Малера

Трясущимися руками опираюсь о землю и поднимаюсь. Стою на нетвердых ногах. Не получается скрыться словно вихрь, сейчас только как старая бабка могу только передвигаться. Жеееесть! Настраиваюсь и двигаюсь, не отрывая взгляд от Мота с малышом. Они удаляются, заняты только друг другом. То ли у меня в ушах все глохнет, то ли в бору устанавливается потрясающая тишина, даже ветер прекращает дуть. Очумело прислушиваюсь. Нет, даже птицы смолкли, ветки замерли, все как вкопанное и кругом ни звука.

Тишина бьет по барабанным перепонкам. Собираю все резервы и затаиваюсь. Аккуратно переставляю ноги и нечаянно касаюсь ветки. От оторопи подламываюсь, будто сухмень и с силой снова нечаянно наступаю на нее и с треском заземляюсь. Падаю навзничь и уже лежа на траве таращусь в синие небо. Понимаю, что снова шумит ветер и начинается жизнь. Прекрасно!

- Матвей, там тетя. Там! – проникает в уши детский тревожный голосок. – Она валяется. Упала. Ей больно?

- Малыш, стой здесь. Я посмотрю. Ничего не бойся, я скоро.

Пока разглядываю небо, слышу, как стремительно приближаются шаги Матвея. Классно! Мало того, что как воровка за ними подглядывала, так еще и бесславно растянулась тут. Вставать смысла нет. Может притвориться, что мне практически конец, всплакнуть и надавить на жалость? Тупых мыслей в голове миллион и все это лишь потому, что стыдно до умопомрачения. Правда отчего это жгучее ощущение у меня, не понимаю хоть режь.

Да просто из-за всего! Ну почему так случилось-то все нелепо, м? И ребенок вон какой классный у Матвея, весь тонкий звонкий, прекрасный малыш такой. А мне-то что делать теперь? Я-то влюбилась! А там другая на горизонте замаячила, мама этого мальчика. Ну что же дела-а-а-ть?

На глаза и вправду наворачиваются горькие слезы от кажущейся безысходности. Поворачиваюсь на бок, подкладываю ладошки под щеку и громко всхлипываю, удержаться нет сил просто. Реву.

- Лерочка, ты ушиблась? – взволнованный голос накрывает меня одеялом проникновенной заботы. Не выдержав этого, всхлипываю еще горше.

*Все мимо. - слова известной песни.

**Прабабушка и прадед Леры - о них можно немного узнать в книге "Спартакилада"

30

- У тебя слезы. Вот! – тычет мне на щеки присевший рядом малыш. Боже, он что быстрее Матвея прибежал? – Текут. Больно? – сквозь пелену, вижу, как мальчик рассматривает меня. Его бровки хмурятся и изламываются. Он тянет ко мне ладошку и касается кожи, пальчиком стирает прозрачную каплю. Душа моя завязывается в жесткий комок и жалость просто выливается за пределы возможного. Давлю в себе бесконтрольные выдохи. Этот чудесный Илюша переживает. Его губы надуваются и глазки тоже начинают подозрительно сверкать. На неведомых мне инстинктах понимаю, что надо успокоиться. – Вставай, - тянет ручку мне малыш. Я поднимаюсь, украдкой быстро вытираю слезы. – Не плачь больше! – грозит назидательно мне Илья.

- Не буду, - шепчу ему в ответ.

Поднимаю глаза и вижу, как Матвей ошарашенно смотрит то на меня, то на мальчика.

- Он обычно с незнакомыми не разговаривает, – произносит пораженно Филатов.

Не знаю радует меня эта информация или наоборот огорчает. Понимаю только, что мальчик тянет меня за пальцы вверх, мы так и не расцепили руки, быстро поднимаюсь, чтобы оказаться на одном уровне с ним. Малыш изучающе смотрит на предмет влаги на моем лице. По всей видимости это так, потому что уж очень сосредоточенно водит глазками. Узрев на щеке след, Илюша протягивает пальчик и стирает каплю, которая не успела высохнуть.

- Ты не плачешь? – настороженно спрашивает.

- Нет.

- Смотри, не надо. Мама моя так делает, - делится он сокровенным, приблизившись ко мне – а я не люблю это. Не будешь больше? Нет?

- Не буду.

Почему его мама так делает? Краем сознания понимаю, что это достаточно частое явление для ребенка, что ему не нравится, иначе не подбежал бы ко мне быстрее Матвея. Но подумать нет времени, потому что внезапно Илюша обхватывает меня за шею и прижимается. Теряюсь от неожиданности, но осторожно обнимаю его в ответ. Под моими руками подрагивает маленькое, худенькое детское тело.

