Анатомия измены

— Кофемашину для прекрасного директора принес. В подарок, — прислонившись плечом к дверному косяку, кому-то позади себя махнул рукой. И мне занесли коробку действительно габаритную.

— Э-э-э. В честь чего подарочки? Сегодня не восьмое марта и нет совсем праздников, — прикидываю в уме.

— Обижаешь, Симметрия! Есть такой праздник, — потянулся и провел большим пальцем по шраму на скуле.

«Твою же мать, Дашка! Это же ты оставила ему отметину, полоснув ножницами. Забыла? А я забыла. Я не хотела помнить тот ноябрьский вечер, когда Лютого выпустили под подписку, и он заявился ко мне в институтскую общагу».

29

Пессимистом быть выгодно: он либо прав, либо приятно удивлен. Бояться Лютого я перестала именно тогда, поняв, что он мне простил изувеченное лицо и ничего не сделает в отметку. Совсем. Бандит, перед которым чихнуть боялись, относился ко мне как-то по-особенному.

— Это ты с испугу полоснула, Симметрия. А я, дурак, не заметил ножницы в твоих руках. Так рад, что нашел тебя… — снова шагнул в мою сторону, и я сжалась в комок, смотря на окровавленную щеку с которой тонкой струйкой стекала кровь на синюю футболку, расходясь по ней темными кляксами. Стас будто не замечал ничего, и боли не чувствовал. Смотрел, поедая голодными глазами. Чудной. Не бритый, в мешковатой одежде. Но все равно держался королем.

— П-полотенце возьми там, — указываю трясущимися руками. Ножницы выпали у меня из рук, бряцнув об пол. Замутило от вида крови, и я сползла на стул, где до этого сидела, подшивая джинсы, которые мне отдала подруга поносить.

— Чай не предложишь? — приложив чистое вафельное полотенце к ране, стал внимательно оглядывать комнату.

Мы пили чай и разговаривали обо мне. А его я не знала о чем спросить. Стеснялась. Неудобно как-то о его делах интересоваться. Меньше знаешь, лучше спишь… Распрощались, в смущении отводя глаза. Обещал прийти на следующий день и пропал. Лютому дали еще один срок, за убийство.

Кофемашина блестела темным глянцем и серебристыми краниками. Кабинет наполнился ароматом кофе и выпечки. Тяжелый Ленкин вздох был слышен даже через закрытые двери.

— Чего она? Зубы, что ли, болят? — кивнул на приемную Стас, отпивая горячий напиток без сахара.

Сдавать Ленку не стала, просто отложила для нее парочку круассанов со сливочным кремом. Боже мой, как приятно, когда есть кому о тебе позаботиться, и молчать приятно. Лютовский запихивает целый круассан в рот и довольно кивает.

— Научились всякую хрень готовить. А помнишь баранки в булочной на углу? И батоны, от запаха которых голову кружило…

— Помню, — улыбаюсь.

Хорошо, когда есть что помнить. Пусть оно разное и спорное в моментах… Общие воспоминания. С Титовым мы этим не занимались. Совсем. Может быть поэтому у нас нет будущего, что прошлое мы зарыли глубоко внутри?

— Дашь, все по той же теме. Выйдешь за меня? Не обижу, слово даю!

— Лютый, не дави. Я еще даже не развелась, свободы не почувствовала…

— Какая, в жопу, свобода? Не нашлюхалась еще? Ты думаешь, я не в курсе, что ты с Бизоном терлась? — чашка отлетела в сторону. Градусы спокойствия резко поднялись вверх. Запахло жареным. Проводив несчастную чашку взглядом, замечаю, что она не разбилась. — Не бьется. Сам тестировал, — улыбка напоминает оскал.

— Лютый, ты же дикий совсем. Посудой, вон, швыряешь, в подъезде бутылки бьешь, — цокаю языком и качаю головой.

— За подъезд не предъявляй! Там все подчистили до пылинки, — оправдывается. Еще немного и в грудь себя бить начнет.

Стул скрипнул ножками, и мужчина, поднявшись, начинает ходить туда-сюда маятником, явно нервничая.

— Откуда ты Кирилла знаешь? — я так поняла, что Бизон — это мой новый знакомый… и кличка подходит для большого зверя.

— Пересекались, — косой взгляд. Стас напряжен и о чем-то упорно размышляет, будто решаясь: сказать мне или нет.

— Это не ответ. Хватит темнить, выкладывай, какие у вас дела. Обложили со всех сторон, кавалеры, все ворота обоссали… — бубню недовольно.

— Покажешь сиську, скажу, — решил удивить подростковым заскоком.

