Страница 40 из 41
Вечером, смывая кровь с рук в закоулке у главной площади, она слышит:
— Привет.
Круглое веснушчатое лицо парня расплывается в улыбке, когда она поднимает взор. Кажется, Жрица Затмения где-то его видела. Его рыжие кудряшки, курносый нос и зеленые глаза. В своих снах? Волчица лишь на секунду настораживается, а после, уловив, запах мака, муки и ванили, хочет кинуться к нему и облизать его щеки.
— Я… — парень смущается от прямого взгляда и протягивает бумажный сверток. — Вот…
В бумажном свертке маковые булочки.
— Ну, я пойду…
— Нет, не уходи.
И сердце Жрицы замирает от ее тихой просьбы. Она не хочет, чтобы милый незнакомец оставил ее этим холодным вечером.
— Я Саймон.
И, похоже, Саймон знает ее из прошлой жизни, и она просит не говорить, кем она была. Время еще не пришло, чтобы встретиться с темной тенью, принять ее и понять.
Однажды это случится. Однажды Верховный Жрец явится в Храм Затмения, вложит ей в ладони теплый мерцающий кристалл и даст выбор. И Жрица Затмения сделает его. Она вернет воспоминания и имя в лесу под раскидистым ясенем рядом с Саймоном, в душе которого затаится страх, что его волчица оставит его, когда вспомнит, кем была.
— Я всегда хотела быть с тобой, — скажет Гриза, — но была… — она нахмурится и сердито прошепчет, — той еще гадиной.
***
В нетерпении откладываю лист исписанный острым почерком, а на другой странице нахожу лишь пару строк:
“И жили они долго и счастливо.
Тут меня покинуло вдохновение, миледи.”
— Да чтоб тебя, — зло рычу я, и на бумаге проступают новые строчки.
“А нет. Они девочку удочерили. Пару недель назад кто-то подкинул на порог булочной новорожденную девочку. Думаю, проблемы будут. Саймон — рыжий, Гриза — черненькая, а у этой волосики на макушке белые, как снег. Ой, не знаю, как будут выкручиваться.”
Только хочу отложить лист с возмущениями, что этот старый прохвост мог написать, как беловолосую сиротку назвали, и на бумаге появляется:
“Тинара”
В библиотеку врываются с рыком Анрей и Эрвин. Хвостатые, пушистые и неуклюжие. Сбивают друг друга с лап, накидываются, катаются по полу и пролетают по всей библиотеке двумя белыми молниями.
— Отвали! — урчит Эрвин, и Анрей вырывает из его пасти дохлую курицу, чтобы затем броситься с трофеем к дверям прочь от разгневанного брата.
Ивар меланхолично отмахивается от перышка и переворачивает страницу.
— Мальчики! — повышаю я голос.
Резко тормозят, теряют равновесие, падают и вскакивают на лапы, навострив уши.
— Что вы устроили?
— Мы вас не заметили, — Эрвин облизывается.
— Угу-мф, — соглашается Анрей, не выпуская курицу из пасти.
— Откуда курица? — щурюсь я.
Переглядываются, и я сердито продолжаю:
— С кухни стащили?
Молчат. И это уже не в первый раз, когда они устраивают набеги на кухню и пугают Дазу, которая обещает пушистым охламонам завязать хвосты в узлы.
— Верните курицу, — Ивар переводит взгляд на сыновей.
Разве дикие подростки станут слушать отца? Они сами с усами, и не готовы расставаться с пернатой игрушкой.
— Даза ее выкинет, — Эрвин недовольно прижимает уши и обнажает резцы, — потому что она вся в слюнях.
— И у нее полно других куриц, — Анрей выплевывает тушку несчастной птицы. — Она даже не заметит.
— Заметит, — Ивар хмурится.
— Да она опять там записочки от Жреца читает и хихикает, — Эрвин кривится.
— И пирог у нее точно сгорит.
Анрей тянет носом воздух и фыркает:
— Уже сгорел, — смотрит на Ивара, — не до куриц ей сейчас.
Ивар откладывает книгу, встает и бесшумно подходит к сыновьям. Подхватывает мертвую курицу и шагает к дверям.
— Папа, — разочарованно тянет Эрвин. — Ты все портишь.
— Бегом в лес, — сдержанно отзывается Ивар. — Ждите меня у Кривой Сосны. Пойдем на оленя.
Анрей и Эрвин недоверчиво переглядываются, а затем срываются с восторженными подвываниями с места. Чуть не сбивают Ивара с ног, который терпеливо пропускает их вперед. Оборачивается:
— Пойдешь с нами?
