Страница 7 из 12
— Конечно, Асани, прошу.
Пошуршала бумага, и она стала читать:
В этот очень важный день
Мне писать стихи не лень,
Потому что очень важно
Мне призвать тебя отважно.
Фамильяр мой дорогой,
Приходи ко мне любой
Я же очень жду тебя
Это важно для меня.
— Спасибо большое, — прошептала Асани, площадь вяло зааплодировала — почти все эльфы писали стихи, и умели отличать хорошие стихи от плохих, но не оказать уважения дочери Асаниного папы было неудобно.
Я посмотрела на своего куратора, который с недоумевающим видом тер затылок, потом посмотрел на меня и сделал глаза как у той совы, которая угу. Я захихикала, закрывая рот ладонью, развела руками:
— Ну бывает, среди эльфов тоже встречаются бездари.
— Но нормальные люди это скрывают, — прошептал он, я еще раз развела руками.
Асани запела, сначала своим детским шепотом, потом нормальным голосом — профукать Призыв из-за желания не выходить из образа она не хотела, она не такая дура, как хочет показать. Я знала, что я следующая, поэтому молча взяла куратора за рукав, и нога за ногу поплелась в сторону площади. Мы как раз успели подойти к тому моменту, когда к Асани на ладонь села птица, все ахнули — такие птицы редко отзывались на призыв, это повод для зависти. Золотистая с красными украшениями на грудке, хвосте, кончиках крыльев и хохолке, с черными щечками, умными глазками-бусинками, длинным хвостом. Птичка внимательно смотрела на поющую Асани, та закончила песню и поцеловала птицу, вся площадь слюнями изошла от умиления, зааплодировала. Папа стал ее поздравлять, даже погладил по руке, меня он никогда не гладил.
— Какая удивительная у тебя птица, Асани. Ты знаешь, как она называется?
— Золотая соловка, — чуть не плача от счастья, пролепетала Асани, — я именно ее звала, я знала, что она придет, мы с ней так подходим друг другу… Спой, — она подняла птицу повыше и птица запела, офигенно запела, с соловьиными переливами и звонкостью весеннего ручья. Папа посмотрел на часы и мягко сказал:
— Очень красиво, Асани. Она теперь будет петь тебе каждый день, а у нас остался еще один Призыв, скоро солнце сядет, мы должны поторопиться.
— Да, я понимаю, — пролепетала Асани в микрофон, — я желаю Улли наконец призвать себе фамильяра, она так старается каждый раз, должно же у нее наконец получиться.
Площадь молчала, соседи стали поворачиваться в мою сторону, я смотрела на Асани и испытывала большое желание ей врезать микрофоном, ужасно неприличное для эльфа желание. Ее птица поймала мой взгляд, сфальшивила, икнула и заткнулась, я ее тоже узнала — это она пила тогда из моей единорожьей поилки, птицы пересекали овраг легко, им не нужно было туда спускаться.
Папа взял Асани под локоть, забрал микрофон и подтолкнул к ступенькам, она пошла вниз, громко шепча своей птице, как сильно она за меня переживает, и как я расстроюсь, если у меня опять не получится, и как все будут меня жалеть. Папа посмотрел на меня, ободряюще улыбнулся и изобразил приглашающий жест, я напоследок глянула на куратора, незаметно тронув его руку кончиком пальца, и пошла к ступенькам, толпа расступалась передо мной молча и пряча глаза, всем было стыдно из-за слов Асани, и еще больше было стыдно из-за того, что они были с ней немного согласны.
— Как настрой, Улли? — бодро спросил папа, я была ему благодарна за то, что он не стал устраивать мне такой же допрос, как и всем малолеткам.
— Боевой, — улыбнулась я.
— Ого! У тебя хорошее предчувствие?
— Да. Я его видела, и говорила с ним, он обещал прийти, — неожиданно даже для себя заявила я, площадь заволновалась, я видела ироничные улыбочки, но от этого распалялась только сильнее, — он обещал, значит он придет! И я буду на нем ездить.
По площади прокатился вздох и улыбочки, я надулась и сжала кулаки — ничего-ничего, вот он придет, и вы все увидите!
