Страница 3 из 64
1. ЧЕТВЕРТАЯ ОСЕНЬ
19 октября 1920 года, поздним вечером, секретарь Ленина Фотиева принесла Владимиру Ильичу очередную почту. Писем было много — из разных концов России. На тех, которые требовали срочного ответа, Фотиева сделала пометки. Ленин взял телеграмму с такой пометкой. Она была краткой: председатель Тамбовского губисполкома Шлихтер сообщал о захвате бандой антоновцев Рассказовских суконных фабрик.
Ленин задумался. Голодная Москва замерла во мгле. Было ненастно и тревожно. Не хватало продуктов, одежды, обуви, хлеба, чтобы накормить и одеть армию и население. Ленину стало зябко: давало знать о себе ранение, хотя после покушения Каплан прошло два года.
Владимир Ильич вспомнил недавний разговор с писателем Уэллсом, подумал: «Интервенты разбиты, государство рабочих и крестьян продолжает жить и развиваться, несмотря на всякие пророчества. Уж очень много развелось пророков! — Ленин улыбнулся. — Все они сядут в лужу! А мы и дальше пойдем своей дорогой, будем строить новое общество».
Ленин отложил в сторону наброски тезисов выступления на Московской губернской конференции РКП(б). «Время еще есть… Что же делать сейчас? Несомненно, путь один — тот, о котором я говорил полгода назад на IV конференции губернских чрезвычайных комиссий».
«Мы до и после Октябрьской революции стояли на той точке зрения, что рождение нового строя невозможно без революционного насилия, что всякие жалобы и сетования, которые мы слышим от беспартийной мелкобуржуазной интеллигенции, представляют собой только реакцию. История, которая движется благодаря отчаянной классовой борьбе, показала, что когда помещики и капиталисты почувствовали, что дело идет о последнем, решительном бое, то они не останавливались ни перед чем…
Мы хорошо знаем те приемы борьбы с этим катастрофическим положением, которые мы за два года войны применяли. Эти приемы борьбы — повышение сознательности масс и открытое обращение к ним…
У нас есть хлеб, соль, у нас есть достаточное количество сырья, топлива, мы можем восстановить промышленность, но это требует много месяцев напряженной борьбы, и в этой борьбе органы ЧК должны стать орудием проведения централизованной воли пролетариата, орудием создания такой дисциплины, которую мы сумели создать в Красной Армии»[1].
Да, да, именно так, а не иначе.
Ленин взял ручку и стал быстро писать. Закончив, он поднял трубку телефонного аппарата, попросил соединить с ВЧК.
— Товарищ Дзержинский? — спросил он, когда услышал голос в трубке.
— Слушаю, Владимир Ильич.
— Сейчас я направлю вам записку, в которой кое-что набросал. Речь идет о банде Антонова. Прошу сегодня же рассмотреть и принять меры. С антоновщиной нужно быстро покончить. Свяжитесь со Склянским и действуйте вместе.
— Хорошо, Владимир Ильич. — Дзержинский отвечал кратко.
Спустя час Феликс Эдмундович прочитал записку Ленина:
«Спешно
Тов. Дзержинскому
Захвачены Б о л д ы р е в с к и е (Рассказовские) фабрики (Т а м б о в с к о й губернии) бандитами.
Верх безобразия.
Предлагаю прозевавших это чекистов (и губисполкомщиков) Тамбовской губернии
1) отдать под военный суд,
2) строгий выговор объявить Корневу[2],
3) послать архиэнергичных людей тотчас,
4) дать по телеграфу нагоняй и инструкции. Ленин»[3].
Дзержинский поднялся из-за стола, заходил по кабинету. Он хорошо помнил ту информацию, которую в течение сентября — октября получал из Тамбова и Воронежа. 19 августа в селе Каменка Кирсановского уезда крестьяне, подстрекаемые кулаками, отказались сдавать хлеб по продразверстке. 30 августа волнение охватило села Кирсановского, Тамбовского, Борисоглебского, Козловского, Моршанского уездов Тамбовской губернии и частично Воронежскую губернию. Движение возглавил авантюрист Антонов, эсер, который при царизме отбывал наказание за грабежи. В его банду стали стекаться наряду с кулаками, дезертирами и уголовниками обманутые крестьяне, недовольные продразверсткой.