Опускаю взгляд на свой живот и вновь смотрю на Ивара с наигранным осуждением:
— Хорошая шутка. Мне сейчас самое время бегать за оленями и лосями.
Доча в животе толкается, и Ивар хочет подойти, чтобы с ней поздороваться, но меня передергивает от сладковатого запаха мертвой курицы в его руках.
— Унеси этот ужас отсюда… — выдыхаю и зажмуриваюсь.
— Мы устроим ленивую охоту, — заговорщически шепчет Ивар. — Мы будем подгонять наших охотников и раздавать советы.
— Они сами справятся с оленем? — недоверчиво спрашиваю я.
— Думаю, да. Курицы — это, конечно, весело, но несерьезно. После оленя они кухню оставят в покое.
Киваю и шепчу:
— Дай мне пять минут. Для меня и встать сейчас тоже подвиг. Стоило, наверное, в лес сбежать, как в прошлый раз на пару месяцев.
Делает шаг в желании мне помочь встать, и едва слышно отзываюсь.
— Курица, Ивар…
— Чертова курица, — шипит он и всматривается в мои глаза.
Ухожу с головой в его мысли, которые полны нежности, восхищения и ожидания, когда он сможет взять на руки нашу дочь.
— Иди уже, — шепчу я. — И они опять дерутся, но уже за подушку.
— Люблю тебя.
Минута молчания, и он все-таки выходит, когда до нас долетает глухой рык. За ним следует хохот Эрвина, а после обещание Анрея содрать с него шкуру, но в его словах нет гнева или ненависти.
— Когда они были маленькими, — в библиотеку вплывает Вестар и стряхивает с рукава шелковой рубашки перышки, — они были сладкими пупсиками, а сейчас, — вытаскивает перо из волос, — я их боюсь.
Встряхивает своей шикарной шевелюрой и падает в кресло передо мной:
— Как ты?
— Хорошо.
Молчит, закидывает ногу на ногу и как-то напряженно улыбается.
— Что? — не выдерживаю я тишины.
— Твои теща и тесть опять просят, чтобы их вернули из изгнания. Три письма. Одно Жрецам, второе — Старейшинам, третье — Альфе. Слезно умоляют о прощении. Как Советник, я против.
— Думаю, что и мнение Ивара тоже не поменялось.
— А твое?
— Мое тоже, — пожимаю плечами. — Раз пишут письма из года в год, то к смирению они не пришли.
— Как мудро, — Вестар расплывается в улыбке.
— Меня другой вопрос интересует, — вытягиваю ноги. — Ты когда женишься?
— Я не создан для брака, — Вестар отмахивается и переводит взгляд на книгу, что читал Ивар.
Конечно, слухи вокруг младшего брата Ивара иногда вспыхивают полными глупостями. То он безответно влюблен в меня, то он мой второй незаконный муж, то он кастрат, которого лишил мужского достоинства Альфа, но он увлечен своей должностью Советника, который в курсе всего, что происходит вокруг. Какая ему жена, когда надо обо всем знать?
— Тебе помочь встать? — поднимает взгляд.
— Нет, — мило улыбаюсь я.
— Точно?
— Определенно, я сама справлюсь.
— Тогда у меня еще дело, — Вестар откидывается назад. — Темный Чародей Мариус требует, чтобы его прекратили так называть.
— Требует?
— Да, требует чуть не официальный указ, что он теперь не Темный Чародей, а…
— Кто? — вскидываю я бровь.
— Скромный дедуля, который шляется по лесам в поисках покоя.
— Отшельник?
— Отшельник ему не нравится. И он отказывается от имени.
— Пусть идет к Жрецам. Там они имени его лишат и своим сделают.
— С ними он дел тоже не хочет иметь. Предлагаю вернуть его и посадить под замок, — Вестар приглаживает волосы. — Меня такие ребята нервируют.
— Он замечен в чем-то нехорошем? — с тихим подозрением спрашиваю я.
— Нет, но он странный. Он и раньше был таким, а теперь… Жуть, короче, — встает и шагает к двери. — И жуть, потому что вдруг и меня в старости ждет подобное? А я могу…
— Поэтому женись, — смеюсь я. — Это он такой, потому что одинокий.
— А я не одинокий, — Вестар оглядывается. — У меня есть семья. Вы моя стая. И Жрец был прав, у меня свой путь. Быть рядом с семьей.