Страница 4 из 8
Папа был в синих штанах и клетчатой рубахе навыпуск, длинную шевелюру стягивала резинка, в бороде пряталась неизменная улыбка.
– Приятно познакомиться, мистер Совершенство. – Вечно строгие мамины глаза смеялись. – Пусть поздно, но ты выдал нам свою тайну.
Мама по молодежной моде носила обтягивающее, рядом с папой она смотрелась, скорее, внучкой, чем супругой. Ее коса цвета красного золота спускалась до поясницы, ступни были босыми – в доме мама не пользовалась даже спрей-обувью. Расцветкой костюм напоминал шахматную доску, красота женственности в нем уравновешивалась строгими черно-белыми мотивами, а сложенные в брошь очки вырвиглазным алым пятном притягивали взгляды к груди и вставляли нотку дерзости в изысканную мелодию. Мама всегда умела себя подать. Но на работу она, как все чиновницы, ходила в белой блузке и черной юбке, иное при ее должности могло быть истолковано как пренебрежение к оказанному доверию.
– Совершенство? – возмутился папа. – Ни в коем случае. Личность из человека делают недостатки, и не будь у меня некоторых недостаточков… я бы даже сказал недостачушечек…
Мама фыркнула:
– Недостатки делают из людей не личности, а мерзавцев.
Папа обернулся к вошедшему первым Мишке, следом за которым в оранжерею заходила Соня:
– Не обращайте внимания. Мама, как рентген, видит все насквозь даже там, где не требуется. Она не ругается, просто у нее такой склад ума. Надо бы сообщить владельцу, что склад, видимо, ограбили.
Папа опять шутил. Или не шутил. Но вечно серьезная мама рассмеялась.
Примерно треть оранжереи занимала кухня: живая мебель с дубовым столом, зев принтера, колбасник с шестью видами мяса, выращиваемого из клеток животных, стены с цветами, овощами и зеленью, а сверху, под невидимым куполом, – разноцветье разлапистых крон, предлагавших все, что душа ни попросит. Деревья здесь были с ферментами светлячков и мерцающих медуз – такими же, как стены и мебель в других комнатах. Они и освещали, и украшали помещение. Биолюминисцентная растительность давно стала нормой, и посторонних в доме удивляли именно стены и мебель. А Соня уже не могла представить иного. Искусственный свет тем и отличался, что шел со всех сторон, а не только с неба или от костра, как в старину.
Позавтракать Соня могла и в спальне, комнатный принтер выдаст любое блюдо, а за десертом позже можно сходить в оранжерею или взять в холодильнике. Но папа ведь что-то готовил. Это решило все.
Обедать и ужинать в семье было принято вместе, все собирались за столом, овощи и зелень рвали с настенных грядок, фрукты и ягоды – с веток, наклонявшихся, когда к ним потянутся. Едва Соня переступила порог, папа поднял руки, призывая к вниманию. Мама встала. Мишка обернулся к Соне.
– С днем рожденья! – К поздравлению трех человеческих голосов присоединились Дора и дом, последний – всеми комнатами и переходами, слаженно и объемно, с небольшим эхом.
В центре стола всплыл торт, спрятанный до нужного момента. Вот, значит, что готовил папа. Политые выжатым соком взбитые сладости таяли, их нужно есть сразу, иначе будет поздно: через считанные минуты они превратятся в смесь, которая ни капли не напоминает изначальное яство. Зато воспоминания остаются надолго. После положенных случаю поздравительных обнимашек все бросились поедать растворявшийся на воздухе торт.
Папе очень нравилось выражение из древнего жизнеописания святых: «Вера, Надежда, Любовь и мать их Софья». Он часто цитировал фразу или ее кусочки. Иногда не к месту, как, например, сейчас.
– Ну, мать их Софья, как настроение? – прозвучало весело, с иронией и задором. По-другому у папы не бывало.
– Максим! – Брови у мамы сошлись к переносице. – Не могу понять, как тебя с такими выражениями в наш мир вернули.
– Специально, чтобы тебе жизнь отравлять, – с любовью в голосе откликнулся папа.
Он всегда шутил, и всегда оставалось непонятным, чего в его шутках больше – веселья или грусти. В любом случае в его словах слышалась великая и неподдельная любовь.
