Миссия

– Ты ведь сам сказал: мы ничего не забываем. Все подробности сохраняются. Нужно лишь тайное мастерство, каким владеет Эос, чтобы добыть их из твоего сознания, как ты добыл из моего – воспоминания об Эос, ее голос, которым она произносила заклинание огня.

– Не могу признать, что это была не Лостра, – негромко простонал Таита.

– Потому что не хочешь. Эос стремится лишить тебя способности рассуждать здраво. Задумайся хоть ненадолго, как коварно она вплела образ девочки на дельфине в свои злые планы. Завлекая тебя поддельным призраком утраченной любви, она послала питона убить меня. А сон использовала, чтобы отвлечь тебя.

И вот на границе дельты Таите снова противостоит видение – Лостра, бывшая царица Египта, чей образ вечно живет в его сердце. На этот раз она еще совершеннее. Таита чувствовал, как слабеют его решимость и здравый смысл, и отчаянно пытался справиться с собой. Но не мог не смотреть в глаза Лостре. Они были полны чарующим светом, в их глубине таились все ее улыбки и слезы.

– Отвергаю тебя! – произнес он как можно суровее и холоднее. – Ты не Лостра. Ты не женщина, которую я любил. Ты Великая Ложь. Убирайся во тьму, откуда вышла.

Искры в прекрасных глазах Лостры сменились глубокой печалью.

– Дорогой Таита, – негромко заговорила она. – Я провела без тебя много долгих одиноких лет после нашего расставания. Но теперь, когда твоим духу и плоти грозит такая страшная опасность, я пришла, чтобы вновь быть с тобой. Вместе мы прогоним зло, нависшее над тобой.

– Кощунница, – ответил он. – Ты Эос, Ложь, и я отвергаю тебя. Меня защищает Истина. Ты не можешь навредить мне.

– О Таита, – Лостра перешла на шепот. – Ты погубишь нас обоих. Мне тоже грозит опасность. – Казалось, она переживает горести всего человечества с начала времен. – Верь мне, милый. Ради нас обоих ты должен поверить. Я та Лостра, которую ты любил, та, которая любила тебя. Ты призвал меня, вызвал из эфира. Я услышала – и пришла.

Таита почувствовал, как земля уходит из-под ног, но постарался взять себя в руки.

– Убирайся, проклятая ведьма! – воскликнул он. – Уходи, подлая прислужница Лжи. Я отвергаю тебя и твои дела. Больше не преследуй меня.

– Нет, Таита! Не делай этого, – взмолилась она. – Нам дали возможность, единственную возможность. Не отказывайся от нее.

– Ты зло, – хрипло произнес он. – Порождение пустоты. Возвращайся в свое грязное логово.

Лостра застонала, и ее образ рассеялся. Она исчезала, как часто исчезала при свете дня ее звезда. Из тьмы в последний раз послышался шепот:

– Я уже испробовала смерть и теперь опять должна испить эту горькую чашу. Прощай, Таита, я любила тебя. Если бы только ты любил меня больше…

И она исчезла. Маг опустился на колени, и волна сожаления и утраты накрыла его с головой. А когда он набрался сил, чтобы поднять голову, солнце уже встало, поднялось над горизонтом на ширину ладони. Дымка спокойно стояла рядом. Она дремала, но, едва он зашевелился, подняла голову и посмотрела на хозяина. Он так ослабел, что ему пришлось использовать обломок скалы, чтобы сесть верхом. Лошадь пошла к лагерю, а Таита сидел на ее спине покачиваясь и едва не падая.

Он силился разобраться в переполнявших его чувствах. Его внимание привлекло вот что: во время встречи с призрачной Лострой Дымка вела себя спокойно, не выказывая ни малейших признаков волнения. Во всех прочих случаях она обнаруживала проявления зла задолго до того, как их замечал Таита. Когда исчезла луна, Дымка встала на дыбы и ускакала, но к призрачной Лостре и ее призрачной лошади проявила очень слабый интерес.

– В них не может быть зла, – начал убеждать себя маг. – Неужели Лостра говорила правду? Неужели она пришла как союзник и друг, чтобы защитить меня? Неужели я погубил нас обоих? – Такая боль была нестерпимой. Он повернул Дымку и галопом пустил ее обратно, к дельте. И остановился, только когда они оказались на краю впадины. Таита соскочил на землю точно на том месте, где исчезла Лостра.

– Лостра! – крикнул он в небо. – Прости меня! Я ошибся! Теперь я знаю, ты говорила правду. Поистине ты Лостра. Вернись ко мне, любовь моя! Вернись!

Но она исчезла, и только эхо насмешливо подхватило:

– Вернись… вернись…

Они были так близко к священному городу, Фивам, что Таита приказал Мерену идти и после восхода солнца. Освещенный косыми солнечными лучами маленький караван спустился в углубление и по гладкой аллювиальной равнине направился к стенам города. Равнина была пустынна. Ни пятнышка зелени. Черная земля спеклась, как кирпич, и покрылась глубокими трещинами от неумолимого солнечного жара. Крестьяне бросили сгоревшие поля, и в их покинутых хижинах с балок крыш клочьями сыпалось покрытие из пальмовых листьев, небеленные стены разрушались. Кости коров, издохших от голода, усеивали поля, как заросли белых маргариток. По пустой земле бродили вихри, поднимая в безоблачное небо столбы пыли и сухих листьев дурры. Солнце било по высохшей почве, как боевой топор по медному щиту.

Люди и вьючные животные каравана казались в этой пустыне мелкими и ничтожными, точно детские игрушки. Они добрались до реки и невольно остановились, захваченные ужасным зрелищем. Деметер выбрался из паланкина и хромая присоединился к Таите и Мерену. В этом месте ширина реки достигала четырехсот ярдов. Обычно могучее течение Нила до краев заполняло русло; это был поток серой, мутной от ила воды, столь глубокий и мощный, что его поверхность постоянно покрывалась сверкающими водоворотами. Во время разлива сдержать воды Нила было невозможно. Они перехлестывали на берег и заливала поля. Ил и осадки, оставленные рекой, были так плодородны, что позволяли выращивать по три урожая за сезон.

Но разливов не случалось уже семь лет, и река представляла пугающую, страшную пародию на себя прежнюю. Она сузилась до цепочки мелких зловонных прудов, растянувшихся вдоль русла. Поверхность этих прудов бередили только судороги умирающей рыбы и неторопливое движение немногочисленных выживших крокодилов. Воду покрывала красная пена, похожая на запекшуюся кровь.