Страница 10 из 17
Но больно не было. Повеселевшая, Сольвейг, с замиранием сердца наблюдала, как сильные пальцы кузнеца, виток за витком, осторожно разгибают толстую стальную полосу.
– Ты очень силен, для человека, – заметила она.
– Для человека? Это ты так решила?
– Все знают, что люди слабы!
– Значит не все люди таковы. Я кузнец с самого детства, но есть мирные пахари и земледельцы, что меня на лопатки одной левой укладывают.
Сняв импровизированные кандалы, кузнец встал. Критично осмотрев горе кочергу, он выпрямил ее на сколько смог, а потом, слегка вспотев, скрутил в несколько витков. Получилась, пусть и не идеально ровная, но витая безделушка. Довольный собой, Арон повесил кочергу на место. А свободная Сольвейг снова забралась на свой табурет…
К концу второго часа, кузнец, наконец закончил творить вопиющий беспредел, называемый уборкой. Черный топор снова занял свое место возле софы, а натертый до блеска меч перекочевал куда-то на первый этаж. Оставшиеся же на полу предметы, он просто скидал в мешок, и уволок в подвал, с глаз подальше. Теперь, в просторной комнате стало легче дышать, пахло влажной древесиной, и чистым, свеже постеленным бельем. Солнечные лучи приятно переливались, отражаясь в кристально чистых стеклах… И только Сольвейг балансировала на своем табурете, боясь опустить ногу на что-то чистое. Довольный собой, Арон окинул взглядом свое аккуратное жилище. Когда взгляд пал на чумазую бестию, радости в нем поубавилось. Но, мгновение спустя, он уже недобро улыбался, почесывая небритый подбородок. Сольвейг быстро смекнула – что-то сейчас будет…
Вернулся кузнец не скоро. Он был умыт, чисто выбрит и переодет. На спине он нес широкую деревянную кадку. Однако, бестии не было на виду. Бросив кадку рядом с табуретом, он оглядел пол, и не найдя следов, поднял глаза вверх. Она сидела на балке перекрытия, подобрав ноги так, чтобы нельзя было дотянуться. Покачав головой, кузнец принес ведра с водой, мыло и медный черпак.
– Слезай, мыться будем.
Она отчаянно замотала головой, давая понять, что не слезет.
– Тебе все равно придется слезть. Сажа впитает всю влагу с кожи, она высохнет и потрескается. Она будет чесаться и зудеть в самых разных местах. А когда сажа въестся в кожу, тебя будет уже не просто отмыть. Ты понимаешь, что я имею в виду? Я уж не говорю о перьях…
Сольвейг, брезгливо поморщилась. Тело уже начинало чесаться и раздражающе подзуживать. Он был прав, на этот раз. Хоть она и не сильно любила воду, сделать это было необходимо. Вцепившись в несущую балку, она, скребя когтями соскользнула вниз, приземлившись на свой табурет. Он подал руку, забыв с кем имеет дело. Бестия, не знакомая с людским этикетом, вдруг оступилась, и рефлекторно вцепилась в его кисть. Он вскрикнул от неожиданности. Скулы вздулись от напряжения, а другая рука сжалась в крепкий кулак. Но он ее не ударил. Молча стерпев внезапную боль, он резко выдохнул, потом еще раз. Словно спуская пар наружу.
– Я не хотела…
Он схватился за ее кисть и жестом приказал молчать. Потом медленно, один за другим, извлек ее острые когти из своего тела. Присев на пол, он зажал раны здоровой рукой, и сидел так, пока боль не утихла. Сольвейг хотела прикоснуться к нему, но побоялась поранить снова.
– Я правда не хотела! – прошептала она, присев рядом.
– Верю, – процедил он сквозь зубы. И посмотрел ей в лицо.
Сольвейг смотрела на него, и впервые в ее лице он увидел, тень сострадания. Сострадание, у нее? Что-то новое в этом мире… Но, когда взгляд ее упал на рану, все переменилось. Его кровь уже просочилась сквозь пальцы и капала на пол. Кузнец терпел боль, но наблюдал происходящие в ней перемены с интересом. Как расширяются ее зрачки… как нервозно поджимаются губы… учащается дыхание… Как умоляюще смотрят на него ее глаза.
– Черт с тобой, хуже уже не будет… На!
