Страница 54 из 60
- Вегю! - с серьезной миной сказал Давыдов.
- А может, граф, ваша бабушка шулер? - осторожно предположил Котлярский.
Но граф только отмахнулся и в расстроенных чувствах прикрыл ладонью глаза.
- Не верю я в эту чушь, - небрежно обронил Ржевский, катая под столом ногой пустую бутылку. - Кстати, кажется, она живет на Лубянке?
- Нет, с чего вы взяли? На Пречистенке, в конце улицы. А что?
- Да, а что? - подхватил корнет Васильков, подозрительно уставившись на поручика.
- Я думал, мне знаком ее роскошный особняк, - спокойно ответил Ржевский. - Но, видать, ошибся.
Не удовлетворившись этими объяснениями, корнет продолжал настойчиво сверлить поручика глазами.
Допив свою рюмку, Ржевский поднялся.
- Господа, благодарю за компанию, однако, мне пора.
- Может, у меня заночуете, дорогой друг? - предложил Котлярский.
- Спасибо, майор, но я предпочитаю ночевать у женщин.
- В таком случае вам следует поторопиться, поручик: ночь на исходе.
- Со стоящей дамой завалиться спать никогда не поздно и не рано!
"Особенно со много стоящей", - подумал Васильков, продолжая во все глаза пялится на поручика.
Проходя мимо корнета, Ржевский наклонился к нему и сказал:
- Гляделки вылезут - обратно не пришьешь!
После ухода Ржевского корнет Васильков ощутил в себе нарастающее беспокойство. Извинившись, он скорым шагом отправился в уборную, где его стошнило и пронесло.
Корнет рассудил спьяну, что это - знак Свыше, и, решительно отказавшись от предлагаемой ему на ночь горничной Глаши, покинул дом майора.
Майор Котлярский, добрая душа, принялся тогда уговаривать Дениса Давыдова переспать со своей горничной. Но тот не моргнув глазом соврал, что имел сегодня за день столько женщин, что не в силах на них даже смотреть. И вскоре откланялся.
Котлярский обратился к Долбухину. И добился только того, что тот тоже быстро ушел.
Расстроенный майор свалился под стол и захрапел.
Глава 17
Три желания
Был четвертый час ночи. Старой графине не спалось. Бессонница давно сделалась для нее столь же обычна, как бутерброд с черной икрой на завтрак.
Графиня сидела, утопая в кресле, и при свете лампады читала французский любовный роман. Дрожащие губы ее беззвучно шевелились, словно ощупывая каждую букву, словно это была и не буква вовсе, а кисло-сладкая ягода.
Когда глаза старухи натыкались на любовную сцену, она начинала смешно водить носом, причмокивать и перечитывала это место по нескольку раз. Порой из ее нутра раздавался протяжный сип, переходящий в монотонный шепот, в котором с трудом, но все же можно было различить причудливую смесь из русских и иностранных слов.
- Любовь, лямур... шак жур... либе нур... - бормотала старуха, кутаясь в свою спальную кофту. - Крейзи лав стори... валет из дед... адью, ихь бин пас...
Графиня вдруг запела. Петь было нелегко. Голова ее болталась на тонкой шее, как у китайского болванчика. И вообще старуху трясло с головы до ног. Но она упорно продолжала пугать клопов своим дребезжащим контральто, и, судя по всему, находила в своем занятии немалое удовольствие.
Графиня пела:
Je crains de lui
parler la nuit,
j"ecoute trop tout
ce qu"il dit...
Она на мгновение заснула, потом, встрепенувшись как от толчка, продолжала:
Jl me dit: je vous aime
et je sens malgre moi...
И все громче, поддерживая рукой подбородок:
je sens mon coeur
qui bat,
qui bat...
je ne sais pas pourquoi...
Уронив голову на грудь, графиня отдала себя во власть Морфея.
Поручик Ржевский вышел из-за шторы.
- Пардон, мадам, у сон ле туалет?
Подняв глаза, графиня смерила его мутным взором.
- Кэскё сёля вё дир?
- Пожалуй, можно и в ведро. Впрочем, успеется. Имею честь, поручик Ржевский!
Старуха заметно вздрогнула.
- Не откажите в любезности, графиня. - Он коснулся губами ее сухой безжизненной руки, которую сам же взял с подлокотника и затем положил обратно. - Вы понтируете, конечно? Ну, так вот. Я проигрался вдрызг, хоть пулю в лоб...
- Вам по-маленькому или по-большому? - вдруг тупо осведомилась графиня.
- Что-с?
- Вы... кажется, хотели... в туалет? Эс врэ?
- Нет, я не соврал, но, право, мне не к спеху. - Поручик встал перед ее креслом на одно колено. - Я знаю, графиня, что при игре в штосс вы можете назначить три верные карты. Откройте мне вашу тайну, умоляю! Куш разделим пополам.
Старуха упрямо поджала губы. Где-то внутри у ее ехидно захихикало. Но сама она сидела недвижима, словно набальзамированная мумия.
- Ну же, графиня, - напирал поручик. - Клянусь, вовек не забуду вашей доброты. Я буду ухаживать за вашей могилкой. Слово офицера, каждый день цветочки буду приносить... Эй, подъем! - сказал он, заметив, что старуха уснула, и дернул за край ее ночной рубашки.
Графиня открыла глаза.
- Ежели вам мало половины, - продолжал Ржевский, - я готов отстегивать вам от выигрыша две трети ассигнациями. Идет? Нет? Тогда три четверти. А? Не обессудьте, графиня, больше уступить не могу. Это же будет просто грабеж. Мне на выпивку не хватит.
- Сударь, туалет возле кухни, - бесцветным голосом прошамкала старуха.
- До черта мне сдался ваш туалет! Я просто так сказал, чтоб вас не испугать.
- Ха-ха, - сказала старуха. - А вы... шутник.
Поручик повысил голос.
- Может быть, вы меня плохо слышите, графиня? Я предлагаю вам выгодную сделку и беру вас в долю. Мне - одна четверть с выигрыша, вам - три!
- Пьяно, кантаре, - проворчала она по-итальянски, сторонясь его громкого баритона. - Пьяно, синьор, пьяно.
Но Ржевский итальянского не знал.
- Да, я немного пьян, - охотно признался он. - Однако в трезвом уме.
Он поправил старухе чепец, который сполз ей на нос. Мышиного цвета глазки по-прежнему тупо смотрели на него.
- Мерси, - сказала старуха.
- Сильвупле, мадам. Мое последнее слово - четыре пятых. Подумайте, графиня, раскиньте мозгами. На черта вам ваша тайна? Вы не сегодня - завтра дадите дуба. Вы же не девочка, вам девяносто лет. Э-э, да что тут объяснять!