Паутина Света II

Интерлюдия 11 Такамия, Младшая Школа Торью, Тайзо Масаки

«Классическая литература». Грр! Тайзо в очередной раз подёргал себя за отросшие волосы — стиль причёски «воронье гнездо» был успешно обновлён. В библиотеке было тихо, пустынно и… безумно скучно!!! Романтическая встреча: Масаки и антология «Классической литературы», том 3. От уровня романтики хотелось спать… и есть! Компромиссным занятием было безудержное зевание — оно и занимало треть времени. Остальное время приходилось читать. Ну зачем, зачем, спрашивается, в школе ввели этот предмет? И нафига он нужен Тайзо, будущему инженеру — авиаконструктору? Красивые девизы на фюзеляжах проектировать? Уав-ууах! Ксо, чуть челюсть не вывихнул…

Вообще, на литературу можно было бы и подзабить — как это делала половина класса. Проблема в том, что «классика» была аттестационной оценкой — а аттестат младшей школы парню нужен был близкий к идеалу: иначе проблемы будут уже в средней школе Торью, куда чуть больше, чем через год, ему требовалось перейти. А отличный сертификат средней школы — это уже прямая путёвка в Политехнический университет. Ещё и в старшей школе изучать общеобразовательные предметы, рисовать птичек и рыбок на ИЗО и читать «классику» — это перебор! Почему, ну почему этот предмет — такая долбаная хрень⁈ Никакой логики! Мало того, что текст нужно было запомнить (о чём он и хотя бы пару цитат), так ещё и рассказать выводы. Ну, допустим, о красоте цветущей сакуры Масаки кое-что и сам мог рассказать — не в стихах, конечно, но это явление можно было по крайней мере посмотреть и потрогать. Абстрактные любовные переживания (ладно любовные, а если они друг друга в глаза не видели, и он погиб — это как называется⁈), опозоренная честь господина, непомерным грузом ложащаяся на совесть ронина (который был в буквальном смысле за морем и вообще не при делах), самоубийство от того, что не в силах описать в пяти строфах всю красоту природы — это ваще чо⁈ Как говорит Амакава — проникнись духом оригинальной японской культуры — и ржёт, зараза! Причём у него самого эти все «канонические формулировки» трактовки того или иного описанного события буквально «от зубов отскакивают».

Тайзо попросил друга поделиться секретом — Юто поделился. «На самом деле надо говорить одно и тоже: долг, верность, красота, великие традиции предков. Немного критиковать сёгунат — во всех произведениях позднее первой половины XIX века по-любому можно найти его осуждение. Ну, по мнению сенсеев. Просто компонуй ответ с именами из книжки (только не перепутай, кто есть кто!) с приведёнными выше обозначениями. Вот и всё!» Ага, всё. Почему-то у Амакава каждый раз получался приличный ответ по теме, а у Масаки — набор мало связанных слов и «садись, сорок пять». Ксо! Приходилось торчать в библиотеке и заучивать наизусть проклятые рецензии ещё более проклятых (наверняка — по сотне раз от каждого ученика вроде Тайзо!) «уважаемых критиков». За что, ну вот за что уважаемых⁈ И кем⁈ Нет, почему у заучек вроде Сидзуки или Ю из параллельного класса всё получается — ему, Тайзо, понятно. Недаром в очках таскаются! И почему у Ринко тоже всё окей — не менее понятно: если Юто живёт через улицу напротив, можно придти и подкупить парня ужином, а он тебе ответ продиктует и запишет. Что «хорошее знание литературы» у Кузаки основано именно на этом методе, Масаки даже не сомневался — уж больно стекленели глаза у «чемпиона школы», когда она оттараторивала ответ на вопрос сенсея. А он, Тайзо, вынужден вместо законного отдыха сидеть в библиотеке и зубрить, как заучка какая! Нет, книгу можно было и домой взять — вот только там сестрёнка, приставка, ноутбук с Автокад фор Стьюдент с пакетом приложений «авиа-расчёт»… Ксо! Может, тоже очки напялить, как Амакава? Будет за умного сходить… хотя нет, ни в коем случае! Один раз оденешь — и не отмыться от шуточек! И так уже всякие придурки шутили по поводу «друг для Амакава — „помощник“ в гареме!» По счастью, эту же реплику услышала Кузаки… ну а дальше — как обычно «жестокая любовь Ринко-тян». Нет, даже синяков не наставила, но, после того, как Кузаки случайно развалила крышку парты, стукнув по ней кулаком, связываться с ней опасались. Даже самые придурошные парни — ведь попробуй убеги от лучшей бегуньи школы.

Тайзо сам не заметил, как его взгляд перетёк с книги на сливовое дерево, почки которого уже заметно набухли. Скоро ханаме умэ [9], а там уже и настоящая весна, и апрель, и маленькие смерчики из сакуровых лепестков на улицах…

Эх, помнится, когда Амакава привели своего отпрыска в школу — Юто был ужасно хмурым, замкнутым подростком. Класс частенько подшучивал над слегка заторможенным сверстником. Угрюмый и злой взгляд — это несколько не то, что может угомонить семилетних сорванцов. И быть бы парню изгоем, но тут вмешалась Кузаки. Не отходила от парня ни на шаг, провожала его в школу и домой, могла и кулаком двинуть. Говорят, даже избила троицу учеников из соседней школы, что к Амакава прикопались на площадке в парке. И тормошила, тормошила, тормошила мальчика — казалось, что энергии у неугомонной девицы на двоих — и с избытком! В общем, к середине второго класса у Юто начали появляться хоть какие-то приятельские отношения со сверстниками, а он, Масаки Тайзо, к удивлению своему даже смог подружиться с одноклассником. По крайней мере, списывать у Юто было довольно удобно — память у мальчика была хорошая. Но судьба как будто задалась целью не дать Амакава получить нормальное детство — ровно на день девятилетия у него разбились насмерть родители. Страшный удар как будто отбросил мальчика от коллектива — некоторое время он был сам не свой, улыбался в пустоту (это было довольно жутко!), отвечал невпопад, на уроках на многое отвечал странно (даже некоторых учителей в тупик ставил)… все понимали, и никто не трогал беднягу. А потом — Юто как будто проснулся! И вот после этого начались действительно странные вещи.