Страница 12 из 14
– Все ваши работники сейчас тут? – полюбопытствовал Загорский, поглядывая в сторону раскопа.
– Все, – кивнул фон Шторн, – все, кроме несчастного погибшего Саара. Их тут четверо, все из семьи Мяги.
Как оказалось, это почтенное семейство служит фон Шторнам уже несколько поколений, и все они ему чрезвычайно преданы. Мяги кристально честны, не увиливают от работы и вообще, случись чего, жизнь готовы за хозяина отдать.
– Какая удивительная преданность, – задумчиво заметил действительный статский советник. – Почти, как у крепостных. И это при том, что крепостное право отменено в России полвека назад.
Барон засмеялся: да, он что-то слышал об этом юридическом казусе. Однако же, как говорят в России, сердцу не прикажешь. Есть закон, который стоит выше законов государственных, это закон любви. И господин Загорский об этом прекрасно знает. Закон любви распространяется в том числе и на любовь к хозяину, и тут уже совершенно не обязательны крепостные отношения. Его Ганцзалин, например, предан Загорскому вовсе не потому, что он – хозяин, а тот – раб, а по душевной склонности. Так же точно преданы барону и его слуги.
Загорский хотел спросить еще что-то, но наверху, в раскопе, вдруг поднялась какая-то суматоха.
– Что там случилось? – Нестор Васильевич смотрел на вершину холма: работники бегали по раскопу туда и сюда.
– Не знаю, – озадаченно отвечал фон Шторн. – Вероятно, что-то нашли…
Легконогий Ганцзалин уже поднимался на холм, за ним последовали Загорский и барон. Спустя минуту все трое стояли на вершине, ровной и утоптанной, словно тут не останки древних цивилизация искали, а собирались прокладывать дорогу.
Впрочем, сам раскоп был небольшим и сравнительно неглубоким: судя по всему, копатели тут не спешили и работали тщательно. На дне и по бокам валялось некоторое количество глиняных черепков, чей возраст мог определить разве что археолог-профессионал, да и то после тщательного изучения.
Сейчас все работники – четверо мужчин – выстроились вдоль дальнего края раскопа. Трое из них походили друг на друга, как родные братья – круглолицые, светловолосые, розовощекие, все они имели некоторое сходство с молочными поросятами. Один же, стоявший чуть наособицу, являл собой весьма примечательное зрелище. Это был высокого роста могучий детина, с рыжими волосами и побитым оспой лицом. Но не волосы и не оспенные пятна обращали на него внимание, а суровое лицо с выражением затаенного зверства на нем. Низкие надбровные дуги, выдающийся вперед подбородок, крупный нос, карие глаза, сверкающие из-под бровей недобрым огнем – все это только усиливало первое впечатление. Если собратья его стояли почти навытяжку, рыжий великан выставил ногу вперед и заложил руки за спину, как бы демонстрируя всем вокруг свою независимость.
– Что у вас тут случилось? – громко сказал барон по-эстонски и сам же перевел свой вопрос Загорскому.
Все четверо стояли не шевелясь. Фон Шторн нахмурился:
– Арво, что происходит?
Самый старший из белобрысых как-то жалко улыбнулся, затоптался на месте и бросил косой затравленный взгляд на гиганта, от которого прямо исходила эманация злобы и ненависти.
– Он что-то прячет, – внезапно сказал Ганцзалин, не сводивший глаз с рыжего. – Нашел и прячет за спиной.
– Гуннар? – барон тоже перевел взгляд на рыжего.
Тот как-то странно оскалился и неразборчиво рявкнул, потом попятился. Он пятился задом и не видя, что у него за спиной, очень скоро споткнулся и едва не полетел кубарем с вершины холма. Однако в последний миг его успел ухватить за рукав Ганцзалин. Рыжий зарычал и правой рукой пихнул китайца в грудь, левую же по-прежнему держал за спиной.
Толчок оказался настолько сильным, что Ганцзалин отлетел и скатился в раскоп. Однако спустя секунду с необыкновенной ловкостью он вскочил на ноги. Глаза его горели яростью, в несколько прыжков он оказался на вершине раскопа рядом с Гуннаром.
– Ганцзалин, стой! – крикнул Загорский.
