Обнажая запреты

— Что смотришь? Беги, Малая. Иначе драть буду до пустых яиц. Лучше беги.

Анюта пятится назад, торопливо отворачивается, но у двери будто врезается в стеклянную стену.

А потом резко оборачивается и окончательно вышибает мой мозг.

Демонстративно медленно стягивает с себя платье, не прекращая прожигать меня нефритовым взглядом.

В стерильной черепной коробке больше не остаётся ни одной порядочной мысли.

Глава 3

Анна

Даня, Данечка, Северный… не таким я рисовала в мечтах наш первый раз. И брата своего сейчас прибить готова. Грубость напускная, слова колючие — это всё из-за Стаса! Это он кидается на всех без разбора, кто хоть взглядом подозрительным стрельнёт в мою сторону.

Ерунда всё — дружба с пелёнок, какие-то понятия, принципы. Я дождусь его из армии. Вопреки всему. Я, а не кто-то другой. Может, Дан потому и меняет девчонок, что не может переступить через дружбу. Разве можно быть равнодушным и так целовать? Будто завтра не наступит, а мы последние люди на всём белом свете.

И мне страшно. Дико страшно стоять перед ним, кутаясь только в облако длинных волос. Жутко смотреть в сизые сумасшедшие глаза, в которых холод обжигает даже сейчас. А ещё очень-очень стыдно, потому что вообще не представляю, что делать дальше. Всё-таки не маленькая, знаю, что происходит наедине между мужчиной и женщиной, но понятия не имею, с чего начать. Остаётся ругать себя за неопытность и неумение общаться с парнями. Ведь даже не смотрела ни разу ни в чью сторону! Поклялась себе, что это будет Север и больше никто другой.

Вот только Дан продолжает просто стоять. Не прогоняет, но и помогать не спешит. Будто на прочность проверяет. Так я пойду до конца! Разве может быть иначе, если я люблю его, сколько себя помню? Это во мне говорит не легкомыслие, и не шампанское — это отчаянье. Год, когда и без того живёшь от встречи к встрече, перебиваешься случайными взглядами, довольствуешься редкими снимками в инсте — слишком много.

— Анюта, последний раз предупреждаю… — каким-то странно хриплым голосом произносит Дан.

В его словах столько восхищения, что даже мне понятно — последний раз уже был. Ещё до поцелуя. Теперь не отступит. Сквозь туман в голове поднимаю руки, чтобы убрать волосы за спину, но так и замираю, засмотревшись на то, как он вызывающе стягивает шорты. Запугивает. Даёт шанс, которого мы оба совсем не хотим. Шанс, которым оба не воспользуемся. Данность дружбе или не знаю чему ещё. Чушь полнейшая. К чёрту всё. К чёрту…

С трудом нахожу в себе смелость не опускать глаз. Не может быть стыдно то, что правильно. Просто Северный настолько хорош, что дух захватывает. Высокий, красиво сложенный, огромный… везде — отмечаю, следуя взглядом вниз по тонкой дорожке волос, ведущей к паху. Наверное, приличной девушке, впервые увидевшей налитый член, надо бы смутиться, но в таком состоянии, в каком я сейчас, робость не ощущается. Просто потому, что это совершенно точно мой мужчина.

Оцепенение длится недолго, ровно пару шагов, необходимых Дану, чтобы дотянуться — вырвать из моих пальцев смятое платье и не глядя зашвырнуть его куда-то в угол. Оглядев меня ещё раз абсолютно невменяемым взглядом, он переводит дыхание, затем снова впивается в саднящие губы. И все мысли о неопытности испаряются со скоростью звука. Этот поцелуй слишком взрослый, слишком откровенный и жёсткий, чтобы продолжать чувствовать себя ребёнком. Так не целуют, так едят — ненасытно, бесцеремонно, неистово. До сбоев в учащённом сердцебиении и полного затменья в голове. А Северу будто мало всё, скользит руками по талии, притягивая ближе к горячему телу. Прихватывает жадными губами кожу на ключице, но не втягивает, словно сдерживается, чтобы не осталось следов, и от этого ещё сильнее звереет.

Всё вокруг плывёт. В голове белый шум, смешанный с нашим быстрым возбуждённым дыханием. Дан что-то шепчет неразборчиво: то о том, что я мелкая и чего-то там не понимаю, то о том, что я чёртова ведьма и кол по мне плачет. Только сильнее распаляет. Ничего совсем не соображаю.

