Град разбитых надежд

— Я — ваш бог! Разве можно сражаться с богом? Без меня ваши миры пропали бы в черной дыре, я сохранил их как свои сокровища, — прорычал Змей, обрушивая на Джоэла удар когтей одной из лап.

Уклониться удалось лишь чудом, но и то не до конца — когти врезались в плечо, левая рука повисла безвольной тряпкой. Джоэл глухо завыл, но почти не почувствовал боли, а Змей выплюнул языки черного пламени, которые оказались не огнем, а новыми черными линиями, пережеванными остатками сущности и разума всех, кого он поглощал долгие годы. Их оболочки, Разрушающие, скитались голодными мертвецами за пределами мира линий. Хотя бы они не мешали. Но толку-то? Двое вторгшихся безрассудных героев все равно проигрывали.

— Нет! — донесся отчаянный крик Стража Вселенной, исковерканного, окровавленного. Птичий образ таял, обнажая человека в разорванной кольчуге. Он размахивал мечом, но черные линии растягивали его, как на дыбе, разрывали, заставляли исчезать черным дымом. И вновь он появлялся, уже в другом месте, но борьба не имела смысла, когда когти Змея впивались в тело, когда его клыки рвали плоть. Страж Вселенной, всех миров за пределами Норы Змея, проигрывал в чужеродном для него бытии, не понимал его законов, не работала его великая мощь. Вскоре он просто слабо вздрагивал, как раздавленный жук, едва держа меч.

— Что, не можешь умереть? Ведь в этом твое проклятье, — смеялся Змей, рыча утробным басом, как незримый орган. — Станешь еще одной моей забавой, моей игрушкой, которую я буду ломать и собирать заново. Пусть по тебе плачут те, кто послал тебя на эти муки.

— Ты никогда… — прохрипел Страж Вселенной, но его сжали когти одной из множества лап Змея. Он изменялся, отращивал конечности, выпрастывая их из черноты бронированного тела, где не различалось начала и конца, только отдельные сегменты, как у гусеницы.

— Смотри, Сумеречный Эльф, твой Страж Мира, Белый Дракон, не удался, он будет теперь моим. Моим, хочет он этого или нет, но он станет ключом к моей свободе, — гудел голос Змея, а Джоэл пытался рубить сотни жгущих линий, но они опоясывали его, обхватывали плотным коконом.

«Проиграли! Мы проиграли!» — с ужасом понял он, когда его захлестнула с головой бесконечная темнота. Он тонул в ней, как в омуте, как в день своей мнимой смерти на Королевской Улице, но теперь ему готовили участь хуже смерти, пусть он и не представлял, в чем она состоит.

Где-то вдалеке остался Каменный Ворон, Вермело, человечество. Внутри кокона Джоэл оказался один на один со своими призраками, притупилась даже боль, ушла неземная усталость. Замерло все пустыней остановленного времени, как обратное рождение, как исчезновение до разложения на клетки и частицы.

Линии перетирали плоть, съедали кислотой кожу, выгрызали мышцы, превращая в иное существо, лепя заново. А в меркнущем сознании представлялся бальный зал, где Джолин в красном платье и Ли в нарядном бархатном фраке кружились с ним в вальсе на троих, в их новом придуманном танце, символе их счастья и гармонии. И безликие зрители аплодировали, завороженные красотой и радостью. Но Джоэл чувствовал, что в зале что-то не так, что-то заставляло возвращаться, не утопать в сладких грезах несбыточного, пока из его тела лепили нечто иное, другое существо, ключ к свободе из Норы Змея, его тюрьмы. Джоэл же сгорал в плену черных линий.

— Здравствуй, Белый Дракон, — донесся голос Змея Хаоса. — Ты не хотел приходить, но тебя привел Каменный Ворон, Сумеречный Эльф… у него много имен в разных мирах, и ни одно из них не верно. Он — лжец.

— А ты? Великий любитель правды? — прорычал Джоэл, с усилием приоткрывая глаза. Еще никогда так не хотелось спать, дремота туманила рассудок, загоняя в недра бессилия. Все воспринималось отстраненным и бессмысленным, как под действием сильного наркотика.

— Я — суть и смысл ваших миров. Без меня вы все погибнете, — объяснил Змей, мягко, почти по-доброму. Он вовсе не собирался убивать своего нового Вестника, но он превращал его подобного себе монстра, но творил не союзника, а верного раба, слугу, лишенного воли.

