Страница 10 из 22
И неизвестно, чем бы эта трагедия обернулась для него самого, чем бы кончились переживания, обида невесть на что, самоедство, если бы не медсестра того стационара, где оперировалась и проходила лечение его невеста. Медсестра была старше лет на пять, имела дочку, но не имела, на счастье, мужа. И она взяла на себя труд сексуального образования молодого человека. Её знания были куда глубже и многообразнее, которые Слава, каким бы он не был тупицей, постиг в совершенстве. Только после неё Слава понял, что вырастил в своём хозяйстве не гадкого утёнка, – таким лебедем, или хотя бы его шеей, можно только гордиться!
Теперь, за годы службы на заставе, он от этой женщины чуть ли не через день получал письма. И такие, какие, наверное, никто не получал из его сослуживцев. Но как бы не горячи, и не поэтичны были те письма, всё же душа Славика оставалась привязанной к той, которую любил и которой томился: к его девочке, к его невесте. Он ей писал. Он ей так писал, как писала ему та медсестра, может быть, даже лучше, не стесняясь плагиата, используя в своих опусах чужие стихи и прозу, подбирая их из книг из заставской скромной библиотеки.
Но нет и, похоже, никогда не будет ответа от неё, желанной, болезной, как и прощения за его невежество. Уж больно много он ей причинил страдания. И всё же в душе, он считал только её своей женой. И теперь ждал одного, счастливого случая – отпуска на родину. Хотя бы один в три года! И он не раз представлял, как войдёт к ней в дом, упадёт к её ногам и вымолит, выплачет прощения. Теперь он не тот желторотый юнец – мужчина!..
– Нет, товарищ майор, – ответил Слава грустно. – Не получилось.
Триполи хохотнул:
– Ему на кобыле али на корове женица надо. Нормальна баба ему тесный будет.
Солдаты рассмеялись.
Слава сорвал с плеча топор.
– Как дам меж рогов! – замахнулся он обухом. Рыжеватое лицо его вспыхнуло огнем.
– Но-но, шутка не понимаш? – загородился автоматом Михаил, который держал до этого меж ног, как и все его товарищи.
– Тогда молчи громче, целей будешь.
Слава вновь повесил топор на плечо и насупился. Замолчал.
– А вы, Триполи? – спросил майор молдаванина.
– Холос, – ответил Триполи. – Куды нужна спешить?
Романов кивнул, но сказал:
– У меня служили молдаване. Но в основном, женатые. Полгода, год отслужат, и домой демобилизовываются.
– Почему? – спросил Бабенков.
– Они, как правило, перед армией по одному ребёнку имеют. А перед призывом ещё одного закладывают. Года не отслужил, глядишь, увольняется, как многодетный отец.
– Хитро…
– Два ребёнка, хм, эт-та хорошо, – задумчиво проговорил Михаил. – Меня женили, да я не схотел. Чево-то закуражился.
– Поди, невесту подобрали не чище лошади, – съязвил Урченко.
– Я её не видал. В город сбежал. На работу пошёл, на завод.
– Не переживайте. Успеете, женитесь.
"Бобик" приткнулся к берегу и остановился. Берег выходил мысом к реке и оттого был голым, снег небольшим слоем прикрыл галечник.
Майор вышел из машины и вызвал Морёнова.
– Слушаю, товарищ майор. – Юрий, выйдя вслед за майором, закинул на плечо автомат.
– Пойдёте со мной.
– Есть.
Они направились вглубь берега, обходя заносы. Майор шёл к месту встречи пограничных нарядов его и соседней заставы.
Пограничники вышли из "бобика" покурить. Но курева не было. Оно ушло на "трубку мира".
Глава 2
Ледовая купель.
1
Возвращались на заставу уже вдоль берега, по старым следам, по которым когда-то проезжал Бабенков, доставляя наряды секрета. Ново-Советские острова оставались теперь с левой стороны.
– А вешки-то, кажется, стоят, – сказал Бабуля, кося глаза на острова.
– Ага, помогла, видать, трубка мира. Наш табачок, – поддержал разговор Морёнов, сидевший сзади него, опираясь левой рукой на поручень спинки водителя, другой, держа автомат между ног. Ему было жарко после ходьбы по снегам с начальником заставы. Он расстегнул полушубок до пояса, завернул клапана шапки наверх. Майор тоже расстегнулся на две пуговицы и ослабил шарфик.
