Страница 45 из 45
В этот момент он в который раз завидовал Илье. Тот отдал свою жизнь за любимую девушку — как мужик, а Матфей не сумел уберечь свою Варю.
Край горизонта золотил бледный рассвет.
Ящик таял, как мираж, становясь все более призрачным, пока не исчез совсем.
Матфей почувствовал его тяжесть в себе и вздрогнул. Встретившись с Аней глазами, он понял, что эта ноша досталась и ей.
По телу прошла резкая, пронизывающая боль. И он увидел, как звезды водят над ними хоровод, как время и пространство, обнявшись друг с другом, образуют ДНК Земли.
Матфея сворачивало в эту спираль вместе со звездами, вместе со случившейся действительностью, создавая новый виток развития мира. Раз-два — завел хорошенько и раскрутил волчок во всю силушку.
Матфей лежал в воде. Она обглодала кожу и мышцы, оставив голые кости, что бултыхались в её темных недрах. Без мышц он никак не мог выплыть. Каждая такая попытка отдавалась жгучей болью. Но он не оставлял отчаянных надежд вырваться из водоворота времени. Через страдания, через страх, через сомнения, через любовь и мечту — он поднимался со дна реки все выше к свету. До тех пор, пока не вынырнул наружу. Его обнял золотой огонь зари, и он задышал.
Эпилог
Противно пикает в голове. Во рту тягучая сухость, губ не разлепить.
Лицо еще влажное, а события в памяти уже съеживаются. Лишь контурами всплывают. Как сон — яркий, но совершенно бредовый.
В нос бьет резкий запах хлора, который мешается с ароматом сирени. Он заглядывает в глаза сирени.
Суета, голоса, тьма.
Собственное тело тяжело давит, запихивает в рамки, ограничивает. В нем натыканы какие-то трубки, иголки, бинты. Ему тесно, и воздух рвется в груди.
Лампочка на белом потолке дает бледно-синий свет. Окно завешано жалюзи.
На стуле сидит мама. Худая, донельзя бледная, как выгоревшая свеча, руки в волнении ломает. И смотрит на Матфея во все глаза, не мигая, словно боится, что если мигнет, то он исчезнет.
— Мама, — голос, как чужой, не слушается, и в голове от сказанного звенит.
— Слава богу! — шепчет мама. — Очнулся! Мы уж и не чаяли! Больше полугода пролежал!
Матфей был уверен, что умер. Он даже как будто приходил на собственные похороны.
— А я… Я не умер?
— Нет, конечно, нет! Ты живой! Это просто кома! — горячо заверяет мама. — Но теперь все будет хорошо!
— Да, все будет, — подтверждает Матфей. — Здесь пахнет сиренью. Где-то стоит букет?
— Нет, Матюша, — замотала головой мама, — мы же знаем, что ты не любишь цветы. Наверное, это из коридора, как сирень пошла, так медсестрам охапками пациенты носят.
Слова даются нелегко. Язык большой, неповоротливый.
— Ма, а можно… можно мне принести в палату несколько веточек.
— Конечно, — запнулась мама и, покраснев, опустила глаза в пол. — В коридоре сидит отец. Если не хочешь, он уйдет.
— Нет, пусть зайдет, только попозже, я устал.
***
Сегодня Матфей впервые спустился в общую столовую. Ходил пока плохо, но врачи утверждали, что восстанавливается он быстро и вскоре обещали выписать.
Левую часть лица парализовало — уголок губы и глаза беспомощно обвисли в грустную гримасу — и так красавцем не был, а теперь вообще урод. Но это тоже, по мнению врачей, было временным явлением.
После обвалившихся на Землю катаклизмов, в больнице было не протолкнуться. Очнулся Матфей вовремя — в самый тот момент, когда его отключали от аппарата.
За то время, что он валялся в коме, много чего случилось с миром. Вспышки на солнце, землетрясения, извержения вулканов, торнадо. Природа ополчилась на человека и отомстила за годы эксплуатации. Стремительно менялся климат, говорили о новом ледниковом периоде.
Много чего говорили, но здесь, в городе, жизнь текла почти по старому — их беда обошла стороной, так, слегка только пару раз тряхнуло, даже не порушив жилья.
Отовсюду к ним стали стекаться беженцы, привозили пострадавших. А пострадавших, как