Парадокс Атласа

В ритуальной проекции быстро сгущалась тьма ночи, повисла жутковатая тишина. На небе, едва различимые из-за витающих в воздухе хлопьев пепла, мерцали звезды. Выбор у Тристана был стандартный и не самый широкий: бей или беги. Точнее, всего один вариант, если учесть, как прискорбно он уступал в силе противнику. Погонится ли за ним проекция Либби, если Тристан побежит? Вряд он планировал это выяснять. В симуляции все замерло, только Либби медленно и торжественно шла к покрытому кровью, чуть живому Тристану.

Проекция Либби нависла над Тристаном, в жизни явно способным на большее, однако в мире ритуальной симуляции все перевернулось с ног на голову. Здесь не имела значения реальность – только муки Тристана, его боль и вина. Париса приготовилась, что сейчас ему нанесут чудовищный удар. Она чуть не отвернулась, когда Либби наклонилась и подняла с пола осколок стекла длиной и шириной с руку. Впрочем, все ужасы в голове Тристана наверняка померкнут по сравнению с тем, как Каллум затравит фантом Тристана в своей симуляции, – подводя к финалу, уготованному всем, кого он ломал эмоционально.

Тристан что-то там прохрипел: не то «прости», не то «спаси» – и закрыл глаза. Париса поморщилась. Тристан, не открывая глаз, натужно взвыл под ударом…

Проекция мигнула, будто симуляция дала сбой. Фантом Тристана пропал и…

Париса, прищурившись, подалась вперед. Живой Тристан, судорожно втянув воздух, очнулся в своем теле – он так и лежал на полу, там же, где упал в начале обряда. Пока Тристан с трудом переводил дух, Либби в его симуляции, вскочив на ноги, озиралась по сторонам, словно бы где-то посреди погрома еще пряталась некая не успевшая сбежать часть Тристана.

Тристан не сразу поднялся на ноги. Вид у него был помятый, хотя от полученных в симуляции ран не осталось и следа.

В том, как закончилась эта симуляция, Парисе виделось нечто странное. Схватка Нико завершилась вничью, Рэйны – предположительно смертью Парисы, тогда как симуляция Тристана продолжалась без него.

Париса взглянула на Атласа, который очень заметно подался вперед.

– Почему Роудс не исчезла, раз она убила Тристана? – спросил наконец Нико.

Пока все молчали, Далтон встал, быстро пряча брошенный в сторону Атласа смущенный взгляд.

– Ничего существенного, – сказал он, взмахом руки закрывая их окошко в ритуальную проекцию. – Обычная задержка, вот и всё.

Чушь. Париса раскусила ложь Далтона, потому что хорошо его знала. Тем временем Рэйна скосила на Парису взгляд, как бы ища подтверждения своим мыслям, но та никак не отреагировала, главным образом чтобы позлить Рэйну.

– Роудс не убивала Тристана, – сказал Каллум.

– Мы не видели, как Рэйна убила Парису, – заметил Нико. – Но симуляция завершилась, потому что Рэйна намеревалась убить, так?

Рэйна бросила на него испепеляющий взгляд.

– В данном случае Роудс – сама проекция, а не создатель, – напомнил Каллум.

– Верно, – поспешил вставить Далтон, даже слишком поспешил. – Да, все именно так.

– А, – сказал Нико, которого явно не удалось убедить. – Но…

– Мистер Нова, – обратился к Каллуму Далтон, – вы готовы?

«Что ты сделал?» – спросила Париса Тристана, и тот яростно, с негодованием взглянул на нее.

В мыслях у него, как обычно, полыхал бесформенный гнев, гремучая смесь злости, обиды и боли. Однако в этот раз Париса заметила еще кое-что, некую незнакомую структуру. Проблеск чего-то, больше похожего на искру, чем на пламя. Падение перед самым взлетом к вершине. Нечто упорядоченное, выстроенное как по сетке и доступное Тристану в мгновения отчаяния. Картинка первая: тело Либби Роудс на полу ее спальни. Картинка вторая: Либби Роудс, отраженная в пронзающем его осколке стекла.

