Похититель сердец

— Мона?

Теперь он произносит мое имя с некоторой паникой, в его глазах вспыхивает страх.

— Мне жаль, что тебе придется умереть, чтобы я могла жить.

— Мона, — настойчиво произносит он.

— Все в порядке, отец. Если твой Бог и впрямь существует, тебе не следует бояться смерти.

Колт смотрит на меня, ожидая указаний. Я киваю головой, чтобы он поднял моего отца на ноги.

Я закрываю глаза, собираясь с духом.

— Пока, отец, — говорю я, снова открывая их, легко и просто.

Я толкаю его в грудь, и он, вытаращив глаза от шока, ударяется о воду, поднимая фонтан брызг. Отец быстро тонет, борясь со своими путами. Я вижу, как он исчезает, уходя под воду, и на ее поверхности появляются пузыри. В моем сердце нет чувства печали, только облегчение.

— Что теперь? — спрашивает Колт.

— А теперь мы идем освобождать мою мать.

ЭПИЛОГ

Эпилог первый

Мона

Подземелье под тем самым алтарем, на котором мой отец проповедовал Божьи слова и свет, было местом ужасов и ада. Мой отец был дьяволом. Ему нужно было умереть, чтобы наш народ мог жить.

— Ты прекрасно выглядишь, — говорю я маме, а она теребит завязки своего платья.

— Не думаю, что у меня получится, — бормочет она.

Я нашла и ее, и Клаудию в маленькой клетке, тесной даже для животного, не говоря уже о человеке. Бедная Меган забилась в свою камеру в ожидании вести, заделал ли ей ребенка кто-то из осквернивших ее мужчин. Когда я рассказала матери о своем отце, она заплакала со смесью горя и ликования.

— Ты станешь замечательным лидером для поселенцев, которые захотят здесь остаться. Им нужен кто-то добрый и любящий.

Не все хотели свободы. Некоторые оплакивали своего лидера, который, по официальной версии, погиб в результате несчастного случая на лодке вместе с Илаем. Так было проще.

Клаудия и группа молодых островитян решили уехать, заручившись обещанием финансовой помощи от фонда братьев Уорд, созданного для того, чтобы помочь островитянам адаптироваться в обществе. Но для некоторых этот остров всегда был домом, и они слишком боятся уезжать.

Моя мать занимает свое место в передней части церкви, не на возвышении, а на том же уровне, что и ее народ. Она не читает им проповедей.

Я сажусь рядом с Мэри, которая решила остаться здесь вместе со своей семьей.

— Прежде всего я хочу поблагодарить вас за то, что вы пришли сегодня на эту встречу. Я думаю, что нам будет полезно проводить подобные мероприятия, чтобы учитывать любые опасения наших жителей и решать их гуманным и цивилизованным образом.

Она вздрагивает, и в воздухе повисает неуверенное молчание.

— Все изменится. Я понимаю, что некоторым людям тяжело меняться, и я хочу, чтобы вы понимали, что можете смело высказывать свои опасения.

— И что же изменится? — заговаривает мать Меган.

Меган оказалась в числе тех, кто решил покинуть это место.

— Для начала, больше не будет никаких очищений.

По комнате эхом разносятся судорожные вздохи.

— Здесь нет пленников. Вы свободные люди. Ваша вера не привязана к этому острову. Она живет внутри вас и повсюду. Она в воздухе, которым вы дышите, в пении птиц по утрам, в биении волн о берег.

Я улыбаюсь, думая о воде.

— Нам разрешат плавать, и мы научим этому наших детей. Мы познакомимся с внешним миром и пригласим сюда гостей, которые нам о нем расскажут, — говорит мама, глядя на меня, и в ее глазах стоят слезы. — Мы будем легко прощать и сильно любить. Человек, которого мы для себя выберем, не будет нам навязан. Мы будем свободны вступать в брак или не вступать в него, если это не то, чего мы хотим.

Встает главный приспешник моего отца.

— Это нелепо, — усмехается он.

— Ты можешь уехать. — Моя мать выпрямляет спину, свирепо глядя на него в ответ.

