Страница 39 из 123
И здесь же становится ясным исполнение давних желаний шаха, ибо он издавна мечтал, думал и гадал, как бы сделать, чтобы разрушить святой Эчмиадзин, упразднить существующий католикосат, построить Эчмиадзин в Исфахане и учредить там католикосат; и вот теперь он нашел повод, отвечающий его желанию. Он вернул католикоса Мелкисета в Ереван к Тахмасп-Кули-хану и написал послание с повелением к нему по такому образцу: «Знай, Тахмасп-Кули, что мы возвращаем к тебе католикоса Мелкисета с десницей Лусаворича, Евангелием и крестом. Следует тебе отправиться в Эчмиадзин и, разрушив [храм], извлечь достославные камни эчмиадзинские и те камни, десницу Лусаворича, Евангелие, крест и [самого] католикоса Мелкисета — все /211/ это отправить в город Исфахан». И как только повеление царя дошло до Тахмасп-Кули-хана, он с радостью собрался исполнить все без исключения, дабы тем самым показать себя перед шахом хорошим слугою.
Тахмасп-Кули-хан хотел в первую очередь, еще до эчмиадзинских камней, переслать десницу Лусаворича, ибо, рассудив, понял, что, пока разрушат стены и подготовят все снаряжение для их перевозки, [тем временем] пройдет много дней и выйдет задержка, а кроме того, переброска камней будет [продвигаться] медленно и с трудом, по этой причине он хотел в первую очередь послать десницу. Поэтому он снарядил воинов, чтобы те отвезли десницу в Исфахан. И еще Тахмасп-Кули-хан приказал одному священнику из светских, по имени Иованнес, уроженцу того же селения Эчмиадзин, человеку сведущему и мудрому в словах и делах, отправиться вместе с воинами, чтобы прислуживать деснице. И вот выделенные воины и тэр Иованнес взяли десницу Лусаворича, Евангелие в золотом окладе и серебряный крест, взяли все эти три [святыни] и выступили из Еревана, ехали, пока не добрались до города Исфахана. Когда они приближались к Исфахану, по повелению шаха навстречу деснице Лусаворича вышло все армянское население Исфахана с хоругвями, Евангелием, ладаном, свечами и песнопениями, они (армяне) принесли ее с большими почестями в дом к ходже Сафару и положили вместе с мощами святой девы Рипсимэ и другими святынями, бывшими там. Вот по этой причине и таким образом десница нашего /212/ просветителя святого Григора попала в Исфахан.
А Тахмасп-Кули-хан, отправив десницу Лусаворича, усиленно хлопотал об отправлении камней, поэтому сам со множеством воинов отправился в Эчмиадзин. Разрушив [стены], они извлекли достославные камни. Вот они, эти камни: святой Престол, на котором совершается священная проскомидия, колонка этого престола; камень с Места сошествия Христа; купель; один камень с южных ступеней алтарного возвышения и один камень с северных ступеней алтарного возвышения, поскольку главный алтарь имеет ступени с обеих сторон — северной и южной; четыре камня из четырех углов церкви с внешней стороны; два каменных подсвечника, в которые клали и зажигали большие мироносицкие свечи[171]; три других камня из тесаных камней алтарного возвышения — всего пятнадцать камней. Эти камни извлекли из Эчмиадзинского храма, завернули их в кожу и зашили. И затем снарядили воинов во главе с Нагди-беком[172]. А тэр Иованнес, посланный вместе с десницей Лусаворича для прислуживания, уже вернулся из Исфахана; ему и было поручено во-второй раз отправиться с камнями в качестве прислужника. Затем приготовили телеги — сколько нужно было для камней, нагрузили их, впрягли волов и потащили, пока не довезли до города Исфахана. Но в город [их] не ввезли. За городом, близ ворот Тохчи, расположено магометанское селение иноплеменников, называемое Батун; довезли камни до этого селения и положили под куполом, возведенным близ селения. И когда подъезжали с камнями к этому селению, все армяне, /213/ обитавшие в городе Исфахане, вышли по приказу градоначальника навстречу с крестами и Евангелиями, ладаном, свечами и песнопениями, пока [их] не привезли в селение Батун и не сложили под куполом.
