Право на жизнь

- Почему меня раздели? Почему он меня избил?

Кэтрин убрала руки.

- Так хочет Организация. Я уже сказала тебе. Ты должна слушаться и выполнять все, что они от тебя требуют. Должна смириться со своим положением. Всем сердцем и душой. Так же, как это сделала я. Тогда никто больше не пострадает. Никто. Даже ты больше не пострадаешь.

- Но я не...

Она встала.

- Мы скоро снова поговорим, я обещаю. Но сейчас у меня миллиард дел. Здесь чертов бардак. Так что посиди здесь немного и подумай о том, что я сказала. Подумай хорошенько.

- Я не... Я даже не знаю твоего имени.

Она почти рассмеялась.

- Не волнуйся. Для этого тоже есть время. Думай об этом как об интриге. Как в кино, да? - Она подняла тарелку, щелкнула выключателем и оставила ее там, в темноте, говоря себе: первый шаг сделан. Стивен будет доволен.

Было важно угодить ему.

Глава 8

16:45.

Казалось, коробка стала меньше. Она знала, что это невозможно, но темнота казалась более тесной, чем раньше. Запах затхлого коврового покрытия был сильнее. Она попыталась пошевелить головой, как будто движение могло очистить воздух, но она смогла только слегка пошевелить ею, на полдюйма или около того в любом направлении, потому что она была прикована к крестовине, распростерта на досках, сколоченных специально для того, чтобы мучить ее. Лицом наружу.

Она была здесь уже около получаса. Так она считала. Определение времени было ее единственной формой развлечения. Оно не приносило никакой пользы, потому что женщина не могла узнать, права она или нет. Но это было лучше, чем медленно сходить с ума.

Образы продолжали скакать в ее голове, как крабы по ночному безлунному пляжу. Образы из ее прежней жизни, такие далекие, такие знакомые. И Сара цеплялась за них, как утопающий цепляется за соломинку, потому что если исчезнут и они, она боялась, что у нее не останется ничего. Воспоминая это все, что давало еще ей чувствовать себя личностью.

В тот день она спешила на самолет, опаздывая, как обычно в те дни после смерти Дэнни, так поздно покидая зимний дом своих родителей в Сарасоте, что чуть не опоздала на рейс, где нужно было занимать места, наклонялась к мужчине на сиденье у прохода сзади, задыхаясь, спрашивала его: "Это место занято?", и мужчина, который был Грегом Гловером, как она узнала после пары бокалов тоника с водкой для успокоения нервов, снял солнцезащитные очки и улыбнулся: "Нет, это место ваше".

Лед. Отверстие во льду такое маленькое, что она едва могла поверить, что он проскользнул через него. Ледяная пустыня на ярды и ярды вокруг. Она искала под бледным светлым льдом отпечаток руки, ботинок, проблеск одежды.

Они с Энни, маленькие девочки, целовали друг друга на прощание у машины отца, потому что Энни ходила в католическую школу, а занятия в католической школе начинались раньше, чем в государственной, и это был конец лета, поэтому Энни пришлось вернуться, оставить Рокпорт и Сару, которая теперь не увидит ее еще целых две недели. Обе они плакали невинными слезами маленьких девочек, которые всецело любят друг в друга и не стыдятся этого.

Лед. Лицо, которое она так и не нашла, но представляла себе бесчисленное количество раз, прижавшись ко льду. Холодный лед и дрейфующая вода.

Все эти воспоминания. Хорошие и нежные. Плохие и худшие. Теперь они как-то выровнялись на одной плоскости. Каждое из них - тяжелый груз на сердце, такой же тяжелый, как ящик на ее плечах. Непрерывно проносясь в сознании, они терзали ее.

Лучше было определять время. Как долго она находилась в той или иной позе. Точное время суток. Час, минуту, ползущие секунды.

Единственная игра, которую придумала она сама, а не они.

* * *

Она вздрогнула, когда он прикоснулся к ней.

Стивен улыбнулся и мысленно отметил это на потом. Вздрагивание было основанием для наказания. Конечно, она еще не знала об этом, но скоро узнает.

