Страница 11 из 100
Глава 4 Родина
Деревня Артельная.
— Ну вот я и дома — сказала Авдотья Никитична, едва мы поднялись на невысокий холмик.
Замерев на месте, она поклонилась в пояс, самому крайнему из домов, окружному остатками разваливающегося забора.
Крайняя улица деревни Артельная, представляла из себя два ряда покосившихся хат, окруженных запущенного вида сараями и прочими хозяйственными постройками. Повсюду торчали одичавшие яблони, вишни и сливы. Между дворами шла колея, сплошь заросшая разнотравьем, бурьяном и густыми кустами, перемежающимися с небольшими деревцами.
Судя по живописному виду сельских развалюх, деревню начали покидать очень давно и пока мы шли только несколько встреченных хат выглядели более-менее нормальными. К тому же в воздухе просто витал дух неживого умиротворения, обычно свойственный старым кладбищам, находящимся на отшибе жизни.
Как только мы пошли по заросшей кустами улочке, Авдотья Никитична сразу вырвалась вперёд и быстро засеменила, при этом ошалело вертя головой и заглядывая в каждый запущенный двор и рассматривая ветхие постройки.
— Ну всё, сейчас Авдотьюшка обязательно слезу пустит — предрёк дед Щукарь, топавший по заросшей колее впереди меня. — Вот дура баба, чего каждый раз плачет, едва в деревню возвернётся. Ведь прошлого не воротишь. Всё, погибла деревня Артельная. А когда я с ее сеструхой бабкой Агафьей помру, так и дух живой из этого места уйдёт, и оно станет диким.
— Её наверняка ностальгия и воспоминания о былом мучают. Это же её родина. Тут она родилась, жила, женилась да детей рожала, родителей с делами хоронила. А такое не забывается — сказал я и неожиданно для себя почувствовав, что разделяю эмоции Авдотьи Никитичны.
Выслушав, старик обернулся и прищурившись, осмотрел меня с головы до ног.
— Ох лейтенантик, молод ты ещё так рассуждать. Хотя может ты не так и молод, как выглядишь — проговорил он и побрёл дальше.
— А почему Авдотья, когда мы потустороннего червя упокоили, сделала вид что его не видит? — задал я вопрос, внезапно родившийся в голове.
— Почему же не видит? Всё она видит, только мозг этого не воспринимает, и сразу выбрасывает всё необъяснимое из головы. Такое у обычных людей, у которых тяга к силе нулевая, обычное явление. Ну это и хорошо, иначе, если бы все могли упомнить всё, что в жизни необычного видывали, то большинству прямая дорога в психбольницу открылась бы — рассудительно объяснил дед Щукарь и я внезапно почувствовал огромный опыт, давно ощутившего силу человека, притаившийся за выпяченной напоказ деревенской простотой.
— Значит вот почему люди отсюда ушли — пробормотал я.
— Ушли, потому что не раз видели всякое и хоть почти сразу забывали, но в подсознании чувство опасности навсегда проросло и там поселилось.
— Павел Лукич, а ты почему не ушел? Ведь все твои родственники давно в посёлок Знамя Ильича перебрались — напомнил я.
— Не паря, я без этого всего жить уже не смогу. Уже пробовал, но каждый раз тянет назад. Видимо навсегда прирос я к этой земле. Да и силу она мне даёт, в девяносто то лет по тайге шляться и всякое непотребство истреблять, это не так просто и далеко не каждый сможет.
— И много тут такого потустороннего непотребства, как тот червь водится?
— Да хватает, но большинство тварей давно спят почему-то как тот червь и только некоторые словно тля расходится дальше. Мне давно стало понятно, что ежели я тут всякую потустороннюю нечисть отстреливать прекращу, то зараза и дальше полезет.
— Павел Лукич, а местные власти тебе помогают. Ну там милиция или ещё кто? Ведь я не верю, что все на это забили — сказал я, при этом продолжая осматривать покинутую деревню.
— Ага, дождешься от них. Им проще про Артельную деревню и Немецкий тупик навсегда забыть, а Тринадцатый километр в Четырнадцатый торжественно перекрестить. А что люди пропадают, так у них одна отговорка, это тайга, глушь глухомань, и нечего нормальным Советским гражданам там шастать. — Щукарь тяжко вздохнул и остановился.
Вот как значит тут всё устроено, люди из этих мест ушли, а дед Щукарь один оборону держит, не надеясь на милицию и армию, причем как я понял много лет держит. Получается, что это он скорее настоящий опытный Ведьмак, а не я, прошедший эту науку скорее экстерном и по верхам.
— Павел Лукич, чего задумался — спросил я у замершего Щукаря.
— Да вот вспоминаю о своих планах. Знаешь лейтенант, была у меня конечно надежда на моего внучка Севку, который тоже силу с малых лет почуял. Думал он в Москве всему выучится, приедет, участковым станет, да порядок наведёт, но судя по твоему виду и по тому недоброму что я чую, пожалуй, не судьба — горестно проговорил дед и опустил голову.
— Ну Павел Лукич, не спеши перечёркивать свои надежды и планы. Я пока все способы не попробовал твоего внука вернуть. Именно из-за этого с плохими вестями в дом родителей Севы решил не заявляться. Вот надеюсь, что ты поможешь мне помочь, и мы вместе во все разберёмся.
— Да куда ж я дерусь, конечно помогу чем смогу, а пока пошли лейтенант ко мне посидим, я вас с Авдотьей накормлю, да травяным чаем напою. Разносолов конечно не обещаю, но медвежьей колбасой, да вяленой лосятиной в волю угощу. А потом ты всё подробно расскажешь, да мы покумекаем что дальше делать.
Договорив, дед Щукарь указал на дальнюю от болота сторону деревни, выглядевшую более-менее обжитой. На этой улочке виднелась, колея наезженная телегой, на глаза попались следы протектора автомобиля. Да и дома с дворами хоть и не казались сильно обжитыми, но стояли в порядке, как и заборы, окружающие заросшие дворы.
Подойдя ближе, я сразу заметил знакомые клиновидные руны, кое где вырезанные на заборах и на срубах домов. Ещё увидел в одном из дворов настоящее кострище, обложенное большими каменюками и вырезанных на вкопанных брёвнах идолов, окружающих странное место.
— А это что за чертовщина? — удивлённо поинтересовался я.
— Ай, да не обращай внимание. Это так, народное творчество. Проживает тут в райцентре две дюжины сбрендивших на идолопоклонничестве мужиков и баб. Говорят, что чувствительны к силе и их сюда тянет. Вот видишь, одну из хат эти чудики года четыре назад за копейки выкупили и иногда сюда наведываются. Сырые мухоморы едят, пляшут по ночам, да голые вокруг костра прыгают и всякое разное неведомое призывают, чтобы это неведомое им во всяких начинаниях помогало.
— Сектанты? — спросил я.