Страница 5 из 13
– Говори: «Слава Мину».
– Слава Мину…Слава…ах…
Дрося рухнула на холстину, соскользнув с члена. Пушистые веки накрыли глаза. Так бы и заснула, уставшая, но я перевернул девушку на спину и уселся возле ее головы. Жезл вытянулся в струнку. Настал черед фичи, ради которой береглись последние силы.
Через минуту Дрося распахнула глаза и в шоке смотрела, как прямо над ее лицом я натираю кроличьими ушками торчащий колом член. Из влажной черной головки на Дросин подбородок выкатилась липкая капля. Девушка тут же облизала ее. А затем взяла в рот мою мошонку.
– Говори, – я все быстрее тер черный ствол розоватыми ушными раковинами, все сильнее шоркал его оберткой из двух пушистых лент. – «Слава Мину». Говори.
Дрося уже перестала жевать губами мои яйца. Дыхание девушки участилось, груди колыхались как океанские валы.
– Слава Мину. Слава Мину. Слава Мину. Слава. Мину, – членораздельные звуки сменились короткими, тугими, мычащими стонами. – Ммм… Ммм…мм…рррр…
Раздался долгий рычащий стон, тело девушки выгнулось дугой, кулаки сжались, комкая сено. Пухлое лицо исказила гримаса оскала. На меня смотрела мордочка настоящего хищника. Что ж, кролики тоже звери.
Вскоре лицо девушки отмякло, довольная улыбка сменила свирепый оскал. Пока Дрося расслаблялась, шумно вдыхая и выдыхая, я лег сверху и кончил в нее, вдавливая жезл как можно глубже. Ничего не пропало зря, из раскрытых губок не вытекло ни капли спермы.
Затем изнуренные оба, мы заснули.
Разбудило меня шуршание сена возле шеи. Открыл глаза и вижу: к моему горлу тянет здоровые лапищи бородатый мужик с облезлыми кроличьими ушами. Не мешкая, я схватил бородача за волосатые запястья и пнул пяткой в подбородок. Мужика с «охом» выбросило со стога.
Другой седобородый мужик-кролик ударил в меня вилами, но я успел кувыркнуться в сторону. Задница заскользила по сену, и я плюхнулся в еще мокрую от росы траву. Сверху завизжала разбуженная Дрося.
Пока вскакивал, пятеро мужиков с кроличьими ушами успели окружить с трех сторон. Один сжимал вилы, остальные готовились вбить в меня мозолистые пудовые кулаки.
– Батюшка, – плакала на стоге нагая Дрося, прикрывая грудь мятой холстиной, а мокрые глаза опущенными ушками. – Батюшка, не надо. Не губите его.
– Ну, ирод чумазый, – закричал седобородый и потряс вилами. – За то, что над дочкой моей сильничал, на вилах тебе болтаться.
Я засмеялся, уперев руки в бока. Трое из мужиков переглянулись и потянулись за оберегами под косоворотками. Низкорослый бородач бросился читать молитву.
– Странный какой-то, – пробормотал рыжеухий крестьянин-кролик. – Смольный, как дроу, но глаза не желтые, людские глаза. И уши не острые.
Низкорослый прервался на секунду, чтобы авторитетно заявить:
– Бес, – и продолжил молиться. В то же время меня все еще распирало хохотом, будто зрителя циркового номера.
– Сильничал, значит? – наконец выдохнул я, утерев слезу с уголка глаз. – А над кем?
– Еще и издевается, ирод, – сплюнул седобородый. – Над дочкой моей.
– Это она так сказала?
– Батюшка, он не сильничал, – с готовностью поддержала Дрося, выглянув из-за ушек— Батюшка, он не сильничал, – с готовностью поддержала Дрося, выглянув из-за ушек.
– И что же он тогда сделал? – прошипел отец, еле сдерживаясь.
– Он…он благословил меня, – сказала Дрося и спрятала под холстину выглянувший сосок.
– Молчи, порченая, – рявкнул седобородый. – Посмотри на этого дьявола, полоумная. Посмотри живо на аспида, с кем в постель легла! Ну и с кем, с кем?
Из-под ушек Дрося глядела на меня заплаканными глазами. Загорелая рука поднялась и легла поверх холстины на живот. В чреве девушки прорастало семя плода. Может, она ощущала звериной чуйкой, нюхом кроличьим. Я же точно знал. И ждал ответа. Вот оно, настоящее испытание веры. Успела ли она зародиться в сердце Дроси, как зарождалась сейчас тень новой жизни в темном мокром покое внутри нее.
Дрося вдруг застыла, будто прислушиваясь к себе. Рука ее скользнула чуть ниже пупка, девушка улыбнулась и сказала:
– С богом страсти и жара в чреслах.
