Страница 9 из 24
– Женщины, они лучше нас мужиков. Совершеннее! – заключил он свой рассказ и в назидательном жесте поднял вверх указательный палец. Отодвинул от себя недопитый стакан с чаем, крикнул сыну, чтобы тот приготовил специи в подарок гостям и, повернувшись ко мне, спросил: – Понимаешь в специях-то?
– Чуточку понимаю, – ответила я.
– Что знаешь?
– Ну-у… использую перцы – красный, белый, чёрный. Красный свой. Пользуюсь куркумой, корицей, гвоздикой, кориандром, зирой… что ещё? Эстрагон, мята, мелисса, укроп, орегано, сельдерей, петрушка. Сразу и не вспомню все. Травы свои в основном, сама ращу, сама сушу…
– Сама растишь? – удивился он.
– Да. Выращиваю для себя. Дача у нас… то есть, у меня.
Он озадаченно взглянул на Сергея, а Серёжа смотрел на меня, улыбался, а в глазах опять интерес.
– Ну пойдём, вместе выбирать будем, – пригласил хозяин магазина и отъехал от стола.
Сергей остался с Машей. Провожая меня глазами и напутствуя, он беззвучно чмокнул воздух перед собой.
Серёжин друг долго рассказывал о многообразии специй, требовал нюхать и растирать их в пальцах, объяснял, какие специи не надо соединять вместе, а что с чем будет хорошо. Я честно старалась запомнить всё, что он говорил, но… и названия-то вряд ли все повторю. Я уже утомилась, когда подошёл Сергей и прервал друга:
– Пора нам, Витя.
Человек в коляске потух – потерял и энтузиазм, и улыбку, и устало спросил:
– Запомнила? Иди, прощаться будем.
Я, как и в первый раз, послушно шагнула к нему, а он вдруг произнёс:
– Подранок ты. Вижу. Чувствую.
Его сочувствие было так неожиданно, что глаза мои тотчас наполнились слезами, я дёрнулась назад, но Виктор не отпустил и, успокаивая, стал гладить ладонью по спине.
– Береги её, – говорил он при этом Сергею, – береги. Ранена она. Вижу. Чувствую.
Взяв за плечи, он отстранил меня от себя, его темные, такие, что не было видно зрачков, глаза старались проникнуть в мою боль. Я всхлипнула.
Рука Сергея легла на плечи, и губы коснулись уха:
– Маленькая.
Прижав к себе, Сергей уже не отпускал меня – одной рукой прощался с другом, ею же в прощальном привете помахал Маше, ею же взял коробку – гостинец со специями.
Я тем временем справилась с собой – высушила слёзы и отёрла щёки. Мы дружно сказали: «До свидания», – и вышли из магазина.
На улице Сергей тревожно заглянул мне в лицо, я успокоила:
– Я в порядке, Серёжа.
Расспрашивать он не стал.
– Расскажи о них, – попросила я, когда мы сели в машину. – Они удивительно гармоничны.
– Длинный рассказ получится, – предупредил Сергей, – давно их знаю… подожди-ка… около тридцати лет уже! О Викторе я услышал, когда с переломом ноги попал в больницу, он уже две недели валялся в хирургии, и весь персонал больницы был занят пересудами о нём и его невесте. Чуть не ставки делали. Чтобы заработать на свадьбу, Виктор решил пошабашить на стройке. После развала Союза на стройках технике безопасности не особо следовали, тем более ночью, в отсутствии начальства. В общем, упала на него какая-то плита или блок. Он плиту видел, хотел увернуться, но поскользнулся в грязи, и вся эта махина рухнула ему на ноги. Собрать ноги хирургам не удалось, он и сам чудом выжил – пока скорая приехала, пока довезли, он крови много потерял. Невеста его в отказ, а он жить не хочет. Врачи её пытались уговорить, чтобы подождала, пока у него шок пройдёт, она ни в какую. В общем, попрощалась. Виктор во время отлучек нянечки сплёл себе удавку из трубок системы, удавиться решил. Девчонка спасла, она бродила по коридору, ждала отца с операции, звук непонятный услышала, ну и заглянула в палату. Потом Витя из окна вывалиться хотел, на руках добрался до окна, уже и на подоконник взгромоздился. Опять та же девчонка подоспела. Девчонка эта – Маша. Ей тогда лет четырнадцать было, в больницу она к отцу приходила, её отец и латал Виктора. После второго спасения приходить стала к Виктору. Как-то она его и вытащила.