Соня спросила:
– Чтобы оправдать имя, мне придется родить трех дочек и назвать их Вера, Надежда, Любовь? Или – Пистис, Элпис и Агапе, ведь «Софью» не перевели, значит и остальные не надо переводить, да?
– Не придется, – с улыбкой уверил папа. – Сделаешь, как сама захочешь. Мы в тебя верим. И надеемся на тебя, И, конечно же, любим тебя.
Не сразу дошло, что папа играл словами. «Верим», «надеемся», любим» – опять та же тройка. Вот и пойми, серьезно он говорит или подкалывает. Иногда это раздражало, но только иногда, в остальное время нравилось. Папы у всех знакомых были как Сонина мама – серьезными, строгими и немного занудными, когда дело касалось объяснений, что делать можно, а чего нельзя и почему.
– А теперь… – Папа умолк и выждал театральную паузу. – Подарок!
Он махнул рукой, и над столом возникла го-грамма знаменитого питомника на Памире, где выращивали измененных животных. Вид быстро приближался, промелькнули здания и вольеры, и, наконец, изображение выхватило и увеличило единственное существо из находившегося там множества ему подобных.
Птерик!
– Мне?! Спасибо!
Соня не могла наглядеться. Кожистые крылья – размером с комнату! Зубы – как у крокодила! Шея! Когти!
Встроенное седло с управлением!!!
– Папа! Мама! Нет слов! Когда его можно забрать?!
– По возвращении из училища. – Взгляд у мамы почему-то стал бегающим, будто она чего-то боялась.
А чего бояться? Соня летает не хуже других. Возможно, даже лучше.
– Пока тебя не будет, мы переделаем одну из гостевых комнат под насест, – сказал папа.
– А мне дашь покататься? – дальновидно стал подмазываться Мишка.
– Всему свое время. Я еще сама не каталась.
– Птериков содержат не для катания, а как экологичный личный транспорт на приемлемые расстояния, – напомнила мама.
– И для катания! – добавил Мишка.
Когда клонировали крупный вид птерозавра, выяснилось, что он не только груз не перенесет, но даже нормально взлететь не может. На планету постоянно падают миллионы тонн космической пыли и разноразмерных метеоритов, диаметр Земли увеличивается где-то на сантиметр в год. В мезозое планета была почти в два раза меньше. Соответственно, меньше была гравитация, поэтому птерозавры, из которых больше всего известны птеродактили, летали. С тех пор даже состав воздуха изменился: во времена динозавров в нем было тридцать три процента кислорода, сейчас двадцать один. Пришлось ученым дорабатывать бедную зверушку. Телесная модификация и вживление технических усовершенствований создали чудесный биотранспорт, и сегодня многие обладали собственным «драконом». Слова «дракон» и «птерозавр» в языке уже обозначали что-то конкретное, поэтому измененное существо назвали птериком. Назвал, скорее всего, кто-то из детей ученого, создавшего птерика, потому что взрослые назвали бы по-другому – обязательно вычурно и трудновыговариваемо, вроде того же птеродактиля.
На птериков была огромная очередь, и Соня даже не мечтала о собственном ящере. Но что-то случилось. Или вылупилась большая партия, или папа с мамой в очередной раз сделали нечто, отчего их так премировали. Папу, к примеру, могли наградить за живые дома, маму… еще за что-нибудь. Ее работа в правительственных структурах – что-то скучное, связанное с управлением и чрезвычайно ответственное. Когда Соня будет определяться с профессией, она, конечно же, выберет как у папы. Но в другой сфере. Семье хватит одного биолога. Сейчас, когда по Солнечной системе снуют автоматические зонды, а с Марса готовятся сразу несколько пилотируемых экспедиций на астероиды и к спутникам Юпитера, потребуются астробиологи. Почему нет?
Мысли вернулись с небес на землю.
– Я назову его Капитон, – сказала Соня.
По аналогии с Капитаном. Ласково будет «Капитоша». Тоже длинно, зато как нежно и мягко – так же, как он будет возить по воздуху.
Когда у нее будет личный птерик, она, возможно, и не захочет улетать с Земли.