Он затянул кожаный ремень на ее талии и застегнул его. С пояса свисало полдюжины широких металлических колец, но сейчас они ему не понадобились. Мужчина отрегулировал ремень так, чтобы вторая, вертикальная пряжка находилась в центре спины, а второй кожаный ремень висел прямо между ее ног спереди. Открыв банку с вазелином, слегка смазал толстый четырехдюймовый[9] кожаный фаллоимитатор в центре ремня. Проник ей между ног и тоже смазал. Она попыталась не пустить его в свое влагалище, но будучи скованной и прикованной к крестовине, не так просто было сопротивляться.

Еще одно нарушение правил поведения было должным образом отмечено.

Раскрыв ее влагалище, он вставил фаллоимитатор, и даже с вазелином то было сухим и тугим, но, постепенными движениями вперед-назад, внутрь и наружу, он ввел его в нее до упора, а затем поднял ремешок, который врезался ей в задницу и промежность, продел через вторую пряжку, крепко затянул его и застегнул.

Он слышал, как она слабо повизгивает внутри коробки.

Стоял в стороне и наблюдал за тем, как она крутит бедрами, пыталась выдавить из себя эту штуку, но оба ремня были пристегнуты крепко, фаллоимитатор был там надолго, и никуда не денется, как бы она ни старалась.

Так долго, как он захочет.

Чтобы напомнить ей, кто хозяин положения.

Он подошел к своему столу, открыл ящик и достал фотоаппарат "Полароид".

С тех пор она могла думать только об этой штуке внутри себя. Эта безжизненная штука застряла в ней. У нее было ощущения, что ее разрывает изнутри. Словно насильник насилует ее не вынимая члена. Постоянно и непрерывно.

Она не могла даже предположить, сколько минут, сколько часов это пытка будет продолжаться.

Глава 9

6:10 вечера.

Они вдвоем стояли у нее за спиной, пока он снимал ящик с ее головы и завязывал черный шарф на ее глазах. Кэт могла видеть потертости в местах, где коробка упиралась женщине в ключицы. Ей было интересно, как на ощупь упряжь и фаллоимитатор. Он никогда не заставлял ее носить его. Она почувствовала что-то похожее на ревность, но, конечно, это была не ревность, потому что ревность в данном случае была бы просто смешной. Скорее всего, они были чертовски неудобными. Она смотрела, как он затыкает ей рот.

Они двигались перед ней, Кэт шла позади, чтобы не преграждать ему путь.

- Вот в чем дело, - сказал Стивен. - Правила таковы: я делаю с тобой все, что захочу, а ты не вздрагиваешь, не отстраняешься. Ты ни в коем случае не сопротивляешься. Ты понимаешь меня? Даже когда я ввожу в тебя пальцы. Все, что я делал, это смазывал тебе там, чтобы было не так больно. А ты пытаешься отстраниться. А - это глупо и Б - это нарушает правила. Думаю, ты догадываешься, что будет дальше. Извини.

У плети было восемь длинных кожаных язычков, каждый из которых заканчивался витым шариком.

Она чувствовала это на своем собственном теле. Злой старый знакомый. Язычки жалили, если он бил достаточно сильно, на теле появлялись мгновенные рубцы. Шарики ставили синяки, били по телу, как маленькие кулачки. Что было хуже, она не могла сказать.

Кэт смотрела, как он подтаскивает с бетонного пола плеть и наносит ей сильные удары по грудям, сначала по одной, потом по другой, снова и снова, шлепок, шлепок, шлепок, его рука как метроном. Регулярные и более жестокие. Она знала, именно из-за регулярности красные полосы мгновенно появлялись на бледной плоти Сары. Женщина не загорала топлесс, как Кэт, вероятно, была слишком скромной. По мере того, как он пересекал старые раны новыми ударами, она знала, что женщина скоро покроется рубцами, и что если он будет продолжать бить достаточно долго, рубцы будут кровоточить. Она слышала крики женщины сквозь кляп, видела, как мышцы ее лица напрягаются от боли, как тело извивается и сотрясается от каждого следующего удара и без всякой надежды пытается избежать их. Каждый удар направлен на ее грудь, и каждый из них не приносит облегчения, за исключением того, что он переходит от одной груди к другой, а там не так уж и много места. Грудь была чем-то вроде его увлечения, как и одержимость детьми. Ему нравилось сосать ее груди и покусывать их, особенно соски, он и сам иногда был как ребенок, всегда желающий мамину сиську. И она знала, каково это. Она точно знала, как Сара чувствует себя под плетью. Она была там. Она чувствовала это в своей собственной груди: покалывание, жжение, боль.