Страница 13 из 44
В Борисове ... 321 еврейский саботажник и 118 еврейских грабителя.
В Задрубце ... расстреляно 272 еврея.
В Могилеве ликвидировано 113 евреев. Кроме того, 4 расстреляно за отказ работать и 2 за то, что не носили опознавательного знака.
... 222 за пропаганду.
... 996 за саботаж.
... 627 за участие в актах саботажа.
Ввиду огромнейшей опасности эпидемии была начата ликвидация евреев Витебска.
Речь идет примерно о 3000 евреев.
Г) Вражеская пропагандистская деятельность.
... является весьма активной. Большевистская пропаганда ... ведется главным образом евреями.
Д) Захваченный материал.
Лишь в редких случаях удается получить важный и интересный материал...»
-Ну... что сказать… А вообще-то, тоже самое, что и у нас…
-Ганс! Да о нас ни слова в этом докладе! Но ничего, заговорят, - Вернер сделал многозначительную паузу и стал говорить тише, будто боялся, что их могут подслушивать. - И у нас будет поведена широкомасштабная карательная операция.
- Давно пора, а то эти свиньи совсем потеряли страх. Представляешь, позавчера, днем, несколько мальчишек забросали гранатами офицерское казино. Мы конечно же взяли заложников, причем только подростков. Один из террористов сдался...
-Что-нибудь сказал? Кто его послал?
- Почитай пункт Д) в докладе – не редкий случай - пока молчит... Жаль, что завтра требуют его передать Минским коллегам, можно было бы еще поработать… Как уберечься от этих пионеров?
-Ганс, но на этот счет есть же приказ...
Лернер закурил сигарету, не спеша пустил несколько колец дыма в потолок, что-то вспоминая:
- Тот что ли, в котором говорится, что «... всеми средствами следует препятствовать гражданским лицам двигаться по железнодорожным путям, пешком или в вагонах. Особенно нужно остерегаться мальчишек советской организации молодежи - «пионеров». Всякий кто будет обнаружен на полотне железной дороги, подлежит расстрелу на месте. Во всех случаях действовать беспощадно» … Но ведь эти пионеры не только на дорогах, они кругом! Надо стрелять в каждого мальчишку! По поводу пункта Д : -унтерштурмфюрер Амелунг применял к мальчишке все четыре степени устрашения....
-А наш, «горячо любимый партизанами», Вальдемар Амелунг лично пытался его разговорить? Ха-ха-ха! – прервал Ганса Лернера гебитскоммисар Барановичей. – Шеф СД Барановичей не смог разговорить мальчишку? У него же здоровенные мужики плачут и все рассказывают! Ах, да! Ха –ха-ха! Он же проходил стажировку в посольстве, в Москве, у него бзик на «кибальчишах»!
Снова Минск.
Сперва Максим думал, что он дурила, наивный беспросветный дурила. Потом думал, что идиот и кретин последней стадии… Потом перестал думать. Сил не было думать. Вот и сейчас он лежит в кузове крытого грузовика, на полу, со скованными наручниками руками. Просто лежит – это уже радость, что его не трогают.
«Зачем наручники надели на этого щуплого мальчишку? Встать – то сил не хватит…», - подумал, посмотрев на объект охраны, один из четырех солдат, тот, что сидел слева, ближе к кабине.
И все же Максим думал, анализировал, что произошло…
«Шеф СД Барановичей, унтерштурмфюрер Амелунг, лично присутствовал на допросах. Сперва немного побили, а потом играли в «злого и доброго следователя»: один орал и угрожал, второй уговаривал, думали, что мальчишка быстро все расскажет. А когда не рассказал, то вот дальше – понеслось…
Оказалось, что они не так уж и мало знают о подполье в Барановичах, это пугало, значит среди подпольщиков есть провокатор… Радовало, что немцы не знают про Валерия Дмитриевича, Деда, Лешку, Минск и еще нескольких явках, на которых он бывал с донесениями. И от него не узнали… Голова теперь гудит постоянно, левый глаз заплыл, левое ухо не слышит, из него шла кровь, тело – почти сплошной синяк, ребра болят, руки в плечевых суставах вывернуты. Хотел захлебнуться, когда топили в корыте с водой – не дали. Потом был полевой телефон и оголенные провода… тогда сорвал голос – даже кричать не мог.»
