Право на жизнь

Хуже всего были его приступы ярости. От нее требовали контролировать свои телесные функции, но однажды ночью это было просто невозможно, она слишком долго провисела на дыбе, а под ней не было подстилки, поэтому она держала это столько, сколько могла, а потом просто отпустила. Ее облегчение закончилось, когда он набросился на нее с шипованной плетью. Он очень хорошо владел кнутом, и на этот раз выбирал только одно место - нежную плоть ее подмышек и хлестал по ним до тех пор, пока она не почувствовала, как кровь побежала по бокам до самого бедра.

Он называл ее шлюхой, пиздой, сукой, свиньей, бесполезной коровой и всем, что только мог придумать. Не только когда причинял ей боль. Он оскорблял ее постоянно. В разговоре. Напоминая ей, что он может говорить и делать все, что ему заблагорассудится.

Бывали дни, когда она по двадцать четыре часа не ела. Единственным напитком была вода. Ее еда состояла из жирного дешевого салата с тунцом или бутербродов с американским сыром на белом хлебе и консервированного овощного супа. Меню никогда не менялось. Ей не разрешалось чистить зубы или расчесывать волосы. Ей не разрешалось мыться, кроме тех частей тела, на которых были волдыри или кровь.

Она начала вонять.

Внутри длинного темного ящика, где она оставалась большую часть дня, она начала определять время по температуре. Утром всегда было прохладно. В течение дня ящик нагревался как от температуры наружных стен подвала, так и от ее тела внутри, и к середине дня, когда оба похитителя были на работе, она покрывалась испариной и воняла своим густым мускусным запахом, и ей приходилось вдыхать этот тяжелый запах, пока ящик не открывали. Когда они выпускали ее, то оставляли ящик открытым, чтобы он проветрился. Когда она снова забиралась внутрь, температура падала до утра, а затем снова начинала подниматься.

Ее ежедневный цикл.

На десятый день Стивен заметил, что кошка забралась в ящик, когда она висела на крестовине. В некоторые ночи кошка приходила к ней, а в некоторые нет. Она слышала, как он кричал на нее, несмотря на беруши, которые все равно никогда не были очень эффективными, а затем услышала, как Кэт что-то громко ответила ему. Когда они положили ее обратно в ящик той ночью, кошка была там. Они разрешили ей остаться. Она не знала, почему. Но была благодарна за кошку и подумала, что, возможно, в этом и был смысл. Чтобы она была благодарна. Благодарна им.

Но она была благодарна только кошке. За ее успокаивающее присутствие. За то, что ей было с кем поговорить, даже если этот кто-то не мог ответить. Благодарна за то, что кошка не возражала против того, чтобы разделить с ней густой знойный воздух.

Кошка, казалось, тоже была рада такому соседству. Она прижималась к ее лодыжкам, когда она стояла, привязанная к крестовине, или терлась о ее ноги, когда она была пристегнута к креслу. Сара не возражала.

Когда похититель не истязал ее, он рассказывал ей истории или иногда читал Священное Писание. Обычно речь шла о детях, мужьях и женах, рабах и хозяевах. Ему нравились Послания к Коринфянам, Ефесянам, Колоссянам, Бытие.

Саира, жена Аврама, не родила ему детей. И была у него рабыня Египетская, имя которой Агарь.

И сказала Сара Авраму: вот, Господь запретил мне рождать детей. Пожалуйста, войди к моей служанке; может быть, я получу от нее детей. И Аврам послушался голоса Сары.

Тогда Сара, жена Аврама, взяла Агарь, служанку свою, Египтянку, и отдала ее мужу своему в жены...

Истории всегда были связаны с Организацией.

- Дом, сказал он ей, - прослушивался. Они следят за телефонными разговорами. Они с самого начала знают, что ты здесь, и ежедневно получали отчеты о твоих успехах.

Члены Организации были повсюду. В местном полицейском участке. Законодательном собрании. Белом доме.

