Страница 87 из 120
Чешуя на его груди и животе, на горле и даже на лице имела цвет зеркального металла, полированного серебра; серебряными были его ладони и тыльные стороны рук, вся остальная шкура сверкала красными металлическими чешуйками от загривка до шипа на конце хвоста. Красный — наследие от далёкого предка, серебряный — дар новорождённого благородного дракона. Он летел сквозь пепел, радуясь горячим потокам ветра, которые наполняли его крылья силой, а лёгкие — запахом горящих жизней. Его нутро бога-разрушителя клокотало от удовольствия.
«Ещё не поздно. Последний шаг необязателен, ты можешь захватить крепость с минимальными потерями среди защитников».
Удовлетворённое клокотание оборвалось, второй голос ощутил, что его добычу пытаются украсть:
«НЕТ!!! НИКАКОЙ ПОЩАДЫ!!! ПУСТЬ ОГОНЬ ПОГЛОТИТ ИХ ВСЕХ!!! БОЛЬШЕ ГОРЯЩИХ ДУШ!!! БОЛЬШЕ СИЛЫ ДЛЯ ГРЯДУЩИХ БИТВ!!! ВСЁ ЭТО ОБРЕЧЕНО БЫТЬ ПОЖРАННЫМ НАШИМИ ВРАГАМИ, ТАК НЕ ОСТАВЬ ЖЕ ИМ НИ ЕДИНОЙ КРОХИ!!! СОЖГИ ВСЕХ!!!»
«Они напуганы, они видят твою превосходящую силу и сдадутся, если только потребуешь. Дай им шанс».
«ГНОМЫ УПРЯМЫ И КОВАРНЫ, ОНИ ТЫСЯЧЕЛЕТИЯМИ ПОСЯГАЛИ НА НАШЕ ЗОЛОТО, НАШИ ГОРЫ, НАШИ
«Шивариус был горазд проявлять драконью злобу и беспощадность…»
«НОВАЯ ЭРА ДОЛЖНА НАЧАТЬСЯ С
— Умолкните, — сказал Туарэй, — я уже решил, что сделаю, и путь мой будет срединным. Ударю. Но слабо.
Доргонмаур в руке согласно загудел. Это копьё было сосудом духа некогда величайшего из драконов, оно хранило его яростные порывы, свирепый нрав, однако, в руках потомка оставалось покорным. Вероятно, всё потому, что Драконий Язык являлся божественным атрибутом, частью сущности нового божества, и как рука не может ослушаться хозяина, так и копьё не может само выбирать цели.
Он сжал на древке когтистые пальцы, переливая часть полученной силы, и оружие задрожало, его голос ввинтился в Астрал переливом нот, которых не слышал ни один смертный в мире, а, даже услышав, погиб бы раньше, чем осознал что-либо. Эта песня принадлежала только богам, и сущностям, которые обитали в бесконечном океане энергии. Она пронзала эфир, истребляя мелких духов мириадами, а мириады других заставляя в ужасе бежать, в ней были радость огня, глодающего уголь костей, и танец дымных потоков, бесконечно хаотичных, заслоняющих солнце. Иные боги пели о творении, Элрог Пылающий — о разрушении.
Он перехватил обратным хватом Доргонмаур, превратившийся в стержень ослепительного света и жара, оставлявшего ожоги на самой ткани реальности, могучая рука совершила плавный замах, и бог метнул поющее копьё. Луч света протянулся от его руки до громадной цитадели, он казался не толще детского волоска, хотя и жёг взгляд каждого, кто смотрел. Луч коснулся древних рунных стен, замер в тишине, что накрыла мир, и, когда в сердцах родилось непонимание, крепость разорвало словно изнутри.
Исторглась волна слепящего пламени, поднимавшая колоссальные куски камня словно пушинки, и швырявшая их на многие лиги вокруг, вздымающаяся ввысь, растекающаяся в стороны, аннигилирующая материю и опаляющая имматериум, отчего к песне копья прибавился вой Астрала. Большая часть крепости рекса исчезла, в многослойной бороне возникла колоссальная уродливая рана, обрамлённая расплавленным камнем, истекавшая дымом, который разносили горячие ветра. Многие тысячи гномов, готовивших оборону, были испепелены, ещё больше пострадало и вскоре умрут, крепость уже не защитит своего господина, оборонять нечего, спасаться негде.
Пальцы правой руки Туарэя шевельнулись, и Драконий Язык материализовался в них, ещё горячий, дрожащий от восторга.
«В атаку, мои Верные! Всех, кто не успеет бросить оружие и сдаться — уничтожить! Сдавшихся пощадить… пока что».
Первая центурия атаковала из-под земли, остальные четыре устремились на покалеченную верхнюю часть, крепость была раскрыта перед ними как мидия, у которой подрезали запирающий створки мускул.
«Легат,» — обратился Туарэй к Фуриусу Брахилу, — «рекс Улдин Зэльгафивар не должен пострадать, пока я не отдам на то прямой приказ».
Ответ пришёл через несколько мгновений, что сказало богу о многом:
«Повинуюсь, мой император».
Это не заняло много времени. Даже без вмешательства Туарэя Первый легион не остановили бы ни пушки, ни пули; некоторые Верные могли быть ранены рунными болтами или пострадать от рунных клинков, но и только. Гномов внутри были многие тысячи, так они всегда делали, если все внешние линии обороны не могли сдержать врага — отступали в самое ядро, в крепость своего рекса и держали там оборону до конца. Конец мог прийти вместе с союзными подкреплениями, или вместе с вражескими, но всегда осада цитадели отнимала многие месяцы сидения. Не эта осада.
Верные неслись по переходам разверзнутой крепости, рубя и пронзая защитников богокованным оружием, изрыгая пламя, кромсая когтями и раздирая зубами, все как один, направляемые деканами, центурионами, легатом и самим Доргон-Ругалором. Тысячи душ присоединялись к внутреннему пожару бога, он медленно опускался в разгорячённое лоно твердыни под гром и рёв, под залпы древних пушек, слушал песню копья и улыбался.
Хотя урон был нанесён колоссальный, до самых защищаемых глубин разрушение не добралось. Ему ещё пришлось идти по уцелевшим галереям и залам, не обращая внимание на мельтешение смертных и пир полубогов. Совершенно точно уцелел тронный зал, по пути куда передовые декады взламывали оборону; совершенно точно уцелела сокровищница. Двери в обитель рекса держались до последнего, лучшие воины Улдина Зэльгафивара, его Собственные бились с легионерами насмерть, но их жертвенность была не прочнее их рунных лат, а те поддавались жару драконьего пламени. Стремительным вихрем Фуриус Брахил разметал последних защитников, погасил клинок и обрушил удар кулака на высокие, прекрасно украшенные двери чёрного камня, похожие на мрачные иконы в золотых окладах. Створки слетели с петель.