— С тобой погибнет множество миров… Ты не можешь по-другому, — ответил Джоэл. — И то, что ты лишил меня Ли и Джолин, не поможет тебе подчинить меня, я только больше возненавидел!

Змей остановился, как и кружение черных линий вокруг, как и проникновение их в разум, под кожу, в мышцы. Джоэл чувствовал, как сквозь уши незримые черные ворсинки вползают ему прямо в мозг, раздвигают кости черепа, изменяют его форму. Мучения плоти отзывались притупленно, как под морфином, хуже скребла боль отчаяния проигравшего в душе.

— Джолин… мертва? — вдруг растерянно пророкотал голос Змея, точно он все еще не верил, поэтому глядел на Вермело двумя глазами, чтобы убедиться. И все еще не желал принять реальность этой утраты. Он потерял своего верного раба и теперь, похоже, создавал нового.

— Мертва, — отчетливо крикнул Джоэл, сжимая зубы, вздрагивая, силясь освободиться, хоть что-то сделать. Но черные линии сковали его по рукам и ногам, только голос остался, потому что властитель мира за стеной решил поговорить, обратиться напрямую, спросить последний раз. Он жаждал своих ответов.

— Мертва! Мертва! — зашипел в ярости Змей. — Мой Вестник, моя Джолин мертва.

— Что ты сделал с ней?

— Джолин — моя ловушка, мое творение. Бифомет Ленц был лишь марионеткой. Я свел его с ума, я дал ему власть. Но Джолин… Нет… Он вышел из-под контроля, и тогда я приказал Зерефу сжечь имение и вытащить Джолин. Она должна была встретиться с тобой, Белый Змей. Ты должен был выбрать ее! Но ты… Ты убил ее! — метался по другую сторону кокона Змей, изнывая от неразгаданной невыносимой муки, как будто лишился не просто послушного солдата и раба. Кого-то более важного.

— Она попросила, — ответил Джоэл, борясь с немотой и оглушающими воспоминаниями недавнего прошлого.

— Ты выбрал долг, а не любовь. Почему? Почему? Я ведь все рассчитал!

— Нас лишили выбора! Она не захотела быть твоей марионеткой! — прорычал Джоэл, внезапно освобождая правую руку, без изумления обнаруживая, что она превратилась в чешуйчатую лапу.

«Если я сдамся отчаянию и своей боли, он победит, он сделает меня еще одним Вестником Змея, марионеткой. И жертва Джолин будет напрасной. Нет! У меня еще есть Вермело, я служил городу и его жителям. И буду служить дальше! У меня есть надежда! Разбиты человеческие мечты, но долг охотника длиннее его жизни», — отчетливо донесся собственный голос в голове. Голос кого-то иного, более сильного, более совершенного.

Джоэл распрямился, разомкнул искусственную позу жалкого зародыша, человека, которого перековывали в монстра в яйце с черной скорлупой. Нет, теперь он управлял коконом, теперь только ему подчинялись линии, за которые он схватился обеими руками или же лапами, не почувствовав никакой боли. Взметнулось его новое тело гигантского существа, покрытое гладкой белой чешуей, вскинулась длинная грива вдоль хребта. Он превратился в Белого Дракона, подобного светлому близнецу Змея Хаоса, и враг еще не понял, что проиграл.

Джоэл вытянулся во весь рост, размыкая кокон черных линий. Он дотрагивался до них, и темнота распадалась, бледнела, как расходящаяся гематома. Он исцелял, превращая темные лини в светлые. Змей вздрогнул и вскричал:

— Что ты делаешь? Нет! Этого не может быть!

— Он победил свое отчаяние, — донесся голос Каменного Ворона. — Джоэл! Я помогу тебе!

— За моих друзей, за Ли, за Джолин! — пророкотал голос Джоэла. Джоэла? Нет! Белого Дракона, который взвился наравне со Змеем Хаоса, скорбный страж, познавший великие потери, но не утративший человечности даже в образе монстра.

— Ты не можешь! — зарычал Змей, взмахивая хвостом, но Белый Дракон свернулся кольцом и впился зубами. Джоэл отчетливо почувствовал, как горькая кровь древней рептилии стекает в его горло, как пьянит новый виток битвы, в которой он сражался со Змеем как равный, как тот, кого враг призвал своей волей, но сам себя обманул, сам себе подписал приговор.