Страница 20 из 30
Не отвергая совсем возможную справедливость этих предположений, нельзя не заметить, что они плохо согласуются с тем развитием дружеских отношений между Александром I и Парротом, которое было исследовано выше. Так, якобы накапливающая у Александра I после 1810 г. обида на профессора за его высказывания об отношениях царя с Елизаветой Алексеевной ничем не подтверждается, а к моменту окончательного разрыва (1816) она должна была бы волей-неволей охладеть после такого количества событий, пережитых царем в 1812–1815 гг. Также летом 1816 г. Александр I признал невиновность Сперанского, т. е. фактически согласился с высказанным в 1812 г. мнением Паррота, что того нельзя было осуждать без тщательного разбирательства. Вообще, представление о том, что в истории со Сперанским Александр I сознательно обманывал профессора, ломал перед ним «комедию» или даже изображал «шекспировскую драму» (как вслед за Шильдером любят писать историки), коренится в некритическом использовании источников и совершенно не совпадает с картиной отношений императора и профессора по их переписке того времени – а потому должно быть отвергнуто[155].
Конечно, в этих отношениях возникали уже анализированные выше недопонимания и расхождения во мнениях, но до поры до времени оба друга умели их преодолевать. И о том, почему так не случилось в начале 1816 г., скорее должны поведать более близкие к этому времени события, нежели обращение к старым «обидам». Поэтому прежде всего следует обратить внимание на обстоятельства жизни и службы Паррота в 1812–1815 гг.
С 1 августа 1812 г. Паррот вновь, в третий раз вступил в должность ректора Дерптского университета. Если вспомнить, что предыдущее его пребывание в этой должности в 1805/1806 г. было связано с данным императору твердым обещанием удерживать студентов в Дерпте от каких-либо беспорядков, то можно предположить, что и в этот раз Паррот согласился стать ректором из желания как-то помочь Александру I в самую трудную пору его жизни: профессор добровольно принимал на себя обязанности главы университета в разгар Отечественной войны, проявляя тем самым и любовь к родине, и любовь к ее императору (что для Паррота, бесспорно, означало одно и то же).
Однако он не учел, что, по-видимому, впервые в жизни столкнется с противодействием внутри университетской корпорации, которое исходило от профессоров, столь же любивших науку и ненавидевших Наполеона, но более молодых, чем Паррот. Во главе этой «партии» стоял блестяще образованный русский филолог, поэт, друг В. А. Жуковского, 29-летний Андрей Сергеевич Кайсаров[156]. Возможно, ему и близким к нему по возрасту профессорам казалось, что давно уже разменявший пятый десяток лет и к тому же страдающий от периодического обострения болезней Паррот не способен к активному управлению университетом, которое требуется во время войны, или – что более вероятно – особая доверительная связь Паррота с императором, о которой знали все в Дерпте, приведет к тому, что его управление не будет учитывать мнение коллег и окажется слишком своевольным, а это могло бы негативно сказаться в критические минуты. Так или иначе, но Паррот был избран ректором с перевесом против Кайсарова всего в три голоса (из почти тридцати принявших участие в голосовании). Александр I утвердил результаты этих выборов, находясь в Дрисском лагере[157].
С течением времени война приближалась к Дерпту. 12 июля 1812 г., ровно через месяц после перехода французов через Неман, были сожжены предместья Риги, в результате чего тысячи людей остались без крова и средств к существованию. Беженцы оттуда достигли Дерпта, а вместе с ними пришли и слухи, что возвышенная позиция, на которой находились университетские сооружения, и каменный мост через реку могут стать новым рубежом обороны русской армии. Профессора всерьез вели между собой разговоры о возможном отъезде в глубь России. В этих условиях Паррот выказал необходимое мужество – в своей речи на университетском празднике 13 августа он говорил об обязанностях гражданина на войне, призвал профессоров, студентов и всех присутствующих горожан оказать помощь жителям сгоревшей Риги и тут же объявил для этого сбор денег по подписке[158].
Совместные проявления патриотизма, увы, не смогли погасить внутренние конфликты в профессорской среде. Хотя Кайсаров еще в июне уехал в армию, но его друг и единомышленник по университету, приглашенный в Дерпт в 1811 г. на кафедру анатомии, профессор Карл Фридрих Бурдах развернул активное противостояние с ректором. Талантливый 35-летний ученый, приверженец новейших идей натурфилософии Ф. Шеллинга, прибывший из Лейпцигского университета, Бурдах считал, что еще во время своего переезда столкнулся с несправедливостью, когда университетский Совет по настоянию «сторонников Паррота» пытался сэкономить, недоплатив ему путевые издержки в дукатах (что, скорее всего, объяснялось плачевным состоянием казны университета из-за падения курса рубля). Не оценил Бурдах и инициированный Парротом общий сбор пожертвований: по его мнению, «достойная цель предполагает и достойные средства», он же не хотел, чтобы его благотворительность «пришпоривали, чтобы сойти за патриота».
