Рыжики для чернобурки

Адель отрицательно покачала головой, чувствуя, как кровь приливает к щекам — от будоражащих известий. Мысли метались, как мальки на песчаной отмели. Она радовалась свету, забрезжившему в конце тоннеля, и, в то же время, понимала, что присутствие капитана Кшесинского в её жизни рушит давнишние намерения как карточный домик. Прежний план — сбежать на край света, увезти Лютика в Поларскую Рыбную Республику или Хвойно-Морозненскую область, где встреча со старыми знакомцами вероятна нулю — трещал по швам. Объяснение с Валерианом было неминуемым, но одно дело — объяснение. А предложение бросить налаженную жизнь, приятелей-сослуживцев, домик с ежами и книжной полкой и свалить в неведомую даль — совсем другое.

«Я слишком тороплюсь, — одернула себя Адель. — Рано грызть локти, еще покупатели на горизонте не появились».

Она громогласно отказалась от записной книжки и шифра, вернулась к прилавку, села на перевернутый ящик и окинула взглядом товар. Личного присутствия требовала партия сушеной фиалковой вербены, за которой должны были явиться медведи, и десять банок варенья из рыжиков и крапивы — особые пропорции для постоянного заказчика, на дух не выносившего вербену. Все это должны были забрать сегодня, развязывая Адели руки и давая возможность прогуляться на фестиваль с Валерианом и Эльгой. Если, конечно, не возникнет каких-то проблем из-за знакомства с покупателями.

Лютик, не подозревавший о грядущих изменениях, прыгал по пустым бочкам вместе с лисятами с других ферм, брякал бусами, хвастался, дрался, мирился, прибегал жаловаться и снова убегал. Лисята шныряли между прилавков на лапах: и на бочки было запрыгивать легче, и падать, и скрываться от родительского гнева — мечется рыжая шерстяная толпа, поди угадай, кто банку с грибами уронил.

— Проголодался? — спросила Адель, когда Лютик в очередной раз влез к ней на колени.

Лисенок замотал головой, сунул нос под прилавок, на полочку, где в пакете лежали полотенце с рисунком и плюшевый медвежонок, убедился, что его сокровища в целости и сохранности, и умчался к приятелям. Адель привалилась к ополовиненной бочке с подберезовиками и задремала — ночи с Валерианом дарили удовольствие, но не позволяли нормально отдохнуть. Её разбудил Рой. Толкнул в бок, сообщил:

— Медведи идут.

Адель вскочила, потерла лицо руками, сожалея о том, что негде умыться, и поприветствовала медовиков кивком. Они расположились на пустом кусочке прилавка. Адель развернула тючок с фиалковой вербеной, демонстрируя качество товара.

— В этом году больше, — сообщила она. — Я подсушила второй урожай.

— Отлично! — обрадовался медведь. — Можем пройти в крытый рынок, перевесить на электронных весах, я договорился с торговцем засахаренными сладостями.

— Неужели фиалковая вербена? — спросил незнакомый полар-альфа у Адели через плечо медовика. — Здравствуйте! Вы — О’Хэйси? Хозяйка «Вороньего гнезда»? Я угадал?

Медведь-медовик развернулся, не позволяя полару подойти к вербене. Медведица перегородила дорогу бурой медведице.

— Думаю, что вы — О’Хэйси, — не обращая внимания на преграду, продолжил полар. — Вербена растет только у вас и Пошехонских — я имею в виду лис, которые торгуют в грибных рядах. Пошехонские только что выслушали мое предложение о покупке фермы и послали нас далеко и надолго. Посоветовали попутно заглянуть к вам.

Слова сопровождались широкой улыбкой. Медведица тоже улыбалась, и Адель невольно прониклась симпатией — парочка излучала приветливость, демонстрировала готовность посмеяться над собой.

— Продадите гнездо? — с надеждой спросил альфа. — Я вам сейчас все объясню. Мы не аферисты! Мы приехали с Севера и хотим заняться производством медовухи. У Даны есть куча тетрадей с дедушкиными рецептами. Но везде нужна фиалковая вербена. А вы... — он приложил палец к плечу медовика. — Всю сушку под себя гребете, я уже понял. Единственный выход — купить ферму и выращивать самим.

Дана уже рассказывала медовой медведице, как её отец уехал повидать свет, осел в Поларской Рыбной Республике и занялся рыболовством, позабыв об исконных ремеслах — медоварении, пчеловодстве и консервировании.

