Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 77 из 78

На платформе было холодно. Солнце садилось, дул пронзительный, сбивающий с ног ветер, и даже здесь, на такой высоте, он ощущал на губах солёные брызги.

— Платон! — позвал Мирон, вернувшись в Плюс.

Мусорное море заколыхалось, расступилось и на поверхность вынырнул серебристый истребитель. Трансформировался в человекоподобную фигуру, миг — и рядом стоит брат. Костюм в ёлочку немного потрёпан, но всё еще элегантен, туфли начищены, волосы в строгой стрижке уложены волосок к волоску.

— Зачем ты стрелял по Амели? — спросил Мирон. — Она не хотела причинить мне вреда.

— Это был не я, — пожал плечами Платон. — Сонгоку тоже способен управлять периферийными устройствами.

— А машина? Это ты столкнул броневик Карамазова с платформы?

— Прости, — по виду брата было незаметно, что он слишком уж огорчён. — Я был несколько занят, так что не знаю, о чём ты говоришь.

Мирон нервно огляделся.

— Мы здесь одни? — спросил он брата.

— А кого еще ты хочешь увидеть?

— Ты победил или проиграл? — спросил Мирон, оглядывая мусорную пустошь.

— Ни то ни другое, — пожал плечами брат. — Сонгоку слишком силён. Он изучил все возможности Плюса задолго до меня. Но я ему не уступил.

— Судя по разрушениям, — сказал Мирон, оглядываясь, — Именно уступил. Где файервол Технозон?

— Я сделал его невидимым, — отмахнулся брат. — Но он на месте, не беспокойся.

— Карамазов мёртв, — сообщил Мирон. — Убит собственной внучкой. А старик, в свою очередь, убил Ясунаро.

— Франкенштейн и его творение, — кивнул Платон. — Рано или поздно создатель всегда убивает своё порождение. Не может допустить, чтобы оно обрело свободу.

— Клон был чудовищем. Это он убил нашего отца.

— По приказу Карамазова, — кивнул брат.

— Это он так сказал, — возразил Мирон. — Но мне не кажется, что это правда.

— Это правда. Я провёл расследование.

— Почему тогда не сказал мне?

— Это ничего бы не изменило, — Платон смотрел не на Мирона, а на чёрную точку, летящую низко над землёй. Точка заметно приближалась.

— И давно? — Мирон чувствовал, как в Минусе становится всё холоднее. — Давно ты об этом узнал?

— Когда неизвестный благодетель оплатил наше образование. Мать сказала, это грант, но я не поверил, в отличие от тебя. Мы не подавали заявок на гранты… Я провел расследование, в результате которого вышел на Карамазова. Предположить, что он не пачкал руки лично, а послал клона — было делом дедукции.





— То есть, у тебя нет доказательств. Клон мог действовать самостоятельно. Он освободился от господства Карамазова… Так сказала Амели. И еще… — Мирон тоже посмотрел на точку, за которой наблюдал Платон. — Почему ты мне не сказал? Если ты знал обо всём с тех пор, как мы поступили в универ, почему не поделился?

— В неведении — счастье, — надменно бросил Платон, но посмотрев в лицо Мирона, поспешно добавил: — Я оберегал тебя. Ты воспринял смерть отца тяжелее, чем я. Я не хотел тебя расстраивать.

— Ты манипулировал мной, — спокойно, удивляясь, что совсем не злится, сказал Мирон. — Ты выжидал. А потом сыграл на моём чувстве мести, чтобы добиться моего подчинения.

— Я делал то, что был должен, — ответил Платон. — Думаешь, узнав, что отца убили из-за его открытия, я воспринял это спокойно? Думаешь, пока Карамазов строил свою империю на изобретении нашего отца, я спал, как младенец? Это, — он обвёл рукой панораму разрушенного Токио — расплата за то, что мы с тобой пережили. Я отобрал всё, что он создал, брат. Технозон теперь принадлежит нам. Мы — полновластные хозяева. Ты и я. Можешь посмотреть документы, всё законно. Мы с тобой теперь самые богатые люди на земле.

— Ты ненормальный, — сказал Мирон. — Вынашивая месть столько лет, ты даже не потрудился собрать доказательства. Или узнать причины. Думаю, если это и был Карамазов, у него просто не было другого выхода. Он делал то, что был должен.

— Ты его оправдываешь? — удивился Платон.

— Нет. Но я думаю, что месть — это неправильный Путь. Мы все иногда стоим перед выбором. И выбираем то, что в конечном итоге, нам ближе всего.

Находясь в двух мирах одновременно, Мирон видел руины, в который превратился виртуальный Токио, и одновременно ощущал пронзительный ветер, задувающий над буровой.

Не в силах больше стоять, он сел на ржавую поверхность платформы.

Начиналась буря. От ударов волн жесткая конструкция бывшей буровой вышки дрожала и гудела, как пустая бочка.

— Так или иначе, всё кончено, — сказал Платон. — Мы теперь свободны. Можешь делать, что хочешь.

— А ты? — Мирон, прищурившись, посмотрел на брата. — Что будешь делать ты? Платон промолчал. Он смотрел куда-то в сторону, избегая взгляда Мирона. — Значит, Призраки были только поводом? А может, ты сам их создал, чтобы иметь прецедент? Возможность и причину делать то, что ты делал?

Он вдруг понял, что это вполне может быть правдой. По спине пробежал холодок. Платон, гений-одиночка, вполне мог пойти на всё это ради мести…

— Призраки реальны, — ответил брат. — Ты мне не веришь, но это так. Если им не противостоять… Если позволить делать, что им вздумается — в Плюсе для людей не останется места. А затем — и в Минусе тоже.

— Как я могу тебе верить? — спросил Мирон и встал. То, на что так упорно смотрел Платон, приближалось всё стремительнее. — Откуда мне знать, что это — не очередная мистификация, чтобы заставить меня подчиняться твоей воле?

— Это уже не важно, — бросил Платон, снимая пиджак, — Что через секунду мы оба можем умереть.

Вокруг них образовалась чистая, лишенная мусора площадка. Её окружили канаты, как на ринге, а вокруг, поднимаясь рядами, выстроились трибуны. Они заполнялись фигурами, смутно напоминающими людей — с покатыми плечами и головами, растущими из шей.

— Что ты делаешь? — спросил Мирон и тоже поднялся.

— Это не я, — сказал Платон. Он демонстративно закатывал рукава рубашки, обнажая крепкие предплечья. Насколько помнил Мирон — намного толще, чем в жизни. — Сонгоку решил устроить честный поединок, и даёт нам это понять.

— А это кто? — он вновь оглядел трибуны.

— Призраки, — сказал брат, и увидел выражение лица Мирона, усмехнулся. — А ты думал, их только двое?

— Они не будут вмешиваться?

— Судя по всему, нет, — пожал плечами Платон. — Закон прайда: победить должен только один из львов. Остальные — подчинятся.