Страница 2 из 5
Тиль согласился без колебаний: к тому времени ему уже казалось, что спасение от сеньора не найти нигде в Европе – надежда оставалась только на далёкие святые земли, вновь оказавшиеся под властью мусульман. Что говорить, если даже неверные казались ему менее беспощадными врагами, чем обиженный рогоносец.
Вскоре после короткой беседы на палубе от командующего поступил приказ вернуться в каюты и готовиться к высадке на землю – судно шло в порт Сен-Жан д’Акр на всех парусах, подгоняемое уверенным, сильным ветром.
Флотилию встречали аплодисментами и восторженными криками. Первым сошёл на берег император Фридрих. Он был среднего роста, светловолос и статен; драгоценные камни на его короне радужно сияли в лучах жаркого солнца, бросая блики в толпу, словно золотые монеты. Одет император был в тёмно-красную тунику, на плечи набросил синий плащ. Как только его нога ступила на землю, на берегу заиграли музыканты. Радостная, торжественная мелодия рассыпалась по улице и красной ковровой дорожке, лежащей по пути следования величественной особы.
Женщины бросали ему под ноги цветы, и он, гордо улыбаясь, шествовал по ним, без сожалений топча нежные бутоны. В первых рядах стояли рыцари в чёрных гамбезонах с белыми крестами на них, затем представители других орденов, и только после – разношёрстный народ из разных городов и стран. Были и христиане, и мусульмане, и увешанные украшениями странники-торговцы, – толпа пестрела восточным ковром, шумела базаром, увлекала бурлящим водоворотом.
Корабль, на котором плыли Альберт и Тиль, причалил вторым. Сошедших не землю тут же немилосердно ослепило распаляющееся утреннее солнце. Воинов и их помощников, изрядно уставших от долгого плавания, заметно качало, словно они всё ещё рассекали волны. Кто-то и вовсе едва мог идти: болезни были настоящим бичом таких походов. В условиях ограниченных запасов провизии часто приходилось голодать, особенно если речь шла о простых слугах и юнгах. Те, кто отличался богатырским здоровьем, держались бодро, а остальных легко можно было узнать по редким волосам, отсутствию нескольких зубов и измученному виду. Но люди радовались хотя бы тому, что чёрная смерть обошла корабли стороной – ни одного завёрнутого в саван трупа, ни одного несчастного, изуродованного бубонами. Это подкрепляло слегка ослабшую в последние годы веру в то, что крестоносцы получали поддержку от самого господа, действующего их руками как божественной дланью.
Выстроившись стройными рядами на берегу, рыцари устроили перекличку и, убедившись, что все на месте, направились по узким улочкам, мощёным светлым, песочного цвета камнем. Дома на дорогах, ведущие от порта, были сравнительно богатыми, сушившееся бельё имело яркие, разноцветные оттенки, кое-где даже можно было разглядеть шёлковые вставки. За углами то и дело прятались большеглазые детишки, любопытно глядящие на шествующих рыцарей: несмотря на то, что путешественников из дальних стран и вооружённых монахов из разных орденов здесь хватало, малышам они были в диковинку. Тиль по пути успевал играть с ними то в прятки, то в догонялки; тем, кто опасался выходить навстречу, показывал язык и корчил рожи, чем приводил детей в неописуемый восторг. Альберт просто улыбался, глядя на это представление, и не обращал внимания на осуждающие взгляды других рыцарей, то и дело советовавших «приструнить слугу, чтобы вёл себя подобающе».
Чуть дальше потянулись кварталы, которые с первого взгляда было не отличить от европейских: дома, склады, таверны с вывесками на родном языке, христианские церкви, иконописные мастерские. Здесь крестоносцы чувствовали себя в разы свободнее – так, словно и правда ненадолго оказались у родного дома, где всегда тепло, спокойно и безопасно. Отовсюду слышался знакомый язык, виднелись привычные глазу наряды. Впрочем, жизнь на Ближнем востоке накладывала на моду определённый отпечаток: например, женщины здесь носили больше массивных украшений, чем это предполагалось по канонам христианской скромности и добродетели, а мужчин можно было встретить в нетипичных для Европы головных уборах, ведь солнце здесь не разбирало, кто местный, а кто приехал издалека. Аристократическая бледность на телах по понятным причинам тоже не задерживалась надолго.
