Страница 122 из 141
— Избавились? — Не возьмусь описать усилия, которые я затратил, чтобы в голосе не прозвучало отчаяние.
— Списали. В Раю его больше нет. Все, что не представляет ценности для мужчин, должно исчезнуть. Да что тебе в этой безделице, Джим? Давай-ка выбросим ее из головы и поговорим о чем-нибудь действительно интересном. К примеру, о музыке. Скажи-ка, голубчик, ты сам пишешь тексты или?..
Глава 17
На обратном пути мы помалкивали, будто воды в рот набрав, и почти не замечали роскошеств, которые окружали нас на транспорте восторга. Лишь за закрытыми дверями апартаментов мы дали волю языкам. Одобрительно кивая, я выслушал весь Флойдов запас проклятий и ненормативной лексики, — надо сказать, он оказался в высшей степени изобретательным по этой части и практически ни разу не повторился.
— Присоединяюсь, — сказал я, когда отсутствие воздуха в легких заставило его стихнуть. — Нам и правда здорово не повезло.
— Ага, — согласился Стинго, — а еще нам здорово соврали.
— То есть?
— То есть Хеймскур попытался продать нам старую лепеху верблюжьего навоза. Так называемая история науки в его изложении — по большей части пропаганда для солдатни. И раз уж мы это понимаем, то с какой стати должны верить истории насчет археологической находки? Ты запомнил его последние слова?
— Нет.
— И я — нет. Но кое-что, надеюсь, запомнилось. Или ты не заметил, как на экскурсии я постоянно чесал в затылке и ковырял в носу?
Флойд с самого утра соображал туговато; он уставился на Стинго разинув рот. Я улыбнулся и сунул в ухо указательный палец.
— Эй, небесное око, ты меня слышишь?
— Нет, зато я слышу, — отозвался через мой ноготь капитан Тремэрн.
— Чудненько, но не это главное. Главное — слышали вы нашего экскурсовода?
— Все до последнего слова. Скучища. Но все равно я записал, как ты просил.
— Как просил Стинго — каждому по делам его. Не откажите в услуге, воспроизведите последние слова насчет штуковины.
— Пожалуйста.
В ногте пощелкало, попищало, а затем наш престарелый гид занудил:
— Списали. В Раю его больше нет. Все, что не представляет ценности для мужчин, должно исчезнуть…
Он повторил это пару раз, пока я переписывал.
— Готово. Спасибо.
— Вот. — Стинго щелкнул по бумаге ногтем. — Хитрый старый котофей. Решил с нами поиграть, сообразил, что неспроста мы разнюхиваем. Заметьте, он не сказал «уничтожили». Ни разу. Он сказал «списали». А значит, находка, возможно, еще существует. В Раю ее нет, следовательно, она где-нибудь в другом месте. Но особенно мне нравится обмолвка насчет того, что эта вещь не нужна мужчинам. — Он улыбнулся, точно игрок в покер, открывший пять тузов. — Если мужчинам она ни к чему, то как насчет женщин?
— Женщин? — У меня отвисла челюсть, но я тотчас спохватился и с лязгом вернул ее на место. — А при чем тут женщины? Здесь же одни мужчины.
— Святые слова! А за стенкой-то кто? Готов поспорить: дамы! Либо они, либо в этом городе имеется высокоразвитая технология клонирования. В чем я очень сомневаюсь. Готов поставить на естественные контакты через стену.
Зажужжал челюстефон, и по мозговым извилинам разбежался голос Тремэрна:
— Я согласен со Стинго. И Мадонетта. Она уже идет вдоль стены к центру и доложит, как только что-нибудь выяснит.
Я сразу понял, что возражать бессмысленно.
— Годится. Вожаки местной шайки только и знают, что нам вешают лапшу на уши. Логично допустить, что они солгали и про находку. Ничего не остается, как подождать…
Я замолк. Вельди негромко постучал, затем отворил дверь.
— Благая весть! — заявил он, возбужденно сверкая глазами. — Железному Джону угодно встретиться со «Стальными Крысами» — и не где-нибудь, а в Веритории! Высочайшая почесть! Но сначала отряхните одежду от пыли и удалите с музыкальных челюстей суточную щетину — Флойда с его героической бородой это, естественно, не касается. О если б вы знали, какое вас ждет удовольствие!
«Готов поспорить, без такого удовольствия мы бы прекрасно обошлись», — подумал я, но вслух ничего подобного не высказал. Царская милость есть царская милость, от нее не отвертишься.
