Уснувшие дети

Из мяса, купленного в магазине, кровь выпускал забойщик, и это было гарантией качества. В послужном списке в военном билете моего прадеда Дезире я прочел следующую фразу: «Мясник, владеющий техникой забоя скотины».

Семья постепенно обзавелась немалым имуществом и стала считаться знатной и богатой.

Эмиль провел детство, которое пришлось на 30-е годы, в городке. Тогда жизнь в нем била ключом: тут были свои гостиницы и прачечные, кожевенный и мебельный заводы, своя макаронная фабрика. Сразу после окончания школы отец приобщил сына к работе, и тот достаточно быстро стал незаменим. Он вместе с отцом ездил по деревням скупать скот. В стороне от поселков, по краям узких дорог с колдобинами стояли одинокие фермы. Дезире учил Эмиля выбирать скотину, правильно торговаться, а еще правильно справляться с инстинктивным страхом животных при погрузке в перевозной вагончик. Он с гордостью рассказывал, как откармливать скотину, забивать и разделывать. Так Эмиль стал мясником. Его жизнь и лик вписались в нескончаемую череду жизней и лиц всех членов семьи, а заодно и врезалось в память обитателей здешних мест. Он получил в наследство нечто большее, чем ремесло: имя и статус. После смерти родителей дети разделили сбережения, дома и землю. Поскольку Эмиль был старшим, он, естественно, получил мясную лавку и «депо». От отца ему достались в наследство жизнь, предприятие и ремесло.

История моей бабушки Луизы была куда более драматичной. Она происходила из Пьемонта, из итальянской семьи. Отец ее надрывался в поле. Он работал в одном из сельскохозяйственных предприятий за мизерную зарплату, которая обрекала его на бедность. Однако, несмотря на согнутую от постоянного таскания грузов спину, обожженный солнцем затылок, израненные руки, в его душе все же прорастали зерна надежды. И он, и его товарищи по несчастью верили, что завтра жизнь им улыбнется.

Но дело обернулось скверно. Угроза, и без того висевшая над коммунистами, становилась все отчетливее. Унижения, вымогательства и быстрый подъем фашизма не оставили ему выбора. В одну из ночей 1942 года он принял решение в срочном порядке бежать вместе с женой и детьми. Несколько дней они пробирались на юг наугад, не имея конкретной цели, и нашли убежище в одной из деревень в Руайя. Обитатели этого оплота левых уговорили его поселиться в развалинах старого дома. Через некоторое время он нашел работу на одной из соседних ферм.

После Первой мировой войны появление в регионе итальянских семей нивелировало отток горцев и компенсировало нехватку людей, не вернувшихся из окопов. Этих нищих эмигрантов очень ценили местные работодатели и в сельском хозяйстве, и в строительстве, и в промышленности. В то время и пробитые в горах туннели, и головокружительные виадуки, позволившие проложить железнодорожные пути от Альп до Средиземноморья, были созданы потом и кровью итальянцев. Однако после кризиса 30-х годов на них посыпались обвинения в неопрятности, в домашней антисанитарии, в необоснованно высоких зарплатах и даже в том, что у них слишком много детей. В этой нездоровой атмосфере Луиза смирилась со своим положением. Как и отец, она очень быстро научилась ходить по стеночке и помалкивать, видя откровенное презрение хозяев, то есть тех семей, где она занималась хозяйством или присматривала за детьми, которые были порой почти одного возраста с ней. Она ни на что не жаловалась. Здесь была та же нищета, зато не было страха, что ночью ворвутся люди в коричневых рубашках и застрелят отца прямо на пороге.

Бабушка мало рассказывала о своем детстве, прошедшем в крайней нужде. Она не вдавалась в детали, но вспоминала о холоде, голоде и национализме, о доме, слишком тесном для их большой семьи. В юности ей годами приходилось спать на полу и питаться одной полентой. С тех пор безвкусные блюда вызывали у нее отвращение, она проклинала свое прошлое и всегда готовила вкуснейшую и обильную еду. Это был ее своеобразный реванш.