В упор не помню, когда и как оказалась на колючем покрывале. А он уже такое вытворяет пальцами в самом низу, что приходится кусать свою ладонь, чтобы наш секрет не достиг ушей брата. Стас думает, что я сплю. Даже до двери провёл, как всегда, в обнимку с очередной девицей. И мне совсем не страшно обмануть братское доверие. Чего можно бояться рядом с его другом? Только захлебнуться в собственных стонах.

Глава 4

Дан

Анюта не перестаёт меня удивлять. И я не о том, что никогда всерьёз не думал её завалить, а сейчас усердно работаю пальцами, подготавливая и растягивая невероятно отзывчивое тело. Всё-таки давно уже не сопляк, чтобы шарахаться правды, а правда в том, что когда мелкая сорвала с себя платье, мне чуть реально крышу не снесло! Я имею в виду, что Аня действительно недотрога, каких поискать. Тогда какого вообще чёрта она так раскованна?

Но это так, даже не мысли, а внутреннее ощущение, которое сразу и напрочь задвигают инстинкты. Слишком сладко она постанывает, беспорядочно цепляясь пальчиками за шею, затылок, плечи… Кто б мне раньше сказал, что в тихом омуте водятся такие бесстыжие черти, не поверил бы.

Словами не передать, как заводит это сочетание неопытности и самоотдачи. Как охренительно вкусно, оттягивать зубами твёрдые соски. Обглодал бы. Слизал бы каждый миллиметр неровного загара с молочно-бледными следами от купальника на налитой груди.

По мышцам ток трещит, так хочется ворваться внутрь нахрапом и до упора. Но я терпеливо веду дорожку из поцелуев вверх по шее, пока её дыхание не сбивается на моих губах. Анюта трётся промежностью о влажные пальцы, послушно запрокидывает голову, позволяя зверем зализывать бархатную кожу. Безупречная в своей ненасытности. Просто мечта.

Спиной чувствую борозды от длинных ногтей. Горят, зараза. Обугливают вены вхлам.

— Даня… Ах-х…. Данечка… — щекочет выдержку бессвязным шёпотом. — Остановись, пожалуйста. Тебя хочу внутри… Тебя…

А сама выгибается кошкой, гладится бедром о каменный член. Так неумело, так умоляюще. Тут у кого угодно вышибет мозги. Решительно просовываю руки под вертлявый зад, сминаю ягодицы с таким остервенением, что мелкая ещё долго будет носить мои отпечатки. Жаль не полюбоваться потом. Ещё не закончил с ней, но уверен, что повторил бы. Сжав зубы, упираюсь эрекцией в скользкое лоно. Пока не вхожу. Просто вожу головкой вверх-вниз, завершая то, что недоделал пальцами.

Анюта жалобно стонет, оттягивая волосы на моём затылке. Царапает глубже, заставляя сдавленно материться от ощутимой боли. Требует больше — ещё быстрее, теснее.

Откуда ж в тебе столько храбрости, малышка?

Дыхание сбивается в одно: быстрое, порывистое, обжигающе влажное. Едва сдерживая себя, вторгаюсь языком в стонущий рот. Ка-а-а-айф… Какая же она везде отзывчивая и жаркая. И там, где наши бёдра соприкасаются, тоже всё дрожит-пылает — лютый ад. Анюта совершенно теряет самоконтроль. Захлёстывает непередаваемым ощущением бьющегося подо мной в оргазме юного тела. Этого достаточно, чтобы моя выдержка закипела.

Моё имя сменяется протяжным шипением, когда я начинаю осторожно погружаться в фантастически тугое тело. Малая не отталкивает, требовательно царапает поясницу, притягивая к себе. Но ей больно. Я чувствую, с какой паникой ёрзают подо мной округлые бёдра. Вижу, как бледнеет закушенная губа, но уверенно толкаюсь дальше, осознанно игнорируя её страх. Анюта у меня далеко не первая целка, дискомфорт неизбежен. Ничего такого здесь нет.

И всё же изменяю себе. Что-то такое есть в том, как не отрываются от моего лица нефритовые глаза. Всматривается, будто запомнить хочет. Ерунда абсолютная. Анюта всегда дружила с головой и совершенно точно никогда не была романтичной ромашкой.