Страница 32 из 75
— Давайте, идите сюда, что вы копаетесь там? — раздался раздражённый голос Мабли, который я теперь узнавал с лёгкостью.
Ну, что же, раз она тут, значит исчезновение наследника без неё точно не обошлось. Посмотрим, как она это провернула.
Из прохода, в котором всё более отчётливо различались дрожащие блики пламени факела, появилась Мабли, одетая в серый просторный балахон. Следом за ней из прохода вывалилась ещё одна женская фигура, тоже завёрнутая в серое, а потом уже появился новый ухажёр Мабли, Беруин, нервно озирающийся и судорожно сжимающий в немного трясущихся руках, факел.
— Ну, что стоим? — прикрикнула Мабли на своего воздыхателя. Было видно, что она явно была на взводе, — давай, вытаскивай масло. Надо светильники зажигать да начинать обряд. Времени у нас не так, чтобы много.
Беруин снял с плеча вместительный вещмешок и начал в нём рыться, шипя про себя невнятные ругательства. Когда же он вытащил из мешка большой кувшин, серое тряпьё на полу, укрывавшее их молчаливую спутницу, зашевелилось.
— Где я? — раздался тихий надтреснутый женский голос, — зачем я здесь?
— Беруин, — ещё более раздражённо прошипела Мабли на сообщника, — да поставь ты это масло, ты что, не видишь, что эта нищенка сейчас очухаеться? Давай быстро бутылку с настоем.
Беруин, продолжающий ругаться вполголоса, наверное, стараясь таким образом заглушить неустанно грызущий его страх, опять запустил обе руки в мешок. Настой он нашёл быстро, и не медля протянул стеклянную ёмкость подруге. Та поднесла горлышко к губам женщины, сидящей на полу и тупо смотрящей в одну точку перед собой.
— Пей, милая, пей, — приговаривала Мабли, успокаивающе поглаживая спутанные, засаленные и грязные волосы бродяжки.
Та послушно глотала мутную жидкость.
— Видишь, как вкусно, — бормотала Мабли, подхватывая женщину и помогая ей встать.
— Ну, что ты вылупился, — обернулась она к Беруину, — светильники зажигай, не стой.
Беруин, словно очнувшись, подхватил кувшин, и двинулся вдоль стены зала, наливая масло в чаши светильников. Его подруга, там временем подняла опоенную женщину и, следя за тем, чтобы она не упала, медленно подвела к стене. Затем, сорвав с неё серую хламиду, начала привязывать её безвольные руки к металлическим крюкам, вмурованным в швы между камнями кладки.
— Давай ручку, вот так, — почти ласково приговаривала она, прикручивая верёвкой запястье бродяжки к ржавому металлу, — видишь, как всё хорошо у нас с тобой получается, красавица ты наша.
Красавицей, конечно, эту безвольную дурочку можно было назвать весьма условно. Грудь, висящая, как ушки охотничьей собаки, тощие ягодицы и слегка деформированные перенесённым в детстве рахитом конечности. Образ завершали выпирающие рёбра и полное отсутствие талии. Про одухотворённость лица я уже и не говорю.
То, что я сейчас наблюдал, очень смахивало на подготовку к жертвоприношению. А значит информация о том, что Мабли якшается с демонами, это не преувеличение. Выходит, и базарные бабки иногда выдают относительно достоверную информацию.
Интересно, кто явится на её зов, и как она решила вопрос своей безопасности? Демону то всё равно, он же, так или иначе, но возвратится в свой доминион в преисподней. А вот ей должно быть не всё равно, и она, по идее, должна употребить всю свою сообразительность и изворотливость, что бы остаться, как бы, не причём. Но, я отвлёкся, надо продолжать наблюдение. Скорее всего, мне предстоит стать зрителем весьма малоприятного зрелища. Но следует овладеть всей доступной информацией. Никогда наперёд не знаешь, что именно пригодится.
С жалостью и презрением посмотрев на своего воздыхателя, Мабли подошла к вещмешку, и, немного поковырявшись в его чреве, выудила оттуда старый, сильно потёртый и засаленный свиток пергамента. Развернув его, долго и пристально рассматривала рисунок какой-то сложной геометрической фигуры. Затем, достав из складок своего одеяния кусок мела, начала ползать на коленях по пыльному полу, вымощенному квадратными плитами. Постепенно на полу начала возникать большая пентаграмма. Спустя минут двадцать Мабли, замкнув внешний контур, удовлетворённо вздохнула и обратила свой взор на Беруина, сидевшего под стеной.
— Дорогой, что ты там расселся? — обманчиво ласково спросила она, — нацеди-ка мне плошечку крови, и кивнула в сторону повисшей на руках у стены истощённой женщины.
Беруина аж передёрнуло, но он послушно встал и на заплетающихся ногах повлёкся к одурманенной жертве. Приблизившись к безвольно висящему телу, он сделал разрез на её левом запястье. Руки его дрожали, а потому разрез вышел неаккуратным, больше похожим просто на рваную рану. Но, так, или иначе, а сосуд наполнился кровью, и он отнес его Мабли. Та, приняв из его рук плошку, начала рисовать этой кровью какие-то таинственные знаки вокруг вершин пентаграммы, изредка сверяясь с пергаментом. Закончив с этим, погнала Беруина снова к мешку — за ритуальными свечами. После того, как свечи были расставлены по своим местам и зажжены, она подошла к жертве, и встав около неё, начала заунывно читать длинное ритмичное заклинание на странном лающе-шипящем языке,
Бедный до синевы Беруин стоял рядом на подгибающихся ногах. Ему было страшно. Иррациональный ужас сковал его волю. Он боялся, что их застигнут тут, в заброшенном крыле баронского замка, за вызовом демона. Он боялся, что ничего у них не выйдет, и он только зря замарается в убийстве этой несчастной бродяжки. Он боялся, что у Мабли всё получится, и демон таки появится. Он боялся демона, он боялся будущего. Он боялся любого исхода. Он просто боялся. Боялся всего. Ужас метался в его полубезумных глазах.
Тем временем голос Мабли набирал силу. Он многократно отражался от каменных сводов, и Беруину казалось, что целый хор безумных жриц читает адскую литанию, в финале которой должно произойти нечто невообразимо ужасное. Его разум испуганно сжался, позволив страху затопить себя с головой.
— Сого ашш чхауш! Краччи ашш чхауш! Аррауин Сао Тинь! — выкрикнула Мабли чужим, жутким голосом, заставившим несчастного Беруина рефлекторно присесть в надежде стать менее заметным.
Лицо Мабли заострилось, причудливые тени легли на него, образуя подвижную маску. В почерневших глазах зажглись призрачные жёлто-зелёные флуоресцирующие огоньки
Свет масляных светильников стал кроваво-багровым, а само пламя в чашах начало беспорядочно метаться. Казалось, даже огонь испытывал ужас перед происходящим.