— Я недавно поняла, что мне не хватает солнца. Не хочу, чтобы медвежата росли в сумраке.

— У меня наличка, понимаешь? Я дядин дом продал — отличный особняк с причалом и алтарным залом Феофана на первом этаже. Родительский дом оставил, долю в икорном заводе никому уступать не собираюсь. Деньги есть, денег навалом. Хочет жена ферму — я ей ферму куплю. Пусть ставит медовуху. Дело хорошее. Если «Гнездо» не продадут, начну пещерников трясти. Подскажешь адреса? У них хрен поймешь, кто эту вербену выращивает, а кто сбывает.

Адель понимала, что появление пары одновременно с медовиками было тщательно рассчитанным ходом. Похоже, что ей на замену прислали профессионалов высокого класса: Дана уже сломила оборону медведицы, расспрашивая о солнечных ударах у медвежат — «случаются ли, не бывает ли непереносимости высоких температур в сочетании с влажностью?» — а полар обрабатывал медведя, напирая на то, что они должны помочь друг другу по-братски.

Взвешивать вербену отправились вместе. Лютик, прибежавший на гвалт, посетил крытый рынок на руках Даны — с разрешения Адели. Дана умилялась бусами, подарила Лютику расшитую рыбками ленточку — «это обережная тесьма, можно пришить к одежде, можно использовать как широкую нить для подвески» — рассказывала медведице, что она хочет четверых или пятерых медвежат, но пока Феофан с Хлебодарной не послали им милости, второй год в браке, а не зачали никого. Адель слегка ошалела от напора и шума, на вопрос «Продашь ферму?» отвечала уклончиво, согласно инструкциям. После расчета за вербену она с трудом уединилась с медведем и передала письмо с заказом.

— За ответом подойдешь в наш павильон, — отрывисто сказал тот. — Скажешь, что решила с фермой. Покупателя проверить бы надо. Какой-то он...

— Типичный северянин-промышленник, — отмахнулась Адель. — Они все сюда приезжают набитые деньгами, а лет через пять уезжают с пустыми карманами, кляня жару. Наведу справки, конечно, если соберусь продавать. Я еще пару лет хотела сидеть тихо... а дальше-то Лютик подрастет. Надо подумать о ребенке. Я же не буду его за двадцать километров в сельскую школу возить.

Медовик кивнул и попрощался. Адель вернулась к прилавку вместе с медвежьей парой. Полар Темиртас — «зовите меня Тёмой, не ломайте язык» — насел на Роя с Джерри, выпытывая, останутся ли они работать на ферме, если удастся уговорить Адель продать «Гнездо».

— Брат, я в жизни ни одной травинки не скосил! И не собираюсь. Жена тоже ничего не умеет. Нам надо, чтобы на ферме хозяйствовал кто-то знакомый с делом. Чтобы не сильно в убыток. На доход я не рассчитываю.

Предварительные переговоры закончились тем, что они условились встретиться на каштановом фестивале. У Адели появилась причина, чтобы туда пойти — медведи уговаривали её с жаром, позволив сделать вид, что она согласилась на уступку.

Сразу после прощания с шумной парой явился покупатель крапивного варенья. Пришлось выслушать длинный отчет о состоянии усадьбы и здоровье тетушки покупателя, которую Адель никогда не видела, после чего основные пункты ярмарочной программы были выполнены.

Ряды гудели. К Джерри примчался младший сын Пошехонских, доложивший, что полар с женой пытались купить папенькину ферму, и выпытавший подробности торга за «Гнездо». Адель честно сказала, что конкретной цены ей еще не предлагали, но идея продать «Гнездо» заманчива — из-за подрастающего Лютика. Пустопорожние разговоры и напутствия — «не продешеви, если надумаешь, выжми этих северян досуха!» — утихли к вечеру. Перекинувшийся и одевшийся Лютик наигрался с плюшевым медвежонком и ленточкой, увязал их в тючок из полотенца, вернул бусы на шею и потребовал мороженое.

— Ну уж нет, — ответила Адель. — Никакого мороженого. Холодно. Могу купить какао и пирожное. Или чай, если не хочешь какао.

Туман наплывал на ярмарочные ряды, возле товара, на прилавках, то тут, то там зажигались свечи и керосиновые лампы — вопреки строгим запретам противопожарной инспекции. Сырость пробиралась под одежду, заставляла ежиться, подталкивала укрыться под шкурой и нырнуть под брезент, пряча нос под хвост.