Он дал ей почитать статью из "Дейли Ньюс" о работорговле, где говорилось, что на Ближнем Востоке, в Европе и даже в США растущий интерес к садомазохизму в последнее время породил оживленный прибыльный бизнес на женской плоти, женщинах, похищенных для продажи или обмена богатым и влиятельным людям без каких-либо прав или обращения к закону. С ними поступали так, как считал нужным каждый владелец. Их выслеживали и наказывали, если они осмеливались бежать. Он рассказал ей, что именно его отец познакомил его с Организацией и что в молодости он заработал достаточно денег, чтобы хватило оплатить обучение в колледже, выслеживая беглецов.

Он рассказал ей об одной беглянке, которой удалось ускользать от Организации достаточно долго, чтобы написать и опубликовать статью о своем заточении. На это ушли месяцы, но в конце концов ее нашли во второй раз и вернули владельцу. Они отрывали ей один за другим пальцы на руках и ногах. Они отрезали ей язык, ослепили ее паяльником и с помощью шила проткнули барабанные перепонки. Они привлекли врача Организации, чтобы тот без анестезии отрезал ей руки и ноги, а затем прижег раны. Наконец они подвесили ее, еще живую, за длинные заплетенные волосы на крюк над кроватью ее хозяина, где она продолжала жить в течение трех дней. Трофей над ним корчился в агонии, пока он спал и читал.

Он показал ей почту ее отца, два письма и телефонный счет; сказал, что их принес ему их собственный почтальон, который тоже был членом Организации, чтобы она поняла, как легко добраться до него или до других ее родственников и друзей любое время.

Он показал ей список имен и адресов ее учеников.

На одиннадцатый день, в воскресенье, он приказал ей сосать его член. Это был первый раз, когда она отказала ему в чем-либо за несколько дней. Он привязал ее к стулу, прикрепленному к полу, снял повязку с ее глаз и достал двуствольное ружье. Он приказал ей открыть рот, а когда она не открыла, с силой засунул дуло ей в рот, холодный металл резал губы и скрежетал по зубам. Она не знала, заряжено оно или нет, пока он не нажал на курок.

Что он и сделал.

Он заменил дуло своим членом, и на этот раз она сделала то, что он сказал. Она подумала, осмелился бы он проделать такое, если бы в комнате была Кэт. Две ночи спустя она решила, что получила ответ, когда он выкатил ее с завязанными глазами из Длинного ящика, велел лечь прямо там, рядом с ящиком, на полу, связал ей руки за спиной, и вскоре после этого перед ней предстала обнаженная Кэт. Он приказал Саре отлизывать Кэт пизду, что ей и пришлось делать, отплевываясь или глотая те волосинки, которые попадали ей в рот из лобка женщины, лезли в нос и застревали в горле так, что ей хотелось откашляться. Впервые она делала куннилингус женщине, и не знала, правильно ли она это делала, или нет, но она старалась, старалась изо всех сил, потому что Стивен засунул дуло ружья ей во влагалище и сказала, что если Кэт не кончит, он вышибет ей мозги через пизду. Возможно Кэт бы и не кончила, если сама не сделал всю работу за нее. Женщина ерзала и терлась о ее губы, язык, нос, так что Саре практически не пришлось прилагать слишком больших усилий. Она подозревала, что это была не идея Кэт, потому что сначала та выглядела скованной, но в конце концов начала извиваться и стонать. А потом она, должно быть, сказала ему что-то о запахе, исходящим от Сары, потому что ей, наконец, разрешили подняться наверх и принять душ, причем они оба стояли в ванной, наблюдая за ней, чтобы она не попыталась протиснуться в окно.

В душе, намыливая свой голый живот, она поняла, что они смотрят на ее увеличившийся живот.

На двадцатый день она почувствовала, как внутри нее зашевелился ребенок.

Избиения продолжались.

* * *

Для Стивена дни проходили за работой в его мастерской в городе или в гараже. Склеивал шпон, ремонтировал ножки стульев и столов, отделывал и полировал старое дерево. Он сделал книжную полку из сосны, тумбочку, стол из дуба. Работал быстр и эффективно, и брал разумную плату за свою работу и время. Каждую работу он выполнял в срок, что в наше время редкость. Он был приветлив, дружелюбен, внимательно прислушивался к потребностям клиентов и был хорош в своем деле. Не супер профессионал, но и это был не Нью-Йорк. У него не было недостатка в клиентах.