Он оглядывает комнату, затем садится на свое место. Таким людям, как он, не выжить в мире за пределами этого острова, и он это знает.

— Есть какие-нибудь вопросы?

Никто не двигается с места, люди не привыкли к тому, чтобы им разрешали задавать вопросы.

— Не бойтесь, — уговаривает моя мама и медленно, одна за другой, поднимаются руки, а на лицах проступают улыбки.

У нее получилось.

Я надеваю на шею цепочку, оставшуюся после того, как Илай сорвал ее у меня с шеи, Кларин кулон в виде сердца вместе с таким же моим.

Клара навеки останется со мной. Я буду жить за нас обеих.

Эпилог второй

Кэш

Прошло больше трех месяцев с тех пор, как я привез Мону домой, в особняк. Я переехал обратно, предоставив мой городской дом в распоряжении Клаудии. Как избавиться от трупа нашего отца стало очевидным после смерти отца Моны. Мы заплыли подальше в океан, нагрузили тело отца кирпичами и выбросили. В этой воде, скрывающей наши преступления, много крови. Полиция просто предположила, что отец был виновен в убийстве Аннемари и поэтому сбежал. Нам повезло, что они не захотели рыть дальше. У нас достаточно денег, чтобы сделать жизнь тяжелой и затратной, поэтому они выбрали простой вариант.

По комнате разносится мелодичная музыка. Мона танцует, ее движения более изящны и ритмичны, чем когда она впервые сюда приехала. Колт наблюдает за ней голодным взглядом, в его пальцах зажат стакан, на шее ослабленный галстук, пиджака нет, рукава закатаны. Она дразнит его, покачивая бедрами и своей круглой, спелой попкой.

У меня по телу бегут мурашки, начинает бешено колотиться сердце, в ушах шумит кровь в предвкушении того, что должно произойти.

— Кого ты хочешь, милая островитянка? — спрашивает Колт.

— Почему я должна выбирать? — ухмыляется Мона, переняв у него дьявольскую ухмылку, и зажимает между указательным и большим пальцами флакончик со смазкой.

— Непослушная девочка, — рычит Колт, потирая через брюки свой член.

— Ты хочешь нас обоих? — Я стягиваю через голову футболку и ослабляю ремень, расстегивая на джинсах несколько пуговиц.

— Я жадная, — мурлычет Мона. — И умираю с голоду.

Она облизывает губы.

— Черт, — стонет Колт, допивая из своего стакана остатки, а затем следует за ней через комнату.

Она поднимает платье к бедрам, талии, груди, а затем стягивает его через голову и бросает на пол.

Обнаженная, кремовая плоть. Темные, розовые соски, твердые и готовые к ласкам. Изящный пупок. Выступающий, слегка округлившийся живот с нашим ребенком. Она сногсшибательна. И наша.

Колт сжимает ее в объятиях, заявляя на нее свои права, пробуя на вкус, любя.

Я стягиваю с бедер джинсы, сажусь на диван, поглаживаю ствол своего члена, потираю подушечкой большого пальца Принца Альберта.

— Посади ее ко мне на колени, брат, — приказываю я.

Подведя Мону ко мне, он сажает ее ко мне на колени, все еще лицом к себе, и опускает на мой член.

От моего проникновения у нее перехватывает дыхание, мой толстый член растягивает ее, проникая глубоко внутрь.

Я прижимаю Мону спиной к своей груди, посасывая губами ее шею, помечая ее, мну ладонями ее сиськи, сжимаю чувствительные соски. Она приподнимает бедра и опускается снова и снова медленными, чувственными движениями. Каждый гребаный раз внутри нее интенсивен как самый первый.

Колт пощипывает ее клитор — поглаживает, сжимает, поглаживает, сжимает — пробуждая к жизни все нервные окончания.

Вокруг нас звучит любимая музыка Моны, наши тела ощущают биение пульса. С каждым движением моих бедер дыхание Моны ускоряется.

— Черт возьми, ты прекрасна, — со стоном произношу я.

Колт сбрасывает с себя одежду, наблюдая, как мы трахаемся.

— О Боже, я сейчас кончу, — кричит она, извиваясь в экстазе.