Дети радуги

Длиннохвостый суслик - отчаянный скандалист. Как заметит кого - сейчас же скандал устроит. Взбежит на бугор или на камень - и взвизгивает. Даже дёргается и подскакивает. Всё громче и всё отчаянней. И хвостом трясёт. До чего любит есть, а тут и про еду забывает. Так и взвизгивает с травой во рту - словно усы у него встопорщились!

Трудно такого застать врасплох. А сам он страшен только для колосков, да и то лишь там, где есть посевы. Но он больше любит заброшенные овраги, межи, обочины дорог - земли бросовые и непригодные. Тут он скачет по-беличьи, по-заячьи поднимается столбиком, а то разляжется, как барсук. То птицей свистит, то повизгивает поросёнком.

К вечеру, когда солнце подсветит сбоку, заметишь вдруг на далёком кустике что-то непонятное и блестящее, словно кто-то на куст жестянку повесил. А это стрела-змея нежится на закатном солнышке! То ли на солнце греется, то ли остывает на ветерке после палящего дня. А может, осматривает свои владения.

Всё замечают её круглые птичьи глаза: кто по земле бежит, кто в небе парит.

Заяц-толай проковылял в тень куста. Песчанка высунулась из норы - усы блестят. Орёл-змееяд пролетел - и хорошо, что пролетел, не заметил. А вот, наконец, и то, что всегда так желанно, - ящерица!

Стрелка нацелилась и выстрелила сама собой, как стрелой: вильнула, мелькнула, схватила, скрутилась в спираль и закатилась в тень ветвей. Подальше от чужих завистливых глаз.

Снесла филиниха два яйца: белые, круглые, словно мячики. Села парить. Сидит и знать не знает, что чудеса происходят под ней. Яйца-то день ото дня в гнезде… худеют! С каждым днём становятся легче.

Когда снесла - по семьдесят граммов были. А через десять дней каждое похудело на пять. А за двадцать дней на четверть веса своего отощали! Если и дальше так пойдёт, то останутся к концу насиживания одни скорлупки.

Но дальше так не пошло - скоро вылупились из яиц филинята. И сразу стали навёрстывать потерянное и упущенное. Что ни час - тяжелее на два грамма!

Аппетит у этих птичек просто зверский. На четвёртый день вдвое потяжелели, на седьмой - в восемь раз! А перед вылетом из гнезда обогнали в весе отца и мать, филина с филинихой! Таких уж теперь малышами не назовёшь. Хоть в пуху ещё и летать не умеют.

ЖЕЛТЫЙ БАРХАН

Солнце печёт, как сквозь увеличительное стекло. Пот разъедает глаза. Пустынные мухи, вечно страдающие от жажды, жадно липнут к лицу. Бескрайняя степь и безбрежное небо над головой.

На самом краю степи две плоских лиловых горы - словно две уснувшие черепахи. А между ними высокая пирамида из золотого песка.

Два ветра, сшибаясь у спящих гор, навеяли этот огромный бархан. Вершина его, как вулкан, курится в белое небо.

Лезть на вершину лучше всего по ребру. Медленно поднимаешься, как по скату крыши идёшь. Рыжие космы песчаной позёмки текут и ползут по ногам, гладят склоны и бьются над острым гребнем, как косматая бахрома.

Больше всего тут хочется пить. Но вода далеко, и только горячий ветер за-свистывает в ушах да песок на зубах скрипит.

И хочется услышать голос горы. Ведь это не простая гора - это гора поющая! Время от времени в глубинах её зарождается грозный гул, и гора начинает дрожать. Гул нарастает, крепнет, вырывается из утробы горы и повисает над степью - глухой, тревожный и непонятный. Гора «поёт».

Много про гору рассказывают легенд. Но толком никто не знает, почему же гора поёт? Пока одни предположения и догадки.

Стоим на самой вершине. Гора сегодня помалкивает. Шумит только ветер да солнце печёт. Глаза слезятся от солнца и ветра. И мухи-слезоедки щекочут лицо.

Не удав, конечно, а удавчик - всего-то длиною в метр. Но в остальном настоящий удав. Да ещё и такой, который ползает… под песком! Хоть и мал, да удал.

Греются на песке ящерицы, пичужки спокойно скачут, шныряют зверьки. Никому и в голову не придёт, что рядом - у них под ногами! - притаился удав.

А он притаился и ждёт. Высунул из песка только глаза и смотрит. Зайчонок скачет - далековато. Пичужка на саксауле шнырит - высоковато. Кот степной идёт вкрадчиво, озирается, не привык при солнце ходить. Зрачки совсем узенькие от света: может, и не заметит. Не одних мышей ловит этот кот, всё хватает подряд - фаланг и скорпионов, ящериц и змей.

Тсс! - приближается глупая круглоголовка. Ближе, ближе, вот и рядом совсем. Дрогнул песок, метнулось гибкое тело змеи, обвило ящерицу узлом. И узел намертво затянулся…

Тушканчики - диковинные зверьки: тельце мыши, уши зайца, ноги кенгуру и львиный хвост с кисточкой! Днём спят, а бегают по ночам. И как бегают! Все звери на четырёх ногах, а они на двух - как птицы!

Всё у тушканчиков не как у других. Зверьки бывают тонконогие, толстоногие, длинноногие, а тушканчики… мохноногие! Есть зверьки тонкопалые, длиннопалые, а тушканчики бывают… гребнепалые! Другие звери толстокожие, толстоголовые, а тушканчики… толстохвостые!

Хвост у тушканчиков на все руки мастер. Он и подпорочка - когда тушканчик сидит. И балансир - когда тушканчик скачет. А для врагов хвост - обманщик. Лиса увяжется сзади, помчится вдогон, уставясь на белую кисточку на хвосте. А тушканчик вильнёт кисточкой влево, а сам прыгнет вправо и был таков - наше вам с кисточкой!…

Пустынно море без чаек, уныл лес без кукования кукушки. И сухие степи мертвы без журчащих трелей стремительных садж.

Саджи торопятся на водопой - со всей степи слетаются к роднику. Долго и жадно пьют, окунув клювики в воду. Сами напьются и в запас не забудут взять: полный зобик воды для птенцов.

Жарко в голой степи. Накалился песок, потрескалась глина, камешки почернели от солнца. Только вода и спасает. Да ещё выносливость и терпение. Да одёжка песочного цвета, да быстрые сильные крылья.

Плывёт и струится жара. Холмы колышутся, словно волны. В жарком мареве мчатся саджи и кричат, кричат над засохшей степью свежими голосами. Как свежие ручейки журчат.