Страница 100 из 101
Глава 50
Рауль обнаружил своего напарника в кабинете особняка, снятого Шоллем для проживания в Москве. Молодой маркграф сидел у гостевого столика и медленно цедил вино, имея вид решительный и в то же время опустошённый.
— Эмиль? Что-то случилось?
Де Крепон давно заметил, что товарищ постепенно погружается в какую-то меланхолию. Для посторонних этого не было заметно, на публике Шолль вёл себя безупречно, но, оставаясь в одиночестве, немец запирался в кабинете и мрачно просматривал какие-то бумаги, делал звонки, какие-то запросы. Похоже, сегодня Рауль узнает, что так тяготило Шолля всё это время.
— Рауль, — кивком поздоровался маркграф. — Присаживайся, выпей. Разговор не будет простым.
Француз, прежде чем занять второе кресло, взял бутылку кальвадоса, вино Рауль не хотел.
— Я в последнее время много работал, — начал Эмиль, глядя прямо перед собой. — Проверял одну свою догадку. Я сделал всё, чтобы получить косвенные подтверждения своей теории, осталось только проверить её практикой. И для этого мне нужен ты.
Де Крепон с готовностью кивнул.
— Конечно. Что от меня требуется?
Эмиль поднял взгляд на напарника. Смотрел немец жёстко, цепко, решительно. И с некоторой долей обречённости.
— Расскажи мне всё, что знаешь о Мартене. В том числе и то, что случилось после моей консервации.
Рауль вздохнул. Никто достоверно не знал, что произойдёт, если нарушить причинно-следственную связь. Что произойдёт, если рассказать человеку о будущем. Попытавшийся говорить исчезнет. Или вся нить времени разорвётся, исчезнув вместе со всеми разумными. Существовали также теории, что пространство и время — материи достаточно прочные, чтобы не коллапсировать от любого чиха, и человек, услышавший о событиях, просто не сможет воспринять эту информацию. Рауль подумал, что Эмиль нашёл подтверждение именно этой теории. Говорить всё равно было страшно, но француз пересилил себя и начал рассказ.
Основные заслуги Куницы приходились на последний период войны и послевоенный мир, когда новая администрация пыталась установить порядок на завоёванной территории. Однако Рауль понял, что интересовал Эмиля далеко не Куница, а то, каким был мир после победы. Наводящие вопросы Шолля касались городов, выжившего населения, потерь. Шолль задавал вопрос, де Крепон отвечал, и ничего не происходило. Рауль говорил и говорил, рассказывал и рассказывал. Шолль внимательно слушал, мрачно потягивая вино. Через почти два часа рассказ закончился.
— Что это значит, Эмиль? Закон не работает?
Шолль отрицательно покачал головой.
— Нет, мой друг. Закон работает, как и должен. Ты знаешь, из-за чего начала Рассветная Война?
Де Крепон кивнул:
— Конечно, из-за обострения конфликта…
— Нет никакого конфликта, — резко оборвал соратника Эмиль. Вкрадчиво повторил: — Нет никакого конфликта. Вообще никаких конфликтов на пограничных землях. Все прения решаются обычным порядком, вооружённые столкновения — исчезающе редкий случай. У Священной Римской Империи и Российской Империи нет конфликтов сколько-нибудь значительного характера. Нет вообще никаких трений. За последние две сотни лет все территориальные споры были разрешены дипломатическими путями, границы обозначены и признаны справедливыми обеими сторонами.
Шолль вновь уставился в одну точку.
— Последние полгода я делал осторожные запросы во все наши инстанции, куда только доставали руки. Писал бесконечные письма дворянам по всей территории империи, интересовался мнением при дворе. И если усреднить мнение нашей аристократии по русским — удобный и комфортный партнёр.
Эмиль вновь заглянул в глаза Раулю.
— Самоё плохое, что я слышал о русских, сводится к мелким замечаниям личного характера. Обобщая настроение двора о дальнейших планах: сотрудничество и взаимовыгодное сосуществование. Понимаешь, Рауль? Конфликт с Российской Империей воспринимается, как безумная идея. Каждый раз, когда я намекал на такую перспективу, получал резкий ответ, вполне разумный. Война унесёт миллионы жизней, десятки и сотни миллионов. Она никому не нужна. Территорий, что уже есть у нашей империи, более чем достаточно, развивать и осваивать их предстоит ещё добрую сотню лет, а то и больше. Высший свет сейчас обсуждает не Россию, а перспективы глубокого освоения Америки.
Де Крепон удивился.
— Ну… До войны ещё не один год, и…
— О, мой друг, это далеко не всё. В армии идёт разоружение. Две империи по обоюдному согласию пришли к выводу, что после разгрома Китая нет смысла держать такие войска. Нет смысла! Империя нацелена на создание эффективного ограниченного контингента, вооружённого по максимуму, чтобы поддерживать порядок в колониях, плюс постоянный учёт всех мужчин призывного возраста в качестве резерва, их обучение и разовый призыв. Да, у империи останутся войска, причём значительные, но это не войска для войны с Российской Империей.
Шолль разом осушил бокал, налил ещё.
— Я делал запросы в Генеральный штаб и разведку. Планов войны с русскими не разрабатывают даже в теории, потому что это безумие. Наоборот, сейчас оба генштаба договариваются о проведении регулярный совместных учений, как штабных, так и полномасштабных. Для обмена опытом. Разведка не ведёт вообще никаких подготовительных мероприятий, такого нет в списке планов. Работа разведки сейчас — мониторинг настроений при дворе, для более эффективного взаимодействия и торга. Русских все рассматривают в качестве союзников, долговременных. Ястребам пришлось заткнуться, они собираются своими кружками и грезят о мировом господстве, но на этом всё.
Де Крепон задумался, пытаясь найти всему сказанному какое-то объяснение.
— Получается, войну начали русские? Или…
— А здесь ситуация такая же, в точности повторяется, — с мрачной, почти злой радостью поделился Шолль. — Я применил все связи, какие мог, чтобы прощупать настроения и идеи русского общества. Всё точно так же, как у нас, почти зеркало, только с поправкой на местный колорит. Рауль. Большая война для всех ныне живущих, кроме нас с тобой и Куницы — страшный сон, оживший кошмар, нечто недопустимое, невозможное. Никто не готовится к войне. Ни в СРИ, ни в РИ.
Шолль опустошил очередной стакан.