Из забытья Максима вывел удар сапога в бок, но он даже не шевельнулся. Его подхватили за руки 2 немца и куда-то поволокли, попытались поставить перед каким – то начальником, тот что-то недовольным голосом сказал, потом сняли наручники и бросили в камеру.
Очнулся Макс от того, что кто-то пытался его напоить. Открыл более – менее видящий правый глаз. Его поил из консервной банки какой-то парнишка, с когда – то разбитым в кровь лицом – немного зажившим.
-Где я?
-В Минске, в гестапо. Тебя вчера приволокли. Думали, что все, не очнешься. А ты - живучий. Звать тебя как?
-Максим…
- А меня Витька…
Загромыхала дверь камеры, Максим почувствовал, как многие сжались, захотели спрятаться, думали: «Только не меня…»
-Эй, Кучерявый, твоя очередь! На выход! А то отъелся, без допросов, на немецких харчах! – хохотнул полицай – тюремщик. Рядом с ним маячило еще два «шкафа».
Мальчишка, что поил Максима, тяжело вздохнул, поставил банку с водой, поднялся, осмотрел камеру:
- Прощайте!
- Рано прощаешься, - снова хохотнул полицай, одним разом не отделаешься. Хотя, если вспомнишь, кто взорвал паровозы в Гомельском депо, может и поживешь еще.
Из забытья Максима вывело то, что рядом с ним, на прелую солому, положили того парнишку.
- Пить… - попросил парнишка.
Непонятно как, через боль, но Максим поднялся, напоил парнишку. То, что он стал ухаживать за Витькой, придавало ему сил. Молодой организм брал свое. Максима на допросы почему-то не водили, он постепенно восстанавливался, несмотря на голод. Витьку еще 3 раза вызывали на допросы, с них приносили и бросали в камеру. После последнего, на пятый день всех вывели во двор. Зима заканчивалась, но снег еще лежал.
-Все Максимка, отмучались. – Витька щурился от яркого, после полумрака камеры, света.
-Не отмучались, ты еще побегаешь. Слушай меня. Сейчас нас поведут на расстрел, но ты – выживешь… Не перебивай! Слушай! Постарайся попасть под расстрел одним из последних. Просто постарайся и у тебя получится, я в тебя верю. Когда приставят пистолет к затылку просто резко наклони голову вправо и посмотри в верх.
-Ты что…
-Просто делай. Что я сказал. Просто делай!
Когда арестованных привели к месту казни, то они сбились в кучу. Полицаи подходили, выдергивали кого – то из толпы, подводили к палачам, те стреляли в затылок. Убитые, раненые падали в яму… Кто-то пытался сопротивляться, кто-то, обреченно, сам шел к месту казни. Когда один из полицаев, направился к Вите, Максим резко встал перед ним. Полицай усмехнулся:
- Хочешь первым? Давай! Не долго и твоему дружку осталось…
-Долго, дольше твоего, холуй… - Максим повернулся к Вите. – Витек, только в Зеленые луки - не ходи. А то все повторится…
Максима подвели к палачу. Выстрел. Максим упал в яму.
Витьку расстреливали одним из последних. Он еле стоял на ногах, пошатывался… Когда Витька почувствовал на затылке ствол пистолета – сделал так, как просил Максим…
«Холодно… больно, болит шея и лицо, хочется закричать, но рот не слушается, стало еще больнее, - в Витькину голову пришли мысли. – Живой! Как сказал Максимка! Живой! Кто-то дергает за руку…»
-Ой, бабоньки! Раскопала... Живой! Бабоньки, помогите, живой остался!
Тельняшка.
-Алексей, значит так, забеги на рынок к деду Матвею, там у него найдешь внука, Илью. Покажешь ему город. И без фокусов...
-Да понял я, - Лёшку злило, что Валерий Дмитриевич приказал поселить у деда Матвея какого-то пришедшего из леса связного - мальчишку (там же Максим жил), а еще злило, что заставлял показывать ему город.