Замираю.

Из пяток поднимается волна трясучей нежности и откровенной жалости, трепещущей зарождающейся ласковостью щемящего писка сердца. Не знаю, как еще охарактеризовать свое состояние. Я не знаю! Я так хочу сберечь его сама не понимаю от чего, оградить, оторвать ото всех и жалеть-жалеть-жалеть. Наваждение не оставляет меня до тех пор, пока Илья не отрывается от меня. Отпускаю со звериной неохотой, но прижать его еще раз не решаюсь.

- Как тебя звать?

- Валерия, Лера, - тихо отвечаю.

- Не, я так не выговорю. Ты – Ле!

- Хорошо, - соглашаюсь легко. - Так меня еще никто не называл.

- Я буду, - авторитетно заявляет Илюшка.

- Может и мне можно? – подает голос Филатов.

Круто оборачиваемся на зов вместе с ребенком. Черт, я забыла о присутствии Матвея. Мой мир настолько сузился до нас с малышом, что я реально выпала из событий. Возвращаюсь, словно из топи выбираюсь. Мысли фокусируются на происходящем сейчас, это сравнимо с извлечением конечностей из той самой трясины. Сначала погружение, потом борьба, потом смирение, потом вновь борьба и вырываюсь. Включаюсь и начинаю реагировать.

Матвей стоит всего в паре метров. Стриженный. Его миндальные глаза стали будто больше и ярче. Свет из глаз льется как лучистый поток, несущий круговерть эмоций. Он переполнен и любовью, и удивлением, и умилением, и неподдельным интересом. Светлая футболка и рваные джинсы, висящие на бедрах. Он босой, что ли? Да, точно. Голые ноги утопают в густой зеленой траве. Руки скрещены на груди. Пальцы постукивают о голую кожу. Красивый. Господи, как я соскучилась. Просто сил нет. Он такой родной, такой надежный… был, а теперь все – табу.

- Тебе нет, - сопротивляется Илья.

- Почему? – удивляется Филатов. – Лера не против же. Да, Ле?

- Против, - отворачиваюсь от него, прошептав едва слышно отрицание.

- Вот! – опять Илья тянет указательный палец в назидательном жесте.

- Илюшка, а тебе кушать не пора? – подхватывает Мот его на руки. – Давай мы с Ле тебя отведем домой. Ты поешь и спать, а позже все, что захочешь, клянусь! – он забрасывает мальчика себе на шею и поворачивается ко мне. – Лерочка, нам надо обсудить кое-что. Идем, прошу тебя.

На реакциях отшагиваю назад. Он обалдел? Это как обсудить? У него дома, что ли? Я при маме ребенка должна буду с ним общаться или как? Мне не улыбается сидеть с ней рядом. Внутри загорается жуткий дикий огонек. Против моей воли ширится и разметывается по телу сполохами проступающей ярости. Вытягиваю ладони перед собой и вижу, как начинают дрожать пальцы. Если сейчас не угомонюсь, то быть тайфуну. Прикрываю глаза и пытаюсь считать до десяти, посекундно сбиваюсь и начинаю снова.

Унеси Илью, я перерождаюсь – бом-бом-бом в голове… Трескаюсь, адски пламенею внутри и за секунду до взрыва…

- Ле, пойдем с нами? – тонкий голосок мгновенно тушит все.

Судорожно выдыхаю и приоткрываю глаз, кошусь на них. Да, Боже мой! Этот ребенок действует на меня, как катализатор. Илья присыпает песком своих непосредственных реакций мое не начавшееся бешенство. Гасит окончательно и бесповоротно. Дитя такое смирное, ждущее и просительное, что никакая сила в мире не заставит меня сопротивляться его просьбам. Впервые так на меня действует ребенок.

Тремор оставляет тело и куда-то стремительно исчезает, пропадает совсем. Поднимаю взгляд на Мота и тут же плавлюсь под его взглядом. Другой уже посыл читаю, вижу страшную тоску и желание. От этого ощущения подгибаются ноги, начинают дрожать. В надежде не рухнуть под этим покрывалом, хватаюсь за ствол дерева. Да что со мной такое? А Матвей все смотрит и смотрит, и я смотрю, не отрываясь. Понимаю, что все это длится недолго, но эти секунды волшебным образом растягиваются и накрывают нас колпаком, внутри которого бездна желания. Я это чувствую, потому что внизу живота все завязано в канатные узлы. Скрещиваю ноги и сжимаю бедра – белье мокрое, не влажное - мокрое!