— Ну давай, удачи, — папа отложил микрофон, протянул мне Посох Призыва, я сжала его, ощущая его силу, подобную бесконечной корневой системе леса, уходящей далеко за горизонт, кивнула музыкантам. Дирижер показал мне большой палец и улыбнулся — я внесла в его жизнь разнообразие, заказав не любовную балладу, а эпичную дорожную песню, призывающую эльфов поднимать паруса и мчаться за горизонт, рассекая ураганы. Заиграла музыка, я закрыла глаза, погружаясь в контакт с Посохом, и запела сразу во всю силу — меня не зря постоянно затыкали, голосище у меня был такой, что на весь город слышно, поэтому я редко пела, эльфы не выдерживали.
Песня была длинная, в пять куплетов и шесть припевов, я спела ее всю. Музыканты замолчали, я открыла глаза, над площадью повисла такая пронзительная тишина, что я слышала шорох, с которым посох в моих руках царапнул деревянный пол сцены. Эльфы опускали глаза, ко мне никто не пришел, этому никто не увился.
— Угу, — сказала сова на дальнем краю площади, я посмотрела в ту сторону, мне со сцены было далеко видно… По центральной улице шел волк.
В толпе начали раздаваться шепотки, кому-то было не видно, им стали объяснять, что по улице идет волк, здоровенный, прямо сюда, эльфы стали расступаться, освобождая длинный широкий проход к сцене. Мне хотелось плакать, но я сдерживалась изо всех сил.
И тут в дальнем конце улицы перепрыгнул через забор кто-то огромный, громко ударивший брусчатку копытами. Я ничего не видела из-за слез в глазах, быстро их вытерла, гадая, почему эльфы на площади ведут себя так неподобающе для эльфов, ахают, охают, и даже шепотом ругаются. Подняла голову от платка, медленно проводя взглядом от своих ног до дальнего края живого коридора, там волк как раз дошел до толпы и с умным видом сел с краешку, как будто его сюда пригласили, и стал смотреть туда же, куда смотрели все. Я подняла взгляд дальше и увидела его.
Он был здоровенный, просто невероятно огромный, я таких больших животных никогда не видела. У него были широкие копыта, длинные сильные ноги, мощная грудь и офигенные рога. На рогах висела клочьями паутина, длинные водоросли, какие-то корни, он подошел ближе и я рассмотрела его получше — он весь выглядел так, как будто вылез из болота, за ним на брусчатке оставались жирные капли болотной жижи, на боках зеленели разводы тины и грязной воды, прилипшие листья. Он прошел по живому коридору, пустив в толпе двойную волну — ближние отшатывались, а дальние напирали, пытаясь понять, от чего отшатываются ближние. Он подошел и остановился перед сценой, наши лица оказались на одном уровне, я протянула дрожащую руку и погладила его нос, не зная, плакать сейчас или попозже.
Первым пришел в себя папа, взял у меня посох, протянул микрофон и сказал в свой:
— Ну что ж, поздравляю, Улли! Такого фамильяра, пожалуй, никогда ни у кого не было, ты особенная. Самый большой на моей памяти был у профессора эль'Финна, он призвал собаку. Но теперь рекордсменка ты. Ты знаешь, что это за зверь?
— Лось, — дрожащим голосом ответила я, собралась с силами и добавила: — Я знала, что он придет, он мне обещал.
— Говорящий фамильяр — это что-то новенькое, — улыбнулся папа, эльфы солидарно засмеялись и зааплодировали, без особой охоты. Я отдала папе микрофон и спрыгнула со сцены, ужасно неприлично, жиденькие аплодисменты стихли окончательно. Положила ладонь на грязный бок лося и повела его в сторону леса, все опять расступились перед нами, волк поднялся и пошел за мной, касаясь носом свободной руки. Когда мы проходили мимо прилавка с совами, самая глазастая проводила нас взглядом, я посмотрела на нее и шепнула: "Только угукни мне!", она икнула и промолчала.
***
Я ревела так, как будто моя жизнь окончательно и бесповоротно разрушена. Ревела, ругалась и мыла лося. Он стоял по шею в воде озера, по мою шею, у него на этом уровне были ребра, и мужественно терпел. А я рыдала, магией поднимая воду из озера повыше и обрушивая на нас обоих, концентрация была ни к черту, вода лилась куда попало, я ревела и размазывала болотную грязь по лосиному боку и своему лицу.