Я избавился от щетины с помощью быстродействующей депиляционной мази, расчесал волосы и постарался не кукситься, глядясь в зеркало. Из апартаментов я вышел последним, молча взобрался на транспорт восторга, и мы с тяжеловесным шиком покатили во дворец.
— Не возьму в толк, почему на этот раз все трое? — Стинго пригубил бокал охлажденного вина. — В прошлый раз, Джим, на фильм приглашали тебя одного.
— Понятия не имею.
Мне не очень нравился беспечный тон Стинго, захотелось сменить тему. Я попытался представить, как Мадонетта одна-одинешенька бредет по чужому городу, но мысли упрямо сворачивали на Железного Джона. Какой еще сюрприз он приготовил?
Наконец мы вступили в Вериторию, освещенную лучше прежнего, и я поразился — насколько же она просторнее, чем показалось вчера! Кресла были расположены полукругами, в каждом сидел зритель — я еще не видал в Раю такого сборища старых пней. Куда ни глянь — лысины, седины, морщины и беззубые рты.
Сам Железный Джон вышел на сцену и обратился к нам с приветственной речью:
— Мы искренне рады видеть вас здесь. Эти кресла — для вас. — Он указал на передний ряд, удаленный от прочих и состоящий всего из трех, но лучших кресел. — Музыкальные Крысы, вы наши почетные гости. Это особый случай, особый для юного Джеймса ди Гриза. Джим, ты здесь самый молодой. Скоро ты поймешь, что я имею в виду. А твои друзья, несомненно, получат удовольствие. Не только удовольствие, но и полезный урок, я надеюсь. Итак, начинаем…
Едва он вымолвил «начинаем», погасли огни и тьма заполнила Вериторию. Во мраке зазвучали шаги, раздался смех. Загорелся свет, я увидел малыша лет восьми. Спотыкаясь, он семенил к нам с большой коробкой в обнимку. Он положил коробку, откинул крышку, достал и запустил волчок. Потом, вынув лоток с кубиками, начал строить башню. Когда она поднялась довольно высоко, мальчик полез в коробку за новой игрушкой. Выглядел он при этом уморительно серьезным и сосредоточенным. Он порылся в коробке обеими руками, потом огляделся, по-детски морща лобик.
— Не прячься, Мишутка.
Он заглянул за коробку с игрушками, снова покопался в ней и вдруг решительно повернулся и убежал в темноту, но шаги я слышал — они удалялись, затихали. Затем малыш вернулся с игрушкой — самым обыкновенным потрепанным плюшевым медвежонком. Усадил его возле коробки и взялся сооружать вторую башенку из кубиков.
Стало еще светлее, и я понял, что мы опять во дворе замка. И мальчик на сцене не одинок. В полумраке прорисовывался человеческий силуэт. Все резче и резче.
В железной клетке безмолвно сидел Железный Джон. Мальчик вскрикнул, пинком расшвырял кубики и тут же кинулся их собирать. Посмотрел на Железного Джона, отвел глаза. Видимо, он давно привык и к этой клетке, и к ее узнику.
Больше ничего особенного не происходило. Мальчик играл. Железный Джон пялился на него. Но в воздухе копилось электричество, дышалось все труднее. Я уже понимал, что должно произойти, и, когда мальчик снова потянулся к коробке, невольно подался вперед. Как только малыш достал золотистый мячик, я понял, что сдерживаю дыхание, и с хрипом выпустил воздух из легких. Тут я был неоригинален — рядом в темноте прозвучали точно такие же звуки.
Мячик взлетал, падал и подпрыгивал. Мальчуган заливисто смеялся.
Вдруг он бросил мячик сильнее, чем хотел. Тот все катился, катился… За прутья клетки. К ногам Железного Джона.
— Мячик! — воскликнул малыш. — Мой! Отдавай!
— Нет, — сказал Железный Джон. — Сначала отопри клетку и выпусти меня. Тогда и получишь обратно золотистый мячик.
— Заперто, — возразил малыш.
Железный Джон кивнул:
— Конечно. Но ты ведь знаешь, где ключ.
Мальчик отрицательно покачал головой и попятился.
— Где ключ? — спросил мохнатый узник, но мальчик уже исчез. — Где ключ? Наверное, ты и в самом деле не знаешь, ведь ты еще ребенок. Но подрастешь и узнаешь, где спрятан ключ.