— Блин, Лютый! Тебе тринадцать? Не видел грудь женскую? — хохотнула, откинувшись в кресле. Моя нога, обтянутая капроном, закинута на другую. Туфли-лодочки на высоком каблуке еще больше стройнят и без того длинные ноги. Прекрасно вижу, как смотрит, прокатываясь взглядом. Щупая. Предвкушая, как будет снимать с меня их… Нет, не снимать. Порвет, к чертям собачьим. Что-то жуткое и неудержимое в темных глазах, до мурашек пробирает.

— Поехали ко мне, — голос с хрипотцой будоражит нервишки.

Он приближается, нагоняя сквозняк. Импульсивный. Жесткий. Горячий. Протяни я руку и обратного хода не будет. Лютый одержим мной и этого не скрывает. Покорить. Присвоить и на полочку трофеев поставить. Сомневаюсь, что им движет великая любовь. Не верю. Даша выросла из тех романтичных штанишек и стала циничной сукой.

— Извини, работы много, — развожу руками, показывая непочатый край, которому не видно конца. — Проверка еще из налоговой…

— Дашка, только скажи и я…

— Снесешь налоговую бульдозером? Лютый, это так не работает! И еще… Я просмотрела внимательно твой договор об инвестировании в нашу фирму, — беру в руки ручку и задумчиво кручу. — До поступления средств на наш счет, мы можем его расторгнуть в одностороннем порядке. Здесь подпиши, — подвигаю пальчиком листок.

— Что это? — еще не чувствует подвоха, вчитываясь в напечатанный текст.

— Мы расторгаем договор инвестирования, Стас. Спасибо за предложение, — стараюсь говорить как можно мягче.

— Вот, значит, как… — тянет, переходя на утробные нотки, от которых шерсть становится дыбом. Теперь он смотрит на меня по-другому. Взвешенно. Оценивающе, как противника. — Симметрия, мне не отказывают дважды. Ты хорошо подумала?

— Хорошо, — вздергиваю подбородок.

Лютовский кивает. Правая щека у него дернулась нервным тиком. Вытянув из моих рук ручку, расписывается в приложении и ставит дату.

— Уничтожу. Сама приползешь на брюхе. А я еще подумаю… Принять или нет.

Вот и все, Дашуль! Умеешь ты себе врагов наживать.

30

День развода был отмечен красным кружком маркера в календаре. Помню, что красное — это праздник. Сегодня не совсем он. День точки отсчета в другую реальность, где Титов мне — никто уже официально.

Легкий морозец пощипывает щеки, и первые снежинки облепили ресницы. Пытаюсь сдуть проказниц, сетуя, что тушь потекла. Достав зеркальце, платком вытираю разводы под глазами. Поежившись, вхожу в здание мировых судей. Личный досмотр охранника, где Дашулю заставили выложить все из сумочки, сверив со списками дел на ближайшее время…

Олег уже сидит у нужного кабинета, засунув руки в короткий пуховик. Под ним растеклась небольшая лужа. По своему обыкновению и рассеянности, он не отряхивает обувь с улицы.

— Привет, — косится, не поднимая глаз.

— Привет.

Присаживаюсь через одно сидячее место от бывшего. Рассматриваю стены в синей краске и стенды с противопожарными рекомендациями.

— Титовы здесь? — из кабинета выглядывает девушка-секретарь, скрипя дверьми, окидывая нас серьезным взглядом. Правильно! Не в кино пришли, и не развлекаться.

— Здесь, — киваем синхронно.

— Проходите, если не передумали… — заходит внутрь, оставив двери открытыми.

Встаю первая, и захожу в небольшое помещение. Судья — женщина средних лет, листает тонкую папку, сверяя наши паспорта и проверяя чек госпошлины за развод. Да, Олежка, пришлось заплатить, чтобы избавиться от фарса, называемого нашим браком.

Смотрю на, по сути, чужого мне человека, и не чувствую ничего. В голове новые планы, что нужно отвезти сына на секцию бокса, куда недавно записала. Потом в зоомагазин. В квартире ждет новый постоялец — кот неопределенной породы, подобранный в нашем подъезде, орущий две ночи подряд. Косматое чудовище забежало в нашу квартиру следом, и ни за что не захотело уходить. Примета есть: если кот вас выбрал самостоятельно, то он принесет мир и благополучие этому дому. Нежданное «счастье» шипело и пряталось под диваном, не желая выползать из укрытия. Купить кошачий корм, миску и лоток — делаю мысленную зарубку, расписываясь в документе, куда мне поставили галочку.