– Судьба она его.
– Перед выпиской я зашёл к нему, как раз после его второй попытки свести счёты с жизнью. Решил поговорить – не по-мужски, мол, так, с жизнью из-за ног счёты сводить. А когда увидел глаза его, нравоучения свои забыл, понял – боль не с потерей ног связана, предательство он пережить не может – любил он невесту свою. Мы всю ночь с ним проговорили. Я о своей школьной любви рассказал. Так и подружились. В Машины семнадцать Виктор сделал предложение. Отец её принял всё спокойно, а мать не согласилась – обманом увезла Машу в Германию к бабке, собрались в психушку дочку-внучку упечь, только бы не замуж за калеку. Я денег дал, Витя поехал и похитил девочку. Пропали, ни слуху ни духу. Года через два случайно встретил его в этой вот самой лавке. На голос его пришёл!
Серёжа рассмеялся, а я ввернула:
– Да не лавка, а целый магазин у них!
– Я по нуждам бизнеса в Стамбуле задержался, – продолжал Серёжа. – Мне нужен был партнёр, а сладить с кандидатом не получалось, чем-то я ему не нравился – он и не отказывался, и не соглашался. При очередной встрече я попросил его помочь с гражданством для ребят. Он порекомендовал нужных людей, и дело сдвинулось. Когда Витя с Машей получили паспорта, я решил выкупить и подарить им этот, как ты выразилась, «целый магазин». К этому времени они уже первенца родили. Согласились на долевое владение с постепенной выплатой своей доли. Вот так! – Сергей опять рассмеялся. – Так мы стали деловыми партнёрами. А как тебе экспресс-лекция?
– Да я почти ничего не запомнила! Он названиями трав сыплет, я о таких и не слышала, к тому же названия тюркские, я их даже на слух плохо воспринимаю. Увлечён он… хорошо, когда человек делом своим увлечён. Знаешь, неожиданно как-то видеть его за прилавком сухих трав, он более органично смотрелся бы на фоне разных видов оружия.
– А он и хотел стать военным, да судьба не согласилась. Виктор срочную службу в Афганистане отслужил. Сколько парней в гробах вернулось, а он год воевал и ни одной царапины. А вернулся, жениться надумал…
Утишая его печаль, я поднесла к губам его руку, поцеловала и сказала:
– Маша – красавица. Её бы в камне изваять. А голос какой дивный! Она не поёт?
– Не слышал. Виктор как-то упоминал то ли в шутку, то ли всерьёз, что, когда Маша укачивает детей, соседи сбегаются под окна послушать. Я не придал значения. Не счастлива она.
– Как? Любимый мужчина, дети, внуки…
– Как-то приехал в Стамбул, а встретиться с ними времени не нашлось. На удачу перед отъездом уже заскочил не в лавку, а в квартиру. Маша дома одна была, открыла, глаза красные, лицо опухшее. Видать, наболело, потому и не сдержалась, рассказала. Виктор во время секса иногда называет её именем той, бросившей его женщины…
Я охнула и зарылась лицом в одежду Сергея.
– …бывает, разговаривает во сне, тоже с той, ещё на своих ногах.
– Любит? – воскликнула я. – До сих пор любит? А Маша? Она же… она же его ангел-хранитель!
Мы надолго замолчали; думая об одном и том же, не искали слов. Машина остановилась. Вздохнув, Серёжа сказал:
– Давай выбираться, Маленькая. Мы уже в который раз вокруг гостиницы крутим.
– Серёжа, Машу надо обязательно проверить на слух… – задумчиво произнесла я, – и, если слух есть, ей обязательно надо петь!
Перекусив чаем у Виктора и Маши, мы решили не обедать. Я приняла душ и перед тем, как отправиться в салон красоты – уложить волосы и «сделать лицо», позвонила маме.
Мама уже всё знала. Услышав мой голос, она заплакала, запричитала: «Как же так, Лида… как же так можно с Костей… какая такая половинка в твои почти шестьдесят… ты сошла с ума… люди в эти годы старость ждут вместе, берегут друг друга… разве можно вот так, не подумав, не узнав человека… а вдруг он аферист какой…»
Я слушала непрекращающийся поток страхов мамы, изредка делала попытку вставить слово, но понапрасну – меня не слышали. Я слушала и смотрела на Босфор. И тоже плакала.
Сергей стоял за спиной, обнимая меня за плечи, и слышал каждое слово мамы. Постепенно её монолог перерос в наш диалог.