Страница 50 из 62
— Ну вот и первый штурмовой отряд, — произнес Изылметьев. — Сейчас они попытаются закрепиться у Маячного.
Моряки гребли с такой силой, что почти ложились на банки шлюпок. Они старались поскорее пройти пространство чистой воды и оказаться под защитой береговых утесов, где их не могла достать картечь батарей. Тем временем начали спускать шлюпки французы.
Вход в бухту затянуло густым дымом, сквозь который багровыми зарницами полыхали орудийные залпы. Гогочущий шквал ядер и гранат несся с моря на берег и с берега на море. В громыхании и треске боя Изылметьев отчетливо различал голоса своих двадцатичетырехфунтовых пушек и радовался пожарам, начавшимся еще на одном английском корабле.
Англичане и французы наконец оказались под прикрытием берега. Матросы и морские пехотинцы, подняв над головою ружья, перепрыгивали борта шлюпок и по мелкой воде добирались до суши. Там они сразу же залегали в цепи.
Иван Николаевич взглянул на часы. Шесть. Если до темноты десантники успеют закрепиться на берегу, ночью к ним подойдет подкрепление, они успеют окопаться и… Трудно придется утром защитникам города. Ох, трудно! Интересно, какие там силы у Василия Степановича Завойко…
Теперь все большие корабли эскадры пытались поддержать десант и обстреливали склоны окрестных сопок. Замолкла четвертая батарея. Изылметьев хотел было скомандовать перенести огонь на пехоту, но с берега пришло указание продолжать бить по кораблям.
Десант не продержался на Маячном и часа — он был буквально опрокинут в море атакой оставшихся в живых батарейцев, солдат и матросов гарнизона.
— Молодцы, какие молодцы! — повторял Иван Николаевич, наблюдая в трубу, как морские пехотинцы, не выдержав неожиданного удара русских, бросились к своим шлюпкам. Французы повернули назад раньше, чем успели дойти до берега.
К семи часам вечера над Авачинской губой стала зыбкая пороховая тишина. Корабли Прайса и де Пуанта, ловя парусами ветер, отступали в море…
Утром туман, закутавший бухту до подножия сопок, вновь взорвался обвальным треском и гулом. С моря на берег густо понеслись гранаты и ядра. И почти тотчас из молочной пелены выдвинулись шлюпки с десантом. Одна за одной они врезались в серую гальку берега, и через их борта потоком лились матросы и пехотинцы. Невельской насчитал около девятисот человек.
Связной с берега принес записку Завойко:
«Господин капитан-лейтенант, приказываю двести человек экипажа фрегата направить в мое распоряжение для защиты господствующих высот».
Изылметьев вызвал мичмана Фесуна и лейтенанта Пилкина.
— Подберите хороших стрелков и отправляйтесь в распоряжение Василия Степановича. Не уроните честь корабля.
— Можете быть спокойны, ваше превосходительство! — козырнул Фесун.
Через несколько минут вооруженный ружьями и кортиками отряд сошел с борта на берег.
Вал десантников, оставив на берегу десятка четыре трупов, катился к подножию сопки Никольской. Англичане и французы вышли из зоны обстрела и теперь, согнувшись в три погибели, карабкались на склоны, замирали за большими камнями, перебегали опасно открытые места. Сверху, с земляного батарейного редута, по ним начали хлестать ружейные выстрелы — артиллеристы не могли опустить так низко дула орудий, чтобы ударить картечью по склонам, перешли на ружья. Передовые десантники скрылись в низких зарослях, пятнами покрывающих склоны Никольской.
— Не удержали! — воскликнул с досадой Изылметьев. — Сколько человек на батарее? Пятнадцать, двадцать? Разве выдержат они такой натиск?
Корабли объединенной эскадры теперь перенесли огонь на город. С визгом полетели щепы от кондовых стен, сложенных из тяжелых лиственничных бревен, медленным смоляным огнем загорались дома.