Но действительно острым конфликт Бурдаха с ректором стал в конце 1812 г., когда последний выступил на необычном для него медицинском поприще. Паррот сначала пытался опробовать на одном из товарищей, а затем опубликовал 22 октября в городской газете Риги метод лечения нервных болезней уксусом (исходя из предположения, что любое расстройство нервов вызывается переизбытком в организме желчи). Во второй половине ноября Паррот отправился в Рижский военный госпиталь, где начал лечить больных уксусом и, судя по обнародованному им отчету, за неделю поставил на ноги шестерых из тринадцати, а еще у троих добился значительного улучшения (впрочем, по словам Бурдаха, некоторые из них позже скончались). За такие успехи попечитель Клингер и рижский генерал-губернатор Ф. О. Паулуччи сделали представление министру о награждении Паррота от имени императора.
Бурдах же еще во время попытки опробовать этот метод в Дерпте возражал Парроту, а затем вступил с ним в письменную полемику, которая постепенно разрасталась. В январе 1813 г. он опубликовал сочинение «Разрешение загадки уксуса», где обличал уже не только несостоятельность теории, но и самого автора, не сведущего в медицине и вводящего в заблуждение своих студентов. Паррот ответил на это листком «Решение Бурдаховой загадки», где заявил, что Бурдах превращает научный спор в упражнение в остроумии, но что сам Паррот не собирается дальше с ним равняться в шутовстве. Дополнительное напряжение этому спору придавало то обстоятельство, что другие профессора медицинского факультета безмолвствовали и только Бурдах осмелился бросить вызов «любимцу императора». Аналогичным образом Бурдах вел себя и в Совете университета, где он в конце 1812 г. в одиночку, при молчании своего факультета помешал Парроту организовать производство находившегося под покровительством ректора приват-доцента И. Л. Йохмана в ординарные профессора хирургии – Бурдах указал на его недостатки в преподавании и на отсутствие необходимой диссертации[159].
Но в Петербурге известия о противостоянии Бурдаха и Паррота были с большой охотой подхвачены теми, кто давно завидовал дружбе профессора и императора. От их лица выступил министр народного просвещения граф А. К. Разумовский, который по собственной инициативе возбудил в министерстве дело относительно якобы имевшего место пренебрежения цензурным уставом. 31 января 1813 г. он сообщал Клингеру, что «сочинения, в которых идет речь об изобретенном профессором Парротом способе лечения нервной горячки, содержат в себе не рассуждения о сем способе, которые были бы позволительны и даже похвальны, но одни почти насмешки и даже грубые личности и брани и посему совершенно противны Уставу о цензуре и приличной ученым скромности». Министр предписывал попечителю сделать обоим профессорам «строжайший выговор» за то, что они «употребляют во зло данное им право на печатание своих сочинений без рассмотрения цензуры», и пообещал, «что если они впредь не будут пользоваться помянутым правом с надлежащей скромностью и осторожностью, то начальство принуждено будет принять меры для лишения их оного»[160]. После этого Паррот был вынужден письменно оправдываться в письме к министру от 9 февраля 1813 г., возлагая вину за конфликт на Бурдаха. В ответ Разумовский просил Клингера объявить Парроту, что, даже если тот не был виновником ссоры, это не давало ему права называть публично Бурдаха шутом[161]. Тем самым министр не только не желал гасить, а лишь раздувал прямой конфликт Паррота с Министерством народного просвещения.
155
Андреев А. Ю. Источники об отставке М. М. Сперанского в 1812 году: опыт систематического анализа // Петербургский исторический журнал. 2022. № 3. С. 185–200.
156
Лотман Ю. М. Кайсаров Андрей Сергеевич // Русские писатели 1800–1917. Биографический словарь. Т. 2. М., 1992. С. 440–441; Баженова А. И. А. С. Кайсаров – забытый герой раннепушкинской эпохи. Саратов, 2004.
157
Бинеман. С. 251.
158
Burdach K. F. Rückblick auf mein Leben: Selbstbiographie. Leipzig, 1848. S. 266–267.
159
Burdach K. F. Rückblick auf mein Leben: Selbstbiographie. S. 259–263.
160
РГИА. Ф. 733. Оп. 56. Д. 155. Л. 1–1 об.
161
Там же. Л. 5–6 об., 7.