Седобородый вскинул вилы и шагнул ко мне.
– Заколю, ирода!
– Погоди, Грозг, – предостерег рыжеухий. – Зачем на вилы поднимать? У нас в трактире торговец Жбан остановился, рабов-гномов госпоже Инее везет. Отдадим этого недодроу за горсть медяков. Пускай издохнет на полях, собирая чвон.
Седобородый притормозил, задумался.
– А возьмет Жбан такого доходягу?
– Ты гномов видал? Мельче этого в два раза. Любого возьмет.
– Все равно возни больно много… Так ткнул в живот раза два и отомстил за дочку.
– Ну как хочешь, – рыжеухий пожал плечами. – Какой возни то? По черепушке вдарить и в трактир донести. Зато выгоды сколько: покровительнице нашей невольник, тебе отместка за дочурку, а всем нам гуся жареного и по кружке вина вечерком в «Гуляке».
Услышав про гуся и вино, остальные мужики загорелись. Начался спор. Поворчав, Грозг сдался.
– Ладно. Только ловите его сами, души ростовщические.
– А где он? – заморгали крестьяне, глядя на примятую траву перед собой. Никого зоркие полукроличьи глаза не наблюдали, только Дросю на стоге. Девушка шумно дышала, будто сдерживала горькие слезы.
– Испарился, – низкорослый засунул руку под ворот рубашки, ближе к нательному оберегу. – Бес же.
Я краем уха слушал мужицкую возню, милуясь с Дросей. Пригнулся и прижался к ней сзади, ее широкая спина полностью закрывала меня от остолбеневших крестьян.
– Дрося-Кося, наш сын будет пылать здоровым, как солнце в пустыне, – шептал я, целуя девушку между лопаток. – Никто из моих детей ни разу не болел до самой могилы.
Дрося надсадно выдыхала при каждом моем касании. Крестьяне внимания не обращали. Считали: поняла дура, что провинилась перед самым венцом, вот и горло от страха схватило.поняла дура, что провинилась перед самым венцом, вот и горло от страха схватило.
– Твои деточки мертвы?
– Не жалей их, – я погладил сзади шею своей первой верующей, отчего вся она завибрировала как мембрана на барабане. – Кое-кто из них дожил до двухсот лет. Протянул бы и больше, но не мог не подарить себе на последний день рождения оргию с блудницами, – я не сдержал гордой улыбки. – Весь в отца.
– Мой сын тоже будет долгожителем, – мечтательно протянула Дрося.
Ватага крестьян наконец додумалась завернуть за стог. Не веря в удачу, что гусь с винцом им все-таки не обломался, они кинулись хватать меня. Только вовсе не просто поймать вечного беглеца серьезных отношений. А тут разгоралась что-то очень серьезное. Ноги в руки!
Прыгая по стогам, бегая по лугу, я ускользал от набитых мужицких кулаков. Кому-то дал по носу, кому-то челюсть выбил. Но крестьяне не отставали: кроличьи гены, может, взыграли.
Все же повалили зубами в траву, тонкая бечевка вонзилась в запястья. Один крестьянин приподнял меня за загривок, дыша над ухом редко и с хрипом, как загнанный конь, остальные по очереди отыгрались за бешеную гонку. Колотили так, чтобы ничего не поломать, товар на продажу как-никак, но вырубило меня почти сразу. Опустившуюся на глаза тьму взрывали снопы искрящихся звезд. Может праздничный фейерверк пустили? Сегодня все-таки мой день рождения.
"Гномий трамвай"
Проснулся я от пинка по дых. Лягнули мощно, на бок даже перевернуло. В спину уперлись железные прутья.
– Ползи отсюда, хавчик закрываешь, – пробасили над ухом.
Я открыл глаза, вглядываясь в вечерний сумрак. Над головой темнело небо, окаймленное прямоугольником высоких решеток. Загорались первые звезды. Сквозь щели в деревянном полу сквозил ветер. Я лежал в мажаре, зарешеченной длинной телеге. Левую ногу сковывала длинная цепь, вбитая в пол.
Надо мной навис ребенок в серой мешковине вместо нормальной одежды, с грязью на подбородке. И как громыхнул зычным басом:
– Глухарь или тупарь?
Малыш выставил мне под нос кулак. Нет. Кулачище! Здоровый волосатый, весь в набухших венах, с фиолетовой наколкой. Я пригляделся к мальчишке. На лице у него чернели вовсе не комья грязи – лохматая кустистая борода с моржовыми усами. Ничего себе переизбыток тестостерона. Кто напичкал карапуза стероидами?