На подавление мятежа были брошены местные гарнизоны Красной Армии, мобилизованные чекисты. Но они терпели поражение. 9 октября антоновцы расстреляли захваченных коммунистов и активистов. При этом вначале коммунистов истязали, выкалывали им глаза, не давали пощады даже женщинам. У захваченного в плен красноармейца, имевшего орден Красного Знамени, бандиты вырезали звезду на груди.
«Мы сменили ряд работников Тамбовского губчека, — подумал Дзержинский, — но положение не изменилось. Тамбовские чекисты продолжают действовать халатно. Антонов разбил свою банду на две «армии», для руководства этим антисоветским движением образовал «главный оперативный штаб». Владимир Ильич прав: нужно принимать более решительные меры».
Дзержинский вызвал к себе начальника секретного отдела Самсонова.
В кабинет вошел, словно бы протиснулся в дверь, широкоплечий человек, одетый в гимнастерку, полувоенные брюки и поношенные сапоги.
— Слушаю, Феликс Эдмундович. — На Дзержинского смотрели спокойные, умные глаза. Дзержинскому нравился этот мужественный человек. Он знал, что Самсонов прошел царские застенки, сибирские каторжные этапы. Был грузчиком и лесорубом. Сражался с Колчаком.
— Читайте. — Дзержинский дал Самсонову записку Ленина. Поправил шинель, прошелся по кабинету. — Вам не холодно в гимнастерке? У меня тут не очень натоплено.
— Нет, Феликс Эдмундович, — улыбнулся Самсонов, — я привык. А вам, по-видимому, нездоровится…
Самсонов прочитал записку и положил ее на стол.
— Что нового сообщают из Тамбова? — спросил Дзержинский.
— К антоновцам послали двух человек. Но их не подпускают близко к главарям. Это люди не того масштаба… К тому же на многих руководящих постах в Тамбове засели эсеры, и они снабжают антоновцев информацией.
Феликс Эдмундович подошел вплотную к Самсонову, словно намеревался сказать что-то по секрету, хотя прекрасно понимал, что в этом кабинете никто не мог их подслушать. Это была его давняя привычка. Тихо проговорил:
— Нужно найти такого человека, который способен не только собрать сведения об антоновской армии, разведать тылы, количество войск, вооружение, но и уговорить главарей банды приехать в Москву или хотя бы в Воронеж, где их можно арестовать и тем самым обезглавить движение. Со своей стороны мы будем готовить разгром этих банд…
Походив по кабинету, Дзержинский продолжал:
— Наш человек, которого мы направим к антоновцам, во-первых, должен быть из крестьян, так как антоновщина — движение эсеровско-кулацкое по содержанию, а по форме — крестьянское. Основные кадры там — среднее крестьянство. Это те люди, что были в царской армии — бывшие унтер-офицеры, вахмистры, попавшиеся на эсеровскую удочку. Начальник штаба — Эктов, бывший штабс-капитан. К ним примкнули откровенно уголовные элементы. Вот вам лицо этой банды.
Во-вторых, это должен быть очень грамотный человек — там не дураки руководят этим движением, если сумели устроить такую заваруху. И действуют достаточно умело. Части Красной Армии пока терпят поражение.
В-третьих, это должен быть боевой, очень смелый человек, так как там ему будет не сладко.
И, наконец, этот человек должен был раньше обязательно состоять в партии эсеров — другого они не подпустят к себе близко. Но такой бывший эсер, который целиком и полностью перешел на нашу сторону. — Дзержинский улыбнулся. — Много я вам наговорил? Есть у вас такой человек?
— Да-а… — произнес Самсонов и потер рукой подбородок. Он понимал, что «проникнуть и разведать» — это куда ни шло. Но заманить в Москву главарей! Какими волевыми качествами должен обладать человек, чтобы справиться с этой задачей? На какой риск он должен пойти?!