Однако разъяренный китаец то ли не расслышал крика хозяина, то ли просто не обратил на него внимания. Рыжий Гуннар, видя, что враг стремительно движется на него, ощерил рот и с размаху ударил китайца кулаком по уху. Однако тот ловко увернулся, перехватил бьющую руку и вывернул ее Гуннару за спину. Тот от неожиданности разжал пальцы левой руки и какой-то круглый безобразный предмет покатился вниз, на дно раскопа. Гуннар зарычал с и такой силой рванулся из рук китайца, что тот вынужден был отступить. Теперь руки у эстонца были свободны. Он в одно мгновение схватил своими лапищами Ганцзалина за шею и сдавил так, что у того глаза полезли на лоб.
Ганцзалин, не ожидавший столь скорой и прямой атаки, побагровел. Он инстинктивно вцепился в запястья противнику и попытался вывернуть их наружу. Приложенная им сила была такова, что руки эстонца захрустели. Но тот был в ярости и не чувствовал боли, а только все сильнее сдавливал горло китайца.
Ганцзалин, хрипя, попытался нанести несколько ударов кулаками по корпусу врага. Однако, не видя, куда бьет, он не мог попасть в нужное место, а мощный торс эстонца легко выдерживал даже самые сильные удары, которыми осыпал его китаец.
Лицо Ганцзалина сделалось багровым, он теперь не хрипел даже, а производил какие-то рыбьи всхлипы. Казалось, еще мгновение, и шея его сломается под чудовищным натиском врага. Однако эстонец вдруг ослабил хватку и спустя секунду мешком повалился на землю. За спиной его обнаружился действительный статский советник.
– Как тебе не совестно? – укоризненно сказал он помощнику. – Чего ради ты набросился на человека?
Китаец вместо ответа только ткнул пальцем в сторону раскопа. Туда же смотрел теперь и оцепеневший барон. Там, на самом дне, лежала окровавленная человеческая голова. Сквозь отекшие изуродованные черты мертвого лица, казалось, все еще читается выражение отчаяния и муки.
– Боже мой, это же Саар! – оторопело воскликнул барон…
Спустя минут пять Загорский и фон Шторн уже стояли ярдах в пятидесяти от холма. Барон нет-нет, да и бросал в сторону раскопа болезненные взгляды, Загорский был безмятежен. На его взгляд, в утреннем происшествии имелся как минимум один положительный момент – они получили безусловное подтверждение того, что Саар не просто пропал, а был действительно убит. До этого все улики были косвенными.
Фон Шторн, однако, был подавлен. Всё гаерство и веселость слетели с него, как старая позолота.
– Не понимаю, – говорил он с отчаянием в голосе, – просто не понимаю, кому надо было убить Саара, отрезать ему голову и подкинуть ее сюда. Кому и зачем?
Нестор Васильевич рассудительно отвечал, что вопросы следует задавать по порядку. И в данном случае первый вопрос должен звучать так – при каких обстоятельствах голова эстонца оказалась в раскопе? Барон удивился: его превосходительство сам все отлично видел. Голову нашел Гуннар, пока они с Загорским разговаривали.
– Нашел или пытался спрятать? – Нестор Васильевич смотрел прямо на барона.
Тот только руками развел: пытался спрятать? Но зачем? Даже если предположить, что Гуннар – убийца или сообщник убийцы, зачем прятать голову в раскопе, где ее непременно найдут?
– Может быть, именно по этой причине, – отвечал Загорский.
Фон Шторн замотал головой – нет-нет, это чистое безумие! Нестор Васильевич поднял брови. А разве не безумие убивать человека и потом отрезать ему голову самым варварским способом?
– Потом? – переспросил барон. – Почему вы думаете, что голову отрезали потом?
Загорский отвечал, что это видно любому, кто хоть сколько-нибудь сведущ в судебной медицине. Шея покойника искромсана диким образом, как будто бы голову отпиливали тупой пилой или ее отгрызал хищник.
– Хищник? – насторожился фон Шторн. – Какой еще хищник?
Действительный статский советник немедленно поправился, заметив, что о хищнике тут, разумеется, речи не идет. Ни один хищник не стал бы откусывать голову человеку только затем, чтобы потом принести ее в раскоп, это слишком странно даже для дикого зверя.