Образ Либби в голове у Тристана внезапно рассыпался на множество копий, осколков или частиц, повторяющих знакомую траекторию. Париса чувствовала поддельность Либби-проекции, потому что она казалась фальшивой и Тристану. Это были волны, отражения, эхо. И каждое несло печать, которую Тристан распознавал подобно замаскированным чарами дефектам во внешности. Энергии, хлеставшей из Нико. Мороку, волнами исходившему от Каллума.

Париса понимала, что Тристан видит примененные чары, но то, что он увидел перед самой смертью в проекции, было другим. Некий портал, тоннель. Словно стоило Тристану закрыть глаза, и в комнате все скривилось, перестроилось, лишилось известных параметров, цветов, очертаний, элементарной плотности. Тристану удалось… нечто. Он что-то сдвинул.

Провалился куда-то.

«Время», – внезапно с ослепительной ясностью осознала Париса.

И моргнула, заметив, что пялится на Тристана.

– В чем дело? – пробурчал тот.

Нет, ну каков дурачок всемогущий. Впрочем, таращилась на Тристана не только Париса. Атлас тоже не сводил с него взгляда, а через трещинку в его тщательно возведенной ментальной защите проскочил обрывочек некой мысли, отчаянной и приправленной чем-то опасным – колючим и неприкасаемым, предательски выдающим надежду.

Однако стоило Парисе это заметить, как в ту же секунду Атлас стряхнул с себя ее чары и взглядом дал понять, что знает о ее открытии. Выходит, здесь есть что открывать. Хранителя постигло какое-то ужасное несчастье, а Тристан – ответ на его поиски. Или – самое меньшее – указатель.

– Ни в чем, – ответила Тристану Париса и посмотрела на обмякшего Каллума. Вот-вот должна была появиться его проекция. – Все замечательно.

Каллум

Он уже приготовился увидеть Тристана, раз уж эта игра-ритуал манипулировала эмоциями. Отчасти он хотел увидеть его. К этой встрече Каллум был почти готов, заново пережив к тому времени день, когда единственный союзник – или друг, ладно, чего гадать попусту, – записал его в расходный материал, ну или – самое меньшее – предпочел бы видеть в гробу. С тех пор Каллум коротал ночи за бесконечными философскими репетициями, решая, что бы такое в очередной раз сделать, выпади ему шанс все повторить. Он мог бы повести себя благородно, возвышенно. Подняться над собой. «Нет, Тристан, я бы не смог. Причинить вред тебе? Да я скорее умру. Как тебе такое в голову-то пришло?» Проявить отвагу, и все такое. Вышло бы интересно, но не особо весело. Зато внесло бы заслуженную лепту в непрекращающуюся борьбу Тристана с собственной несостоятельностью. Теперь все чувства Тристана затуманились, и Каллуму это не нравилось. После столкновения в столовой Тристан ушел, не сказав ни слова, замкнулся в себе, лицемерно водрузив корону на голову. Все это делало Каллума главным злодеем.

Как будто решение Тристана убить Каллума – не предательство только потому, что он потом передумал. Как будто все, чем Каллум делился с ним: каждой сокровенной мыслью, личным признанием, – это ложь, а если не ложь, то пустячок, растереть и выбросить.

Страшнее, прикинул Каллум, будет столкнуться с Нико. Физическими силами Каллум управлял плохо и не выдержал бы даже слабого землетрясения, а самое поганое – у Нико не было эмоциональных травм, которые можно было бы использовать. Да, он потерял Либби, но вряд ли сокрушался по этому поводу. К тому же Нико питал безумную веру в то, что Либби еще жива, и это никак не годилось в качестве рычага управления. Вот Рэйну хотя бы не отпускало что-то по-настоящему мрачное, нечто из прошлого, что она бережно спрятала в клетку и заморозила во льду. Нико же был сосредоточен исключительно на светлом будущем, и над близким горизонтом для него всегда светило яркое солнце.

И вот, когда перед Каллумом развернулась проекция, он приготовился либо раздражаться, либо тревожиться. Ждал он, как ему показалось, долго.

Так долго, что успел налить себе выпить и устроиться на диване в раскрашенной комнате.

– Ну и, – прозвучало у него за спиной, – сам скажешь им или мне это сделать?

Услышав знакомый голос, Каллум чуть не поперхнулся, и скотч обжег ему горло так, что брызнули слезы. Этот голос постоянно звучал у него в голове нестихающим скрежетом. Надменный, напыщенный, с растянутыми гласными.