Рокировка

– Не увидел бы своими глазами, ни за что бы не поверил, – тряхнул мужчина головой. – Этот парень говорит, что родился сто лет назад в предместье Парижа. И кстати, говорит он именно так, как говорили в то время. Я еще кое-что проверю, но думаю, личность, которую он назвал, действительно существовала.

– Это что? Переселение душ? – растерянно пролепетал врач.

– Да хрен его знает, как оно там называется, – фыркнул мужчина, направляясь к дверям.

– Мсье! – окликнул его Александр. – Что происходит? Где я? Какой сейчас год?

– Это Россия, сынок. А год тысяча девятьсот девяносто третий, – обернувшись, тихо ответил мужчина.

Охнув, Александр судорожно перекрестился и, истерически рассмеявшись, потерял сознание.

Очнулся Сашка от резкого запаха. Хрипло застонав, он попытался отвернуться и застонал снова. На этот раз от боли в голове. Под черепом словно бильярдные шары перекатывались.

– О, очнулся, – послышался голос. – Напугал ты нас, парень. С чего это тебе вздумалось в обморок падать, словно графине при виде мыши?

– У доктора спроси, – еле слышно огрызнулся Сашка.

– О! Слышите, доктор? Опять этот странный язык, – послышалось в ответ.

«Мать твою! Что я там такого сказал-то?» – вяло подумал Сашка, пытаясь осознать, что вообще происходит.

Чьи-то руки принялись ловко обтирать ему лицо влажной тряпкой, от которой нестерпимо несло застарелой сыростью. Было не очень приятно, но слегка взбодрило. Осторожно приоткрыв глаза, Сашка вдруг понял, что повязка с лица и головы исчезла. Только на правой щеке появилось тянущее ощущение. Словно кто-то скотчем подтянул кожу. Он попытался коснуться лица рукой, но его крепко взяли за кисть, строго пояснив:

– Не нужно трогать рану. Ее смазали мазью.

– А что там, доктор? – поинтересовался Сашка, послушно опуская руку.

– Рассечено лицо. Тебя привезли, когда рана уже начала подсыхать, так что накладывать швы было бесполезно. В общем, украшением ты обзавелся не самым симпатичным, – пожал тот плечами, едва заметно смутившись.

– Скажите прямо, доктор, что с такой рожей лучше по темным улицам не шататься. За висельника примут, – жизнерадостно проворчал знакомый голос.

– Жак, ты бы лучше на свою рожу в зеркале полюбовался, – не остался Сашка в долгу. – И без шрама лопатой не отмашешься.

– Ага, уже начал шутить, – заметно повеселел врач. – Скажите, Александр, вы ведь выросли в приюте?

– Именно так, мсье.

– А родителей своих вы совсем не помните?

– Нет, мсье. Сколько себя помню, все время в приюте, – ответил Сашка, не понимая сути этих вопросов.

– Странно. Хотя кое-какие мысли у меня по этому поводу есть, – задумчиво протянул врач.

– А что произошло, мсье? Что я такого странного сделал, пока изображал покойника? – осторожно спросил парень.

– Вы бредили. И в этом не было бы ничего удивительного, если бы не делали это на русском языке. Я несколько раз сталкивался с русскими и запомнил несколько их выражений. Не уверен, что смогу воспроизвести их точно, язык у них сложный, но как они звучат, помню отлично.

– А я их вообще никогда не видел, – растерянно проворчал Сашка, судорожно прикидывая, как бы выкрутиться из сложившейся ситуации. – А вы как думаете, откуда это? Что вообще происходит, мсье? Почему я вдруг заговорил на другом языке?

– Моя теория заключается в том, что вы по происхождению русский. Отсюда и разговор на этом языке в бреду. Всплыли воспоминания раннего детства. Но, увы, точно я этого утверждать не могу, – вздохнул врач.

– А разве такое возможно? Ведь дети до определенного возраста ничего не помнят, – пролепетал Сашка, старательно изображая из себя недалекого вояку.

– Должен признать, что мы еще очень многого не знаем о работе человеческого мозга. Вот что. Вернуться в строй вы уже не сможете. Так что я немного вам помогу. Мой старый приятель содержит клинику для душевнобольных, и подобные случаи его очень интересуют. Я дам вам письмо для него. Вернетесь в Париж, отправитесь по адресу и отдадите ему письмо. Думаю, он сумеет вам помочь. А теперь расскажите мне, как вообще вы жили в приюте, кто был его управляющим и чем вы там занимались?