Он протянул ей раненую руку и отвернулся. Она мягко взяла его предплечье теплыми ладонями. Из пяти его ран сильно сочилась лишь одна. Прикрыв глаза, она мягко сомкнула свои горячие губы. Теплая, пьянящая кровь медленно наполняла ее рот, смешиваясь со слюной. Желание впиться зубами было выше ее сил, и она слегка прикусила кожу. Смакуя его жизненные соки словно молодое вино, она не позволяла им протекать дальше. Наконец, она сделала первый глоток. Первый и последний… Она знала, что, попав в рану ее слюна свернет кровь и она остановится. А потому, взяла столько, сколько успело просочиться.
Тщательно облизав ранки, она нехотя отстранилась.
– У тебя очень вкусная кровь… но я взяла совсем немного.
Осмотрев тыльную сторону ладони, кузнец пошевелил пальцами и вздохнул.
– Ну взяла, и взяла… можно сказать – день прожит не зря.
Сольвейг опустила глаза виновато и присела на колени рядом с ним. Не рискнув промывать ранки водой, он достал длинную льняную полосу из маленького сундука и плотно намотав на руку протянул ей. Сольвейг чиркнула коготком, и ткань разделилась надвое. Завязав крепкий узел, кузнец посмотрел на нее, с укором.
– Ну что? – спросил он беззлобно. – Мыться будем?
Она кивнула головой и тихо всхлипнула.
– … это еще что? – нахмурился он.
Она отвернулась, чтобы не показывать навернувшихся слез.
– Зачем ты терпишь меня? Ты слышал, что сказал Хаук. Я редкая тварь!
Кузнец встряхнул чистое полотенце и пожал плечами.
– Ну и что?
– Я убиваю людей ради забавы… а ты возишься со мной. Почему?!
– А почему бы нет? – улыбнулся кузнец.
– Не играй со мной! Я хочу знать!
Арон нагнулся и потрогал воду в ведре.
– Ну вот… твоя вода совсем остыла. Я согрею еще, а потом, если хочешь, мы поболтаем.
– Скажи сейчас! – она схватила его за руку, но тут же отпустила, поняв, что снова оставила ранку.
– Позже, – тихо сказал Арон, облизнув проколотый палец. – Когда я вернусь. И постарайся не наследить тут.
Когда он ушел, Сольвейг залезла в кадушку с ногами и сжалась в комочек. Слезы почему-то текли и текли, хотя она не хотела плакать. Вот только было почему-то очень обидно. Не от чего-то конкретного, а так, вообще. Обидно и все…
Глава 8. Кровь на руках.
Солнце светило в окно, в комнату то и дело заглядывали любопытные птицы, цепляясь за створки ставней. Теплый ветер порывами обдувал плечи и будоражил кончики крыльев. Кузнец бренчал посудой где-то внизу. А она сидела и задавала себе вопросы, на которые не могла найти ответа.
Наконец, он вернулся. Разбавил воду и ни слова не говоря, полил ее плечи из черпака. Затем голову, спину и ноги… Вода была теплой и приятной. Присев рядом на табурет, он облил ее голову душистым травяным варом и запустил свои длинные пальцы в ее спутанные волосы. Она закрыла свои глаза и доверилась его сильным, надежным рукам. Она чувствовала, как они скользят по ее волосам, как старательно трут ее спину, и плечи. Как тщательно промывают каждый ее пальчик и коготок. Как мама делала это в детстве. Так же мягко, и почти любя.
Только вот когда его ладони касались груди, бедер или живота, ощущения были совсем другие. Он делал это с усилием, чтобы оттереть грязь. Но все же старался не сделать больно. От этого груди ее наливались соками, а внизу живота разливалось приятное тепло. То же самое чувство было когда он омыл ее в первый раз. Но тогда не было так спокойно… И не лень ему было мокрой щеткой вычищать каждое перышко на крыльях, а потом просушивать их чистыми полотенцами. Это тоже было приятно, и необычно. Закончив с крыльями, кузнец расправил их вширь, и окатил ее чистое тело остатками воды. Потом бережно, как ребенка, переставил дочь крылатых королей на чистый пол и насухо обтер полотенцем. Выплеснув грязную воду в окно, он составил все в угол и усадил ее к столу.
Когда он вышел в очередной раз, она встала во весь свой рост, и встряхнула влажные крылья. Растопырив послушные перышки, она сладко потянулась и замерла… Легкий ветерок продувал ее насквозь, напомнив радость свободного полета. Она представила, что снова парит в небесах, влекомая восходящими потоками. Не выслеживая врага, не пикируя с боевым кличем… а просто паря. Наслаждаясь полетом.