Страница 117 из 124
Фрагмент 37
Колька так и не успел распрощаться с Морковкиной из-за того, что Вадим Вадимович потребовал его срочного возвращения в Москву. Нужно было срочно подготовиться к выступлению оппозиции, создавшей объединение «Стратегия-31» и намеревавшейся провести свой антипердюковский митинг непосредственно накануне Нового Года. Впрочем, Лёля, едва ворочая языком от усталости, позвонила ему сама, когда Николай уже садился в экспресс Киев-Москва.
— Ты чего такая вымотанная? — посочувствовал Беда. — Опять Арнольд что-нибудь учудил?
— Хуже! Четыре часа успокаивала рыдающую и бьющуюся в истерике Пакость. У неё трагедия: её Коля женится на другой и обещает увезти свою новую избранницу в США.
— Также, как и Пакость?
— Да нет, похоже на самом деле. Вон, весь интернет об этом гудит… Пришлось пьяную Оксану валерьянкой отпаивать и у меня спать укладывать, чтобы руки на себя не наложила.
— Щас, наложит она! — фыркнул Колька. — Эта стерва через пару дней оклемается и ещё тебя подставит! Одна радость: хоть она в таком состоянии со своим Парубком в Москву не потащится!
— Ну, Андрюша без спутницы не останется! — захихикала Киевская.
— Что, тоже новую подружку вместо Пакости завёл?
— Ага! И ты её помнишь по Майдану! Бабку Парашку! — принялась хохотать Лёля.
— Да не прикалывайся! — возмутился Беда. — Эту старую шизофреничку — в Москву тащить?
Он действительно помнил старую, сморщенную старушку, ставшую «символом Майдана». Прасковья Корольчук, неграмотная бабулька из тернопольского села не единожды выступала в качестве «звезды» массовых акций «оранжевых». Психически неуравновешенная, она впадала в ярость при виде «бело-голубых», принимаясь нецензурно браниться на политических оппонентов. Но коронным номером Парашки была демонстрация им своей худой «пятой точки». Зато Йухченко просто обожал эту истеричку, а придя к власти, наградил званием героини Украины.
— Ну, всё! — обречённо вздохнул Беда. — С такой поддержкой российские оппозиционеры точно победят! Просто потому, что их противники от смеха передохнут!
Иван Николаевич за время командировки Беды обжился в его квартире основательно. Маринка, похоже, и не спешила определить родственника на другое место жительства. Но и Никалая присутствие в его берлоге чужого человека не особо напрягало: Кулаков целыми днями ошивался на встречах оппозиционеров, не мешая ему заниматься делами по противодействию соратникам «ведущего специалиста». Правда, с первого же вечера после возвращения хозяина квартиры из Киева Иван Николаевич принялся агитировать его присоединиться к «белоленточным». И Беда «сдался», получив санкцию Вадима Вадимовича.
Деньги, привезённые из Киева, позволили оппозиционерам собрать действительно большой митинг. Болотная площадь была заполнена до отказа. «Что это цветных революционеров вечно на болото тянет? То Козье Болото в Киеве, то Болотная площадь в Москве. Это что, американский стандарт демократии?», — подумалось майору. Но особо рассуждать Беде было некогда: Иван Николаевич тянул его к трибуне, возле которой тусовались организаторы. Каково же было удивление уральского гостя, когда к Кольке кинулся пожимать руку Боря Фрицев.
— Здорово, журналист! Опять, значит, вместе майданить будем?
Следом за ним с кислой рожей подтянулся и Лёша Нахальный, тоже отфиксировавший, что Беда попадался ему на глаза в Киеве возле подъезда, где жил Гоги. Ну, а вслед за ними потянулись и прочие вожаки «болотных», получив «сигнал» от двух самых авторитетных «борцов с режимом».
— А это наша красавица Божена Грымзская! — представил Фрицев мелкую кривляку, немедленно принявшуюся строить Кольке глазки. — Она меня целый год говном в своей газетёнке поливала за то, что я отказался её вые*ать. Ведь было бы за что! Вот ты, Лёха, Боженку е*ал? А ты, Серёга? Тоже не е*ал? Слушайте, мужики, да нам впору открывать целый клуб мужиков, которые Боженку не е*али!
Столь хамское поведение Бори смутило, разве что, Ивана Николаевича: и московские соратники, и Беда прекрасно знали эту черту характера экс-губернатора. Даже лошадиное лицо «светской львицы» Ксюши Шавчак не поменяло привычного придурковатого выражения.
— О, а вот и украинские друзья прибыли! — обрадовался Борис, указывая на гордо шествующего под чёрно-красным бандеровским флагом Парубка, сопровождаемого мелкой сморщенной бабулькой, обвешанной, как ёлка, оранжевыми лентами. — Сейчас я их приколю!
Фрицев, раскинул широко руки и радостно воскликнул:
— Здорово, Андрей!
— Слава Україні!
— Слушай, ты где такой классный гроб ободрал?
— Цэ нэ гроб! — поджал губы основатель украинской нацистской партии. — Цэ прапор, з якым мий дид з энкавэдэшныкамы воював!
— Так ты у своего деда гроб ободрал? — пуще прежнего заржал глава российских «оранжевых».
Но глумиться дальше ему не позволил Нахальный, наконец-то дорвавшийся до микрофона и объявивший о начале митинга.
Фрицев некоторое время ещё самодовольно улыбался, рассматривая, как Нахальный пытается завести толпу. Но потом улыбка стала сползать с его губ, постепенно превращаясь в презрительную гримасу. В конце концов, он помахал руками, чтобы Беда и Кулаков поближе наклонились к нему, и заорал, стараясь перекричать динамики.
— Ни хрена у нас не получится!
— Это почему, Борис Ефимович? — возмутился Кулаков. — Вы посмотрите, сколько народу пришло!
— Кто пришёл? Офисные хомяки, трусливые пингвины, которые тут же усрутся, стоит появиться спецназу!
Боря с досадой махнул рукой и полез через ограждение к трибуне, на которой уже рвал глотку представитель какой-то лиги сексуальных меньшинств:
— Там, в Кремле, говорят, что здесь собрались не люди! Они говорят, что здесь собрались гандоны! Но мы не гандоны! Мы — сперматозоиды новой жизни!..
Свой следующий митинг оппозиция назначила на день выборов, едва ли не за месяц до них объявив, что будет протестовать против массовых фальсификаций, допущенных в ходе голосования.
— А как они заранее знают, что будут допущены фальсификации? Тем более — массовые! — изумился Вова Иващенко, с которым Беда разбирал перехваты звонков руководителей протестов.