Страница 11 из 30
В последних строках прощального письма от 21 марта 1812 г. Александр I писал Парроту: «Верьте мне, что остаюсь всегда весь Ваш». Действительно, все указывало на то, что их расставание произошло с прежней теплотой, и, конечно, вряд ли кто-то из них тогда думал, что видятся они в последний раз в жизни. Но прежде чем перейти к описанию драматической финальной фазы их отношений, обратимся к анализу собственно основного содержания переписки в тот период, когда она показывала, какие политические идеи, концепции, проекты служили предметом постоянных дискуссий профессора и императора.
Обсуждение государственных дел
Оценивая в целом сферу политических вопросов, затрагивавшихся в переписке, можно лишь поразиться широте ее охвата. Многие письма Паррота, по сути, представляли собой развернутые мемории, которые Александр I иногда передавал для дальнейшего обсуждения своим высшим чиновникам. Особое место в них отводилось реформам народного просвещения, в которых Паррот принимал непосредственное участие, вступая в спор с Министерством народного просвещения и сообщая императору о возникающих проблемах университетской жизни,
Главной заслугой Паррота – не только перед Дерптским университетом, но и перед системой высшего образования в Российской империи в целом – явился его вклад в утверждение университетской автономии. Источником этого понятия были традиции и права ученой корпорации, восходившие к Средневековью, но и в Новое время служившие привычной, неотъемлемой основой университетской жизни, в особенности для профессоров, приглашаемых в Россию из-за границы. Именно из них в абсолютном большинстве состоял Дерптский университет, однако его кураторы, избранные местным дворянством, смотрели на проблему автономии по-другому, исходя из концепций эпохи Просвещения, согласно которым желание повысить качество преподавания вело к установлению плотной опеки над университетом и лишало профессоров определенных корпоративных прав[63]. Так, в Дерпте разгорелся сперва скрытый, а затем и явный конфликт между кураторами и учеными: перед открытием университета профессора поставили под сомнение формулу присяги, где они клялись «выказывать послушание кураторам как законному начальству», а также соблюдать составленные последними, но еще не утвержденные высочайше «статуты» университета[64]. В августе 1802 г. под председательством Паррота (как проректора) Совет Дерптского университета обсудил эти «статуты» с целью внести в них ряд изменений, но 30 сентября Коллегия кураторов, изучив предложения профессоров и похвалив в принципе их старания на благо университета, отказалась одобрить эти поправки. Тогда Паррот решил, что сможет добиться их принятия путем личной встречи с Александром I в Петербурге. Именно для этого он предложил издать Акт постановления Дерптского университета (который, как тип документа, восходил к средневековым императорским грамотам) с перечислением всех его привилегий, а полный Устав утвердить позже.
Процесс редактирования Акта в ноябре 1802 г. был длительным и довольно сложным: судя по архивным документам, самому Александру I четыре раза приходилось лично заниматься внесением правки в отдельные параграфы Акта, каждый раз идя навстречу настойчивым просьбам своего друга, сближение с которым только начиналось[65]. Этот вопрос занял заметное место уже на первой личной аудиенции 26 октября 1802 г. Паррот вспоминал: «Я вынул из папки мой проект Акта постановления и хотел пройтись по его основным позициям вместе с императором. „Нет, нет, – сказал он, – я согласен с Вами почти по всем пунктам. Лишь по пункту о юрисдикции полагаю, что не могу с Вами согласиться“. – „Это мне досадно, – ответил я, – между тем он мне нужен“. Он улыбнулся и произнес: „Что ж, я знаю, что у Вас есть свои основания; у меня же есть свои. Скажите мне Ваши, я Вам скажу мои. Тот, кто будет не прав, уступит“». После объяснений Паррота, почему любой университет, и в особенности Дерптский, нуждается в собственной юрисдикции, Александр заметил: «Всеми моими силами я работаю над тем, чтобы установить равенство в правах среди моей нации, уничтожить различные разряды, поскольку это ни к чему хорошему не служит. Ради этого я употребляю всю меру власти, которую провидение мне доверило. А вы, вы хотите этому помешать! Образовав новую касту, не буду ли я вынужден впоследствии с нею сражаться?» Паррот записал в воспоминаниях, что был поражен, слыша такие слова от «величайшего деспота Европы». Профессору удалось убедить Александра, что Дерптский университет станет «помощником в его трудах», если будет «избавлен от неудобств», и в ответ император пообещал сделать все, что от него зависит, чтобы «удовлетворить» профессоров, хотя «общее предубеждение этому совершенно противоположно»[66].
