Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 15

Я с её разрешения шагнул внутрь затхлого здания. Поднялся по гнущейся лестнице на второй этаж и приоткрыл картонную дверь, за которой была расположена лечебница. Впрочем, внутри она выглядела далеко не лучше, чем снаружи. Ни обоев, ни напольного покрытия. Вместо кухни ржавая раковина и тумбочка, а вместо кроватей — пара раскладушек.

Лёжа в тесном помещении, я ожидал, пока Фируза нагреет иглы, а затем был вынужден сжать в зубах канат и терпеливо стонать в ожидании, пока она залатает моё ранение. Боль помогла лучше познать новый организм — изучить его. Однако это было единственной полезной информацией. В остальном же… мне было ужасно больно.

Настолько, что через несколько минут я потерял сознание.

А когда открыл глаза, моя голова была измотана бинтами, а на месте ножевого ранения зиял кривой шов. Однако, стоит признать, чувствовал я себя куда более живым, чем перед операцией.

— Чай будешь? — знакомый голос Фирузы заставил поднять глаза.

Я мотнул головой. Чай? Если это что-то из рода содержимого в бутылке старика, то лучше воздержаться.

— Воды, — тихо протянул я. — Без спирта.

Фируза усмехнулась в нос и протянула мне пластиковую бутылочку с мутной водой. Она дождалась, пока я вдоволь напьюсь, и присела рядом.

— Как тебя зовут, парень? — спросила она куда более приятным голосом, чем был у старика.

— Даркар.

— Пока Костей побудешь, значит, — кивнула она, протянув мне фотографию незнакомого человека и документы. — У нас часто проверки проходят, а настоящего Костю мы потеряли. На лицо вы, вроде, похожи. И у тебя меньше проблем будет, и у нас.

Я открыл документ, поглядел на фотографию черноволосого парнишки и прочитал инициалы. «Шагайн Константин Львович». Кивнул. Я не знал всех правил этого мира, поэтому согласился с новым именем быстро.

— Откуда будешь такой? — спросила она снова. — Ты точно не из наших районов. Одёжка слишком опрятная для этих мест. Но и аристократам в грудь ножи не пыряют. В общем, рассказывай.

— Я не помню и имени, госпожа Фируза. В голове лишь… белый шум.

— Да, не удивлена, — кивнула женщина. — По головке твоей заехали от души. И чем ты так наркоманам нашим насолить успел? В переулках у нас только такие и убивают, поэтому не спрашивай, откуда я знаю.

Я мотнул головой.

— Белый… белый шум, госпожа.

— Ох, горе ты моё луковое, — вздохнула Фируза. — В таком случае, пока поживи здесь, с нами. Как лучше станет, начнёшь искать своих. Не в жандармерию же тебя такого отправлять. А вдруг из бездомных? Заберут ведь.

— Без вашей помощи я бы погиб, — отозвался я. — В мои правила не входит оставлять добро без ответа.

— Ты сначала на ноги встань, а уж затем помогай другим, — усмехнулась женщина. — Как почувствуешь, что встать можешь, выходи во двор. У нас к восьми семейный ужин. Познакомишься с семьёй, раз решил пока остаться.

— Я буду вовремя.





Семейный ужин? Определение «семья» для группы бездомных людей согрело душу. Возможно, я был слишком груб, считая их отбросами общества. В любом случае, они были единственными, кто не отказался от меня и помог выжить. Остальные же посчитали, что я изволил отдохнуть в луже из собственной крови в грязном переулке, словно крыса в сточной канаве.

Дождавшись, пока Фируза покинет помещение, я поднялся на ноги и шагнул в сторону зеркальца, что висело над ржавой раковиной. Действительно, похож на парня, чья фотография вставлена в документ. Чёрные вьющиеся волосы, голубые глаза и аккуратная форма черепа. На брови небольшой шрам, но в остальном следов воителя на лице нет. На вид не больше семнадцати.

Опустил глаза на свои руки и заметил еле заметные шрамы от многочисленных уколов. Так вот в чём дело, магическое начало настолько тускло по одной причине: мой реципиент был не воителем. Он был зависимым от наркотических веществ человеком. На Триаде знал каждый: любое влияние на мозг приводит к ухудшению ощущения магического начала. Разум всегда должен быть чистым, словно кристалл, иначе в трудной ситуации не выжить.

Стыдно… Фируза видела эти шрамы. Она не стала бросаться нравоучениями, но смотрела на меня, как на существо, забывшее о своём магическом начале. Стыдно.

Накинув на голое тело рубаху, я приоткрыл картонную дверь и пошагал к выходу, встречая по пути незнакомых людей.

В основном это были маленькие дети и подростки, однако изредка попадались и взрослые. Такие же грязные и худощавые, но полные жизненной энергии. Дети радужно улыбались мне, иногда махали рукой. Взрослые и не думали смотреть свысока, либо же презирать меня в этом состоянии.

И меня это радовало. Искренне.

— Прошу прощения, — с этими словами я остановился у вытянутого стола, за которым сидело около тридцати человек самого разного возраста — от детей до стариков. И все они, как один, обернулись на меня. — Я по просьбе госпожи Фирузы прибыл на семейный ужин.

— В ногах правды нет, Костя, присаживайся, — Фируза тут же отодвинулась, освободив мне место на скамейке. — Отныне зовите его Константином. Слышите?

Бездомные закивали, оценивающе разглядывая меня.

— А и впрямь похож, — улыбнулся мужчина тридцати лет на вид. — Ты, часом, не из аристо?

— Аристо? — пьянчуга, что сидел рядом, раскрыл глаза шире и посмотрел на меня. — Ты чего, Костик? Засланный?

— Нет, господин.

— Отвяжись от него, Аркадий Альбертыч, — буркнула Фируза. — Он не аристо. Он член нашей семьи. Поэтому хватит на него так пялиться.

— Драться умеешь? — на меня косо поглядел парень лет девятнадцати. Плечи его были широкими даже для своего возраста.

— Игнат, сынок, ну что за вопросы? — изумилась Фируза. — Спроси что-нибудь другое. У него грудь распорота, а ты про «драться» вопросы задаёшь.

— Всё хорошо, госпожа, — отозвался я, пододвинув к себе тарелку с похлёбкой. Вонь страшная, но сейчас есть хочется до безумия.

Старики, что сидели напротив, подняли брови в удивлении, оглянули меня с головы до ног и хрипло рассмеялись. Дети взяли пример со старших и тоже стали гоготать, не понимая повода.

— Госпожа⁈ Странная у вас, господин, манера общения, — худощавый мужчина с недельной щетиной вытирал слёзы, смеясь. — Так даже аристо не общаются, милок. На приёме у князя, что ль, почивать изволите?

Я поморщился, оглянув смеющихся. Что забавного в моих словах они нашли?