– Вот как? – улыбаюсь я, зная, какой кокеткой порой бывает подруга.

– Да, было немного… неловко. Зато теперь Миша точно пойдет с нами, потому что не хочет отпускать нас одних. Говорит, там может быть небезопасно. Особенно, ночью.

– Он просто боится, что тебя охмурит тот бармен с татуировками.

– И не зря, парень весьма хорош собой. Мы с ним немного поболтали, он хоть и не кажется надежным, но с ним точно не будет скучно, даже Миша оценил его шутки. А тебе в жизни как раз не хватает легкости. Может, познакомим тебя с ним в пятницу?

– Серьезно? Ты заехала в бар, чтобы купить смузи, а заодно устроить мою личную жизнь? – Я стараюсь говорить непринужденно, хотя все нутро противится этой теме и бьет тревогу.

– Одно другому не мешает, – смеется Летта. – Он правда классный. Знаю, тебя сейчас не интересуют отношения, но вдруг ты передумаешь.

– Вряд ли, Ви. Мне вообще не до этого.

– Да, точно, – кивает она. – Прости, что не спросила сразу. Как там мама?

– Вчера она… – Замешкавшись, я вдруг понимаю, что не могу рассказать ей об услышанных вчера словах и о том, как провела сегодняшнюю ночь. Нельзя втягивать Летту в наш с мамой коллективный психоз. – Она была подозрительно спокойной.

– Не допрашивала о том, как прошли занятия?

– Совсем нет. Мы поужинали, а потом она уснула, – лгу я.

– И до сих пор спит?

– Ну да.

– Как-то странно, нет? – с тревогой в голосе спрашивает подруга.

– Думаю, она вчера сильно перенервничала и осталась без сил.

Ничего не ответив, Летта включает радио и уже через десять секунд подпевает исполнительнице, поющей о разбитом сердце. Отвернувшись к окну, я думаю о рассыпающихся на мелкие крошки остатках стабильной жизни. До вчерашнего дня мне с легкостью удавалось противостоять витающему в воздухе безумию. Но теперь я боюсь себя даже больше, чем маму.