Ничто в доме моих бабушки и деда не напоминало об истории Луизы. Только ее мать, почти столетняя старуха, вечно закутанная в одеяло, пораженная болезнью Альцгеймера, еще рассказывала о прошлом. Моя прабабушка почти полностью оглохла и теперь, сидя в кресле, безостановочно бормотала что-то нечленораздельное на смеси итальянского и пьемонтского наречий. Бывало, она просыпалась в панике. В ее сознании всплывала какая-нибудь сцена из молодости. Она, плача, принималась искать своего мужа и родителей. Так по ночам, в воспоминаниях, которые стараешься обычно подавить, к ней приходила Италия. Чтобы успокоить старуху, бабушка на несколько секунд возвращалась к своему забытому языку.

Луиза познакомилась с моим отцом, когда была еще подростком. Летом каждое воскресенье в городке устраивали гулянья, посвященные святому-покровителю, в честь чего устраивались танцы. После мессы по улицам проносили деревянную статую святого, а потом монтировали на площади танцплощадку, украшенную гирляндами разноцветных огней. Вот под такими огоньками Эмиль и пригласил Луизу на танец. Хватило нескольких песен, чтобы судьба юной пары была решена. Несмотря на колебания отца Эмиля, свадьба состоялась. Луиза легко вошла в зажиточное меньшинство городка. В этом маленьком сообществе одни семейства с гордостью демонстрировали витрины своих магазинов или прицепы к грузовикам, другие, как позорное клеймо, несли на себе алкоголизм главы семейства или отчаяние матери, доведенной до края шалостями многочисленных отпрысков. Луиза удостоверилась, что в той касте, к которой она теперь принадлежала, потомство в почете. В этом кругу детей называли по именам и в церкви, и на теннисном корте. С ними всегда здоровались учителя, и это отличало их от других детей, шатавшихся по улицам, на которых постоянно орал директор школы и заставлял часами стоять на коленях в своем кабинете со словарем на голове.

Отныне в распоряжении моей бабушки была прислуга, что являлось непременным атрибутом нового класса. Органы государственного призрения выделили ей двух умственно отсталых: Пьера и Сюзанну. В окрестностях Ниццы это было делом обычным. Многие семьи, располагающие такими дополнительными рабочими руками, получали немалую финансовую выгоду.

Теперь Луиза могла укрепить свой высокий ранг и дома, и в магазине. Она кричала на покорных бедолаг, командовала и раздавала приказы направо и налево. Давнишние клиенты магазина до сих пор помнят ее ядовитые замечания в адрес тех, кто выказывал нетерпение, когда их недостаточно быстро обслуживали. Моя бабушка ничего не забыла: ни унижений, ни холода, ни голода, – и вела себя с ними так, как когда-то они вели себя с ее близкими.

Ведя жизнь, практически лишенную отдыха, Луиза и Эмиль закладывали основу своей семьи. У них родилось четверо детей: Дезире, Жак, Кристиан и Жан-Филипп. Согласно местным семейным обычаям и в соответствии с итальянскими традициями, старшего назвали в честь прадеда по отцовской линии. Имя Дезире передавалось по наследству – так звали одного из немногочисленных защитников городка, вышедшего живым из окопов. Собственно, именно благодаря ему семья теперь жила в достатке. Первый из сыновей был призван подавать пример остальным, следовать путем родителей и уважать имя, которое его предки с гордостью несли над долиной.

Синдром геев

С начала в июле, а потом и в августе 1981 года в бюллетене MMWR сообщили об эпидемии в Соединенных Штатах. Болезнь поразила более ста пациентов от Сан-Франциско до Нью-Йорка. В то время не удалось определить причину, по которой естественный иммунитет больных оказался разрушен. Первые анализы выявили поразительный иммунный дефицит.

Пытаясь понять, в чем дело, медики выделили симптомы и патологии инфицированных. Лихорадка, ночной пот, потеря веса, хроническая диарея и увеличение лимфоузлов были определены как признаки-предвестники болезни. А уже вслед за ними проявлялись более грозные симптомы: пневмоцистоз и саркома Капоши. Этот синдром диагностировали у одной женщины и нескольких мужчин, не проявлявших признаков гомосексуальности, но вероятных героиновых наркоманов. По сравнению с количеством заболеваний, выявленных среди гомосексуалов, это число казалось ничтожным.