Наконец, путешественники вышли на большую площадь, посередине которой возвышалась массивная постройка в виде четырёх крыльев, направленных, как указатели компаса, во все стороны света. На крепости висели знамёна госпитальеров – восьмиконечный мальтийский крест, белый на чёрном фоне.
Участники похода укрылись в стенах этого монастыря. Внутри находиться было гораздо приятнее: камень, остывший за ночь, создавал прохладу и тень. Альберта с Тилем, как и других знатных рыцарей, проводили в западное крыло – там располагались комнаты, в которых им предстояло прожить ещё какое-то время. Для каждого имелись вместительные шкафы, жёсткие постели и большие круглые кадки для принятия ванн. К келье сеньора Капоччи бонусом прилагались ещё и чёрные птицы – длиннохвостые скворцы Тристрама, как их потом назовут – они свили гнездо в углублении каменной кладки, недалеко от окна. Кричали птицы редко, но зато громко. Как Тиль не закрывал уши, менять комнату Альберт отказался – рыцарь счёл это очередным испытанием Господа на терпение, которых в последнее время значительно прибавилось.
– Принеси воды, Тиль, – попросил Альберт, вытирая пот со лба.
– Это я мигом!
Воду пришлось таскать под неодобрительные взгляды монахов. Здесь пресные источники встречаются значительно реже, чем в Европе, поэтому и отношение к ним гораздо более бережное. Но препятствовать умыванию благородного рыцаря всё же никто не решился, тем более что он проделал такой долгий и трудный путь во имя богоугодного дела.
После непродолжительного отдыха всех пригласили в трапезную. Она располагалась в центре крестообразного здания, на самом нижнем уровне крепости. Помещение было на удивление красивым, изысканным даже для искушённого взгляда благородного европейца: грузный романский стиль переходил в утончённый готический; колонны, украшенные декоративными элементами, поднимались и образовывали обтекаемые полукруглые своды. Параллельно друг другу стояли несколько длинных, вырезанных из тёмного дерева столов, на которых находились сервированные тарелки с пищей: мясо с бобами, лепёшки, мёд и сушёные фрукты.
Альберт сел, рядом с ним, по правую и левую руку, устроились ещё двое рыцарей. Тиль встал позади, чтобы вовремя убирать тарелки и подливать напитки. Но никто не приступал к трапезе, все ждали, хотя и были голодны. Наконец, в центр зала вышел один из монахов – по меркам времени старик, лет сорока, с длинной бородой и ясными глазами цвета мельхиора – и началась общая молитва. Собравшиеся соединили ладони и шептали известные с детства слова. Тиль тоже повторил для вида этот простой жест, хотя в мыслях его было лишь одно – ужин. Поблагодарив Бога за хлеб насущный, рыцари, наконец, приступили к еде.
В основном, все соблюдали умеренность в пище, редко кто брал добавку или жаловался на вкус. Тиль с вожделением смотрел на кусочки тушёного мяса в надежде, что, как и всегда, Альберт оставит ему парочку. Конечно, для слуг тоже полагались свои блюда, но они разительно отличались от того, что ели господа. А Тиль очень любил вкусно поесть.
Едва сумев отвлечься от рагу, оруженосец уныло скользил взглядом по всем собравшимся: в трапезной проще всего было рассмотреть тех, с кем придётся сражаться бок о бок за возвращение святых земель. Знакомых среди них почти не было, разве что один-два сеньора, которых Тилю доводилось провожать в комнату господина, когда те заходили в гости. Было и несколько крупных дам, одетых в гамбезоны, как и остальные крестоносцы – несмотря на пол, они тоже имели мечи и участвовали в боях наравне с мужчинами. Кроме них в поход брали ещё прачек – серых, измученных женщин – но их не пускали за один стол с благородными. Тиля не привлекали ни те, ни другие: он не хотел ни бояться своей возлюбленной, ни презирать её. В общем, в суровых военных условиях оруженосцу было невообразимо скучно.