Порочное полнолуние

— Чего она такая буйная? — с крыльца величественно спускается статная женщина в длинном платье из изумрудной шерсти.

В серости каменных стен дама выглядит ярким пятном, и изумленно замираю в объятиях Криса. Темные волосы с редкой проседью собраны в высокий пучок, бледное лицо облагорожено морщинками на лбу и в уголках серых глаз. Поджимает тонкие губы и подходит к нам.

— Она не буйная, — усмехается Чад, — а дерзкая.

— Как все прошло? — женщина целует его в лоб и заглядывает в глаза.

Вряд ли мне стоит ждать от нее помощи. Она не удивлена и не возмущена тем.

— Крис предложил Святому Отцу выступить против нашего права.

— И, вероятно, он отказался? — она чмокает Криса в щеку.

Пахнет от странной тетки белыми лилиями, и я чихаю. Тонкий парфюм, но меня всегда раздражали цветочные ароматы своей сладостью.

— Конечно, отказался, — самодовольно хмыкает Чад.

Женщина вытягивает из моих зубов кляп, и я не успеваю закричать, как она беспардонно лезет в рот, внимательно его оглядывая. Потом оттягивает веки, прикладывает пальцы к шее на сонную артерию и прищуривается. Я так и стою с открытым ртом. Что происходит?

— Как часто болеешь? — женщина перебирает в пальцах локоны моих волос.

— А к чему вопрос? — я хмурюсь.

— Лес не для слабых и болезных, — осматривает руки.

— Очень часто. Каждый месяц!

Я лгу. Я последний раз валялась с простудой лет пять назад, и то меня одолел только слабый насморк, когда моих соседок по этажу увезли на скорой с осложнениями после гриппа. Тогда даже общежитие закрыли на карантин.

— Лгать нехорошо, — заявляет женщина и острым ногтем вспарывает подушечку моего указательного пальца.

Вскрикиваю, прижав руку к груди, и она пробует каплю крови на вкус.

— Чистая и сильная кровь, — констатирует и одобрительно кивает.

— Да по запаху и так ясно, ма, — кривится Чад.

— Знаю я, какие вас запахи интересуют, — фыркает женщина. — Вы могли притащить и чахоточную, если бы учуяли в ней овуляцию.

— Мам, вряд ли бы чахоточная смогла бы несколько ночей провести в лесу, а потом тащить на себе огромный рюкзак на спине, — Крис смеется.

— Вы, что, братья?! — пячусь от оборотней. — Боже, какой изврат! Фу!

— Это она?! — на крыльцо выскакивает полуголый стройный юноша с густой копной рыжих кудрей и торопливо натягивает белую футболку. — Ма! Почему не разбудила?!

— Третий?! — взвизгиваю я, когда он спешно спускается по мшистым ступеням, оправляя футболку.

— Это мой младшенький, — женщина скалится в недоброй улыбке, — Эдвин Весенний Ручей.

Кидаюсь к запертым воротам и стучу ладонями по дереву, обитому железной решеткой.

— Дай я на тебя посмотрю! — Эдвин с хохотом разворачивает меня к себе за плечи и обнажает зубы в улыбке.

— Отстань!

Обхватывает холодными руками лицо и всматривается в глаза с ласковым шепотом:

— Напугали они тебя, да?

— На третьего уговора не было… — сдавлено и сипло отзываюсь я.

Бледная фарфоровая кожа в россыпи веснушек, зеленые глаза в обрамлении пушистых ресниц и аккуратный носик на секунду завораживают меня. Эдвин больше похож на сказочного лесного эльфа, которого можно перепутать с миловидной девицей.

— Как тебя зовут?

— У нее теперь нет имени, — скучающе отзывается Чад.

Шепчу свое имя, а она вылетает из меня свистом и изумленным покряхтыванием: я не помню, как меня зовут. Зажмуриваюсь, выуживая из памяти обрывки, в которых мать или отец называют меня по имени и ничего: них только ласковые прозвища. Котенок, соня, заенька, малышка и лапушка.

— Хм, — Эдвин вновь смотрит на меня и задумчиво кусает губы. — Я буду звать тебя… Ласточкой!

Ох, пресвятые угодники, оказаться в замке посреди леса с тремя чокнутыми оборотнями и их мамкой! Меня пробивает на истеричный смешок. Меня лишили имени, а затем нарекли одной из пташек. Спасибо, что не волнистым попугайчиком.

