Мама, не плачь

Набила три коробки едой, сгрузив туда пожаренный про запас стейк и овощи. Потом добыла из кармана куртки фонарик, подвесила за крючок в подсобке, разобрала патрон в светильнике. Подкрутила контакты, почистила их хорошенько. Проверила результат — все, теперь ничто не дурит, работает как надо. Можно такси вызывать и ехать в общагу.

Автопилот — дятел. Не смог понять, к какому именно входу доставить, высадил у центрального. Пришлось пилить через главную аллею, потом делать крюк влево. Зато свежим воздухом подышала.

Снег под ногами еле слышно поскрипывает, пар изо рта облачками вылетает. Расслабленно иду, нагруженная едой и размышляю, точно мне завтра в семь утра вставать или можно пофилонить и подойти ближе к десяти, или даже одиннадцати? Подсознательно понимаю, что уже в шесть-ноль-ноль вскочу и побегу трудовые подвиги совершать, но помечтать не вредно о мягкой кровати.

Краем глаза замечаю одинокую фигурку на скамейке. Успела пройти мимо, когда шестеренки в голове провернулись и я делаю плавный крен с возвратом на исходные. Катажина. Одна, без подруг и прихлебателей. Глаза красные, мордашка зареванная. Где-то серьезно протухло, чтобы наша неубиваемая староста начала проявлять человеческие эмоции. Она же двадцать четыре часа в сутки девушка с агитационного плаката.

Смела снег, уселась рядом. Коробки сбоку пристроила, икнула сыто.

— Прошу прощения, из гостей еду. На убой кормили. — Катажина насупилась еще больше, но молчит, не прогоняет. — Рулетик будешь? Еще горячий. С грибной подливкой и специями. В приправы макать можно… Лучше сейчас добить, завтра уже не такой вкусный будет.

Переложив верхнюю коробку между нами, подняла крышку, достала крохотный пельмень с коричневой корочкой. Чего у местных не отнять, так это умение лучшее из чужой кухни выдать за свое. Называется вкуснотища «прибрежный жемчуг». Типа — раковина с мясной начинкой. Отваривается в кипящем масле, потом еще на сковородке бока подрумянишь, мелко порубленной зеленью присыплешь — и в рот. Что я и сделала. Пусть лопну, но не могу удержаться.

Сидящая рядом девушка осторожно берет кусок рулетика, пробует. Молча благодарно кивает. Похоже, давно здесь сидит.

— Катажина, ты на меня не обижайся, но я дурацкий совет дам. Если какой самец бросил, то плюнь и забудь. Конечно, у меня опыта никакого в лирических прогулках под луной. Просто ты девушка видная, в кандидатах отбоя не будет. Можешь хоть каждую неделю менять. Не рыдай, не стоит оно того.

— Меня в феврале на выборах прокатят. Потеряю значок старосты, — вздыхает в ответ.

Что я и говорила — девушка с плаката. Какие мальчики, вы что! У нее политика, лозунги и карьерный рост. И если в самом деле из занятого кресла вышибут, это очень плохо на будущих перспективах скажется.

— А что так? Ты же не косячила.

— Декан сегодня подводил итоги сессии, высказался. Типа, дурочки одни на факультетах собрались. Меня вояки девушкой года выбрали, другая топлес на столе танцует. Подгадила Шпак, сучка. Теперь и за нее отдуваться.

О, помню, о чем речь. Оторва с третьего курса. Сессию ей за папу с мамой натянули, хотя дамочка рекорд по прогулам поставила. На радостях они группой отжигали в кафешке рядом. Шпак умудрилась намешать настолько знатно, что в одних трусах на столе отплясывала. Говорят, публика была в восторге. Предки вчера кавалькадой в ректорат примчались, орали, аж окна пузырились. Ведь если любимая кровинушка после учебы где-то в неприятности влипла, то кто виноват? Учителя, само собой. Недосмотрели. Понятно, почему декан мечтает всех сожрать, кто на глаза попадется. А факультет управления на сто процентов из подобных молодых отморозков состоит. Кстати, Катажина явно переводиться будет — что ее к технарям занесло, непонятно.

— Ну и плюнь. Шпак мозги промоют дома, к февралю уже все забудут про случившееся. Еще кто-нибудь отчебучит, газетчики на них переключатся. Вроде как раз у дипломатов сессия в конце месяца заканчивается. Они каждые полгода гремят по всем углам.

— Вот именно. Шпак из старой шляхты, ее не тронут. А наказать кого-то нужно? Нужно. Вот на меня и нацелились.

Может и так. Но получается, что я сегодня в роли нештатного психотерапевта выступаю. Да и обидно будет, если Катажину срежут. Она меня больше не теребит, своими проблемами занята. Придет какая-нибудь другая пробивная, из упоротых, станет социалку требовать. Оно мне надо?

— Возьмешь с собой? Можешь всю коробку прихватить, у меня еще две… Значит, слушай сюда. Тетя Блютих плохого не посоветует. А еще я местные правила освоила, подковерные заморочки постигла… Завтра с утра наодеваешь парадку и едешь на прием к начальнику флотского училища. Вроде его кадры на спартакиаде орали громче всех?

— Видео смотрела?

— Конечно, его вся Лира по кадрам разбирала. Топик у тебя был шикарный, кстати… О чем это я? О начальстве… Приезжаешь, на прием не записываешься, секретарю сразу в лоб — встреча по личному делу. Если бухтеть начнет, обещай журналистов позвать, жаловаться им будешь на то, что тебя бедную и несчастную опорочили.

— Выгонят.

— Вояки прессу боятся, особенно разные боссы. Имидж портить нельзя, с должности попрут. На встрече дави, что тебе карьеру ломают. И что это так не оставишь. Запомни — ты староста курса. Отличница боевой и политической. И хочешь влетевших бравых космонавтчиков из дерьма вытащить. Ты — спаситель, протягиваешь руку помощи. Их по всем желтым листкам тоже неплохо прополоскали… Проси рекламную кампанию. Чтобы в форме, на фоне какого-нибудь эсминца зовешь прогрессивную молодежь к светлому будущему. Догоним и перегоним, не посрамим и все такое… Подожди, я что-то похожее видела.

Распахнув экранчик, быстро пролистала и нашла нужное. Когда в первый раз эту подборку увидела, исплевалась вся. Безрукие бракоделы мастерили, не иначе.

— Линк тебе переслала. Покажи и задай вопрос: как можно на молодежный плакат старую швабру пихать. Все потенциальные курсанты разбегутся. Другое дело — ты. Лямочки подтянешь, грудь вперед, юбочку до середины бедра и речь толкнешь. Речи писать у них получается, а вот с визуальным рядом полный облом. Требуй, чтобы тебе компенсировали возможные проблемы в Академии. Хотят девушкой года выбрать — пусть отрабатывают.

— Я же гражданская, какая форма? — не понимает до конца Катажина.