– Надолго ли? – произнёс Славка Потапов.
Прокопенко ответил:
– На два дня.
– Почему именно на два дня? – майор повернулся к салону вполоборота.
Николай пожал плечами. С усмешкой ответил:
– Так один день на раздумье, второй на действие. Как этот фазан, в собачьей шапке, проведёт с ними политико-воспитательную работу, отодвинет миску с баландой, так побегут вешки ломать, как миленькие. Мало того, ещё комли выдолбят. Народ-то, видите какой, запуганный.
– Да нет, не станут, – возразил Морёнов. Не верилось в предсказание Прокопенко.
Лед был ровный, без выступающих торос, и Бабуля, радуясь возможности показать скоростные способности своего "бобика", прокатить с ветерком товарища майора, ратанов, вдавил педаль "газа" до самого пола. Даже у самого дух захватывало.
– Ну вот, без четверти тринадцать, – сказал Романов, глянув на часы. – За три часа тридцать минут управились. – Сказал, словно извиняясь перед выходными.
– Да сейчас пообедать бы не помешало, – подал голос Урченко, – заморить червячка.
– Твой червячок, не прямой кишкой называется? – спросил Потапов.
Ратаны рассмеялись.
– Кривой, – буркнул Славик и отвернулся. "Что за народ, что не скажи, всегда подколупнут!"
У Савватеевского заливчика, почти напротив Ново-Советских островов, лед просел. Ледовая гладь лежала с едва заметным уклоном к заливу, и Морёнов, глядя на эту впалую лощину, вспомнил, что в прошлом году где-то здесь провалился трактор "Беларусь". Долго, до самого лета белела его крыша из-под воды. Вспомнив, хотел напомнить об этом начальнику заставы, а больше Бабуле, чтобы тот не больно-то резвился, и не успел.
– Товарищ майор… – Майор обернулся.
В этот момент перед машиной сбросили бетонный блок (по крайней мере, так показалось). Машина, ударившись бампером во вдруг возникшую преграду, вздыбилась. Всё живое и неживое внутри салона устремилось по инерции вперёд. Майор головой разбил лобовое стекло. Прокопенко через откинувшуюся спинку пассажирского сидения, коршуном взлетел командиру на спину. Следом – на них вспорхнул Урченко. У Романова из глаз брызнули искры, а с лица – кровь.
Примерно тоже произошло и по левому борту. Лишь с той разницей, что Бабулю к окну не пропустил руль. Эта деталь автомашины оказалась настолько прочной, что едва не сплющила ему грудную клетку, водитель оказался между "молотом и наковальней" – спереди рулевая колонка, сзади – снаряд почти в два центнера весом, состоящий из совокупного веса трёх человек. У Бабенкова не только искры просыпались из глаз, но и дух вышел – он потерял сознание.
Получили ушибы еще двое: Морёнов и Потапов. Первому отбило левую руку и бок о дужку водительского кресла, отчего перехватило дыхание, и онемела рука. А Славку догнал обух топора, который исполнил угрозу своего хозяина и, конечно же, по невиновному. Топор, вместо Триполи, щелкнул Потапову по колену обухом, сорвавшись с плеча Урченко, и упал под ноги.
Когда машина встала обратно на колеса и закачалась, в передней части её, кроме пограничников, лежала и пустая фляга. Её полёт никого не обеспокоил. Она ядром пролетела по салону, стукнулась об оконный переплёт и легла между передними сидениями. Ломы же проявили сдержанность. Они лежали под лавками, и потому их движение было ограниченно. Хлестнув задними концами по лавкам снизу, как змеи хвостами, они вернулись в исходное положение.
Словно отброшенные невидимой пружиной, солдаты отлетели назад на лавки. Ошалело закрутили головами.
Первым пришёл в себя майор.
– За мной! – просипел он сдавленно от боли и, выдернув несколько осколков стекла из переплета окно, нырнул в него.
Машина качалась на воде, словно на мягких пружинах. Из-под неё выныривали обломки льдин, шлёпала о борта шуга. Над полыньёй закурился парок.