Однако до достижения цели оказалось еще далеко, и главная причина состояла в том, что новое преобразование Дерптского университета не отделялось в глазах Александра I и его окружения от реформы университетов в России в целом. На следующий после аудиенции день Чарторыйский несколько остудил восторг Паррота, дав понять, что тому следует сообразовываться с подготовкой преобразований в Московском и Виленском университетах, как старейших по возрасту, а это как минимум замедляло решение дела[67]. В ответ на новое письмо Паррота с изложением возникших затруднений Александр I 5 ноября распорядился создать специальный комитет для выработки окончательного текста Акта постановления Дерптского университета. Членами комитета стали Чарторыйский, Новосильцев и Паррот, которые внесли в Акт несколько изменений и дополнений, перевели его на русский язык и в середине ноября представили императору, собственноручно отредактировавшему русский текст. Поразительно, но с частью императорских поправок Паррот не согласился и заставил Новосильцева вновь нести текст к Александру I, после чего проект вернулся к профессору уже в удовлетворившем его виде[68].
Теперь профессору предстояло выиграть схватку с министром народного просвещения графом П. В. Завадовским, который справедливо полагал, что все университетские привилегии, на которые Паррот сейчас получал согласие монарха, войдут затем и в общее устройство российских университетов. Сам Паррот не без гордости писал, что «старался не только для Дерпта», хотя, по его же словам, это лишь умножало трудности[69]. Идя на уступку министру, Александр I назначил новый согласительный комитет в составе членов министерства: Чарторыйского, Потоцкого, Новосильцева, Строганова, а также Паррота. Именно этот комитет и должен был окончательно определить судьбу Акта. Его единственное заседание состоялось в конце ноября 1802 г. в доме у Новосильцева и длилось до трех часов ночи (лакей и кучер не дождались Паррота, думая, что тот остался ночевать, и ему пришлось идти домой пешком). На обсуждении Потоцкий, «хотя и не был другом министра», решительно возражал против предоставления университету судебной автономии, и лишь «споря до изнеможения» Паррот смог одержать верх[70].
В начале декабря 1802 г. текст Акта передали для ознакомления графу Завадовскому, который, вопреки ожиданиям, попытался внести в него собственные изменения, в частности опять-таки настаивая на отмене университетской юрисдикции. После неудачной попытки договориться с министром при посредничестве Муравьева Паррот явился утром 4 декабря к Новосильцеву, требуя, чтобы тот немедленно вел его к императору. Поскольку Александр был тогда занят, профессор написал ему тут же записку, где жаловался, что «всякий день и едва ли не всякий час новые приносит возражения графа Завадовского» против Акта постановления, который уже был согласован в Комитете и одобрен императором[71]. Очень характерно, что в этой записке Паррот сознательно смешивал рвение к общему делу (отстоять права университета) и личные отношения с императором: он просил или выслушать его, или удалить в немилость, подписав записку: «счастливейший или несчастнейший из ваших подданных». Все это, как и во многих других случаях во время их дружбы, подействовало на Александра I, и содержание Акта сохранилось во всей своей полноте.
63
Андреев А. Ю., Посохов С. И. (общ. ред.) Университет в Российской империи XVIII – первой половины XIX века. М., 2012. С. 60–80.
64
Бинеман. С. 111.
65
Правка императора в черновых вариантах Акта постановления сохранилась: РГИА. Ф. 1101. Оп. 1. Д. 227.
66
Цит. по: Бинеман. С. 151–152.
67
См. письмо 7.
68
См. письмо 9 и комментарии к нему.
69
Бинеман. С. 158.
70
Бинеман. С. 158–160.
71
Письмо 11.