– Ну, а-а… э-э… – растерянно заблеял Сашка, напуская на себя испуганный вид. – Доктор, я не помню, – растерянно произнес он, подпуская в голос сиротскую слезу.

– Что, совсем? – врач тут же сделал стойку.

– Помню, как меня зовут. Помню, что всю жизнь прожил в приюте. Помню, что пришлось срочно бежать. И все, – в нескольких словах поведал Сашка свою историю.

– А почему вам пришлось бежать? – тут же последовал вопрос.

– Я сделал что-то плохое, – прохрипел парень, у которого от всей этой говорильни уже во рту пересохло.

– Что именно? – не унимался врач.

– Кажется, я с кем-то сильно подрался, – продолжал изображать амнезию Сашка.

– М-да, похоже, это и вправду задачка не по моим знаниям, – скривившись, проворчал врач и, поднявшись, добавил: – Ладно, будем считать, что вы все еще находитесь в процессе выздоровления. Две недели у нас с вами есть. Потом я буду вынужден отправить вас в метрополию. Занимать место в госпитале, когда идут тяжелые бои, мне никто не позволит. Так что в ваших же интересах побыстрее встать на ноги.

– Я постараюсь, мсье, – истово пообещал Сашка, чувствуя огромное желание сбежать из госпиталя прямо сейчас. Даже в таком состоянии.

Проводив врача взглядом, он осторожно повернул голову и, увидев с интересом наблюдающего за ним Жака, попросил:

– Дружище, дай воды, пожалуйста. В горле от всего этого пересохло, как в пустыне.

– Держи, – осторожно поднявшись, протянул ему кружку Жак.

Кряхтя, словно старый дед, Сашка сумел приподняться на локте и, осторожно осушив кружку до капли, с таким же кряхтением улегся обратно.

– На мне цветы не растут, Жак. Ты чего так уставился?

– Пытаюсь понять, кто ты, – с ухмылкой хмыкнул тот.

– Я бы и сам хотел это понимать, – буркнул Сашка, устраиваясь поудобнее.

– Ты и вправду русский? – не отставал Жак.

– Дружище, я понятия не имею, кто такие эти русские и как они выглядят. Говорил же, я всю жизнь в приюте прожил, – ответил парень с раздражением. Этот разговор начал его напрягать.

– Да ладно тебе. Мне-то ты можешь признаться, – продолжал настаивать Жак.

– В чем? В том, что ни черта о себе не помню? Можешь попросить у доктора мои бумаги. Там все написано.

– Неужели вообще ничего не помнишь?

– Только в общих чертах, – вздохнул Сашка. – И должен признаться, меня это крепко пугает.

– Думаешь, за тобой есть что-то, за что тебя могут потащить к судье? – тут же насторожился Жак.

– Плевать мне на судей, – отмахнулся Сашка. – Я честно служил, и не моя вина, что получил контузию. Это война, и на ней всякое бывает. Я не понимаю, что мне делать дальше.

– Ну, не все так плохо, приятель. Наш коновал решил принять в твоей жизни участие, так что, думаю, сумеешь пристроиться, – протянул Жак с заметной завистью.

– Возможно, возможно, – буркнул Сашка, погружаясь в собственные размышления.

Прежде всего нужно незаметно провести проверку организма. К его удивлению, на этот раз все было гораздо лучше. Похоже, полный покой при контузии был взят не с потолка. Во всяком случае, голова уже болела не так сильно. Само тело отзывалось на любое движение гораздо быстрее, а главное, что из пальцев пропал тремор. В прошлое пробуждение они тряслись, словно у завзятого алкоголика с бодуна.

Накрывшись до подмышек одеялом тонкого сукна, Сашка принялся старательно напрягать и расслаблять поочередно все мышцы тела, пытаясь реанимировать их. Вскоре он почувствовал, что начинает оживать. Кровь быстрее заструилась по жилам, и даже в голове прояснилось. Но вставать он пока не рискнул. Грохот за стенкой палатки (похоже, уронили какую-то тару навроде бочки) заставил его болезненно сморщиться. Неожиданный шум отдался болью в висках и звоном в ушах. Словно сковородой по затылку приложили.