— Добро пожаловать, Ласточка, — Эдвин скользит по лицу взглядом и касается в легком поцелуе моей щеки. — Тебе у нас понравится.

Глава 12. Милый хомячок в плену у злых волков

Серые стены из камня и полумрак волчьего замка удручают. Эдвин ведет меня через холл к лестнице и оглядывается. Его рыжие кудри смешно подпрыгивают от каждого движения, и мне жаль, что такой симпатичный юноша — оборотень. Вот был бы человеком, я бы с удовольствием с ним познакомилась поближе и, возможно, мы бы подружились.

Борюсь со жгучим желанием подскочить к Эдвину и заупстить пальцы в его кудри, которые мне кажутся шелковистыми и мягкими. Он внезапно останавливается и вновь оглядывается с улыбкой:

— Можешь потрогать. Я не против.

— Но... — я с недоверием и смущением отвожу взгляд. — Это ведь будет очень неловко.

— Смелее.

Что-то мне подсказывает: Эдвин не отстанет от меня, поэтой я тянусь руками и несмело касаюсь его волос. И правда мягкие и очень приятные на ощупь. Ласково улыбается и продолжает путь.

Тусклые солнечные лучи бьют через щели между тяжелыми, темными шторами и белыми полосами падают на ковер. Так и подмывает сорвать полотнища бархатной ткани и впустить свет в жуткую обитель оборотней, но вряд ли кто-то здесь оценит мою наглость.

— Устала?

Я не отвечаю. Мне муторно и тревожно. В замке слишком тихо, будто он застрял вне времени и пространства. Поднимаю взгляд на кованую люстру из нескольких железных колец, что висит у потолка на цепях, и жду, что она сейчас сорвется и раздавит меня.

— Идем.

Вздыхаю и плетусь за Эдвином. Поднимаемся и вышагиваем по темному коридору мимо деревянных массивных дверей, и наш путь освещают бра в форме факелов: вместо огня — электрические вытянутые лампочки в бронзовых чашах.

Я удивленно притормаживаю у одного из светильников. Замечаю на камне разводы черной копоти. Видимо, раньше здесь торчали настоящие факелы. Мило. Электрификация затронула и оборотней.

Эдвин тянет за собой, увлекая в клуб коридора. Я начинаю подозревать нехорошее. Крис и Чад без претензий отпустили меня с младшим братом. Наверное, решили, что и ему стоит со мной порезвиться и сбросить напряжение.

— Это твоя комната, — распахивает дверь и улыбается, — а моя, — он кивает на соседнюю слева, — прямо рядом с тобой.

Он предугадывает вопрос и указывает рукой на две двери справа:

— Чада и Криса.

— Ясно.

— Отдыхай, Ласточка.

Эдвин небрежно касается моих волос и идет прочь, взъерошив кудри. В легком изумлении смотрю в его прямую спину. Что, ты не будешь ко мне приставать и склонять к непотребствам? Или у тебя нет права играть с куклой старших братьев?

Будь я в добровольном отпуске, я бы была в восторге от антуража позднего Средневековья и от большой высокой кровати с балдахином на резных деревянных столбах. Я бы восхитилась балками над потолком, массивной и старой мебелью и даже парчовыми шторами с коврами, но я в плену. И мне гадко.

За дверью у шкафа нахожу ванную комнату. Базальтовая ванна, каменная раковина, бронзовые смесители отлично вписываются в жуткий и зловещий интерьер замка. В большой овальной вазе из серого гранита с деревянной крышкой у стены я не сразу признаю унитаз. Вот как. Были бы деньги, и в средневековый быт можно впихнуть блага цивилизации.

С тоской смотрю на крошечное окошко у потолка, а затем в зеркало в витиеватой раме над раковиной. Помятое, бледное и испуганное отражение поджимает губы.

— Могли бы и в подземелье тебя закрыть под замок, — я слабо улыбаюсь. — У них тут, наверное, и пыточная есть.

Сажусь на бортик ванной, включаю воду и затыкаю слив пробкой из черного каучука. На тумбе с высокими ножками стоят стеклянные пузатые бутылки с дозаторами и строгими наклейками: шампунь, мыло и даже пена для ванн.

Почему-то именно пена для ванн выводит меня на тихую истерику с ручейками горьких слез. Рыдаю и наблюдаю, как поток воды взбивает белые пушистые сугробы и судорожно вдыхаю терпкий аромат лаванды, что наполняет ванную комнату.