Палуба под ногами вздрагивала судорожными толчками —.пушки «Авроры» говорили не переставая. Комендоры работали весьма похвально: множество гранат находило цель. Паруса английских и французских фрегатов обвисали дымящимися лохмотьями, некоторые корабли уже не стреляли — их команды боролись с пожарами, приводили в порядок разбитый русскими ядрами рангоут. Особенно досталось французскому «Лафорту»: у него были сбиты верхние стеньги мачт, снесен кормовой флаг, в нескольких местах пробит корпус.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Изылметьев взглянул на «Двину». Пушки транспорта, менее дальнобойные, чем у «Авроры», оживали тогда, когда какой-нибудь из кораблей противника подсовывался ближе к берегу.
Неожиданно из кормы «Двины» ударил фонтан огня.
Вторая граната взорвалась между транспортом и «Авророй».
«Что за черт? — встрепенулся Иван Николаевич. — Впечатление такое, будто по нам ударили с берега… Что они там, осоловели?..»
Еще одна граната пронеслась чуть ли не над его головой и звонко лопнула на воде чуть впереди бушприта, подняв белый столб брызг.
Иван Николаевич мысленно проследил траекторию. Выходило, что стреляли с третьей батареи, находящейся на Никольской сопке.
— Что они там, совсем… — воскликнул Иван Николаевич, шепотом проклиная командира батареи лейтенанта Максутова, и вдруг понял. Никольская, господствующая над портом, занята десантом! Оттуда, с вершины, вся бухта — как зеркало. И «Двина» и его «Аврора» теперь голы и беззащитны перед высотой сопки. Возможно, да нет, не возможно, а наверняка, десантники, захватившие батарею, лупят по ним из русских же пушек. Из его пушек! О черт! А он не может поднять орудия в портах фрегата на такой крутой угол, не может ответить!.. Неужели Максутов погиб! Такой комендор…
Еще несколько гранат подняли воду у бортов.
Потом выстрелы с третьей прекратились. Вся сопка трещала, будто по зарослям шел лесной пожар. Белые и голубые дымки вились на склонах. Нижние дома города пылали жаркими чернодымными кострами. Грохот орудий слился в непрерывный гром, будто разом началось извержение всех окрестных вулканов. Ветер нес вдоль берегов рваные серые космы…
В десять утра Изылметьев увидел, как синяя волна десантников потекла вниз, к подножию Никольской. Морские пехотинцы, добравшись до берега, забегали в воду по грудь, гроздьями висли на бортах шлюпок, чуть не опрокидывая их. Шлюпки отваливали от берега, беспорядочно махая крыльями весел.
В одиннадцать на борт «Авроры» поднялся лейтенант Пилкин:
— Господин капитан-лейтенант, виктория! Победа! Десант опрокинут в море! Союзники оставили на берегу человек четыреста, не менее! Наши потери около сотни.
Словно подтверждая его слова, снова ударила третья батарея. Гранаты плеснули у бортов союзных фрегатов. Там уже спешно принимали на борта шлюпки, на мачтах оживали полотнища парусов.
К полудню все было кончено.
Эскадра отошла к полуострову Шипунскому.
Три дня матросы Прайса и де Пуанта хоронили своих убитых и ремонтировали изорванный в сражении рангоут.
Контр-адмирал Прайс совещался с контр-адмиралом де Пуантом. Оба с ужасом думали — смогут ли оставшиеся на плаву корабли добраться до ближайших американских берегов…
Уже когда эскадра отошла от Шипунского, Прайс, не выдержав позора поражения, застрелился.
Много лет спустя во Франции вышла книга. В ней офицер союзной эскадры Эдмонд де Айи рассказал о сражении.
Он писал:
«Аврора» — поистине удивительный фрегат. Но еще удивительнее ее командир. Он в сказочно короткий срок привел свое судно в боеспособное состояние после тяжелейшего перехода через океан и перенесенной командой цинги. Он дрался один против эскадры из шести кораблей… Мы проиграли сражение не из-за бездарности наших командиров, а благодаря блестящим способностям Завойко и Изылметьева. Они имеют право ждать, что их имена будут навсегда сохранены в летописях русского флота..»
Прекрасное имя фрегата не было забыто.
По традиции, принятой во многих флотах, оно перешло на крейсер первого ранга, спущенный со стапелей «Нового Адмиралтейства» в Петрограде 24 мая 1900 года, крейсер, прославившийся в бою под Цусимой и давший исторический выстрел по Зимнему дворцу 7 ноября 1917 года, крейсер, который все мы хорошо знаем.