И оставались камни там под куполом, кто говорит, два года, а кто говорит, семь лет, а некоторые говорят, больше либо меньше. И вот жители селения Батун подали шаху прошение, мол, просим государя повелеть вынести камни эчмиадзинские из нашего селения и перенести в другое место, ибо мужчины нашего селения умирают и нивы наши больше не дают такого урожая, как прежде. Поэтому шах приказал вывезти камни оттуда и повезти к джугинцам. Так и было сделано. Когда приблизились к Джуге, как и прежде, все духовенство и миряне с крестами и Евангелиями, ладаном, свечами и духовными песнопениями принесли и положили камни в церковь Ходженц, где они и находятся по сей день.
Когда камни эти, извлекши из [стен] Эчмиадзина, отправили в Исфахан, был 1063 год нашего летосчисления (1614), а когда достигли они Исфахана, год сменился и наступил 1064 (1615) год; и уж после этого мы прибыли в Исфахан, увидели камни собственными глазами, посчитали, а затем записали.
Воины, выделенные Тахмасп-Кули-ханом сопровождать католикоса Мелкисета, имя главы которых было Тахмасп-Кули-бек, привезли его в город Исфахан. Шах думал, что, как только католикос Мелкисет прибудет в Исфахан, его тотчас же заключат в темницу и возьмут под стражу, но тот был на свободе и католикосской властью правил христианами армянского происхождения, /214/ проживающими в Исфахане и всех окрестных областях. Итак, год, в котором увезли камни, мы установили и записали, а [год, когда] увезли десницу Лусаворича и католикоса Мелкисета, не установили, поэтому и не записали. И так и было.
ГЛАВА 18
О мугаде в сто туманов, наложенной шахом на католикоса Мелкисета
Как мы выше рассказали, католикос Давид отправился ко двору шаха и донес на католикоса Мелкисета, а шах разгневался на Мелкисета, сверг [его] с патриаршего престола и сослал, в Исфахан. Католикос же Давид остался там, в стане, при дворе шаха; находился там и Амиргуна-хан, хозяин и владетель всего Араратского гавара и святого Эчмиадзина.
Однажды шах устроил пир и восседал на празднестве; перед ним стояли все нахарары и вельможи его, присутствовали на этом празднестве Амиргуна-хан и католикос Давид. Шах любезно заговорил с католикосом Давидом и сказал: «Мы пожаловали тебе католикосскую власть в Эчмиадзине, так ступай, сядь /215/ в Эчмиадзине и управляй католикосатом». И Давид с мольбой обратился к шаху: «Государь мой, поручи меня хану, поручи меня хану». Тогда шах обратился к Амиргуна-хану, поручил ему католикоса Давида, мол, с должным попечением относись к халифу, отцу нашему. А Амиргуна-хан, поклонившись в пояс и положив руку на голову себе, ответил на слова шаха: «На голове моей имеет он место для отдыха».[173]
Покуда шах находился в Грузии, были там и католикос с Амиргуна-ханом; а когда шах, выехав [оттуда], направился в Персию, Амиргуна-хан и католикос Давид вернулись в Ереван: хан — в свое ханство, католикос — в свой католикосат. Пока шах был в области Атрпатакан, в ближних городах и областях, Амиргуна-хан, боявшийся шаха, воздавал почести католикосу Давиду и был любезен с ним; а когда шах отдалился, страх покинул сердце хана и он стал относиться к католикосу Давиду грубо, не почитал [его] и не беседовал [с ним], а когда говорил, то говорил надменно, ибо не желал, чтобы в Эчмиадзине сидел Давид, а хотел Мелкисета. Поэтому хан вел себя угрюмо и [неохотно] беседовал с Давидом. Говорили даже, что хан пытался как-нибудь потихоньку убить Давида. Некоторые говорили, будто причиной этого раздора были тайные и скрытые ухищрения католикоса Мелкисета, ибо, хотя он и находился в Исфахане, он не оставлял хана без писем и посланий с изъявлениями дружбы и всегда тайно посылал их ему. И еще Мелкисет в сане католикоса был /216/ более щедрым и расточительным в деньгах и других вещах [по отношению] к вельможам и воинам и их единомышленникам, [чем Давид], поэтому хан и все другие желали Мелкисета, но не Давида.
171
Мироносицкие свечи — большие, разукрашенные свечи, которые зажигаются по воскресеньям во время обедни, когда читается евангелие, упоминающее жен-мироносиц.
172
В III издании Наги-бек
173
Дословный перевод предложения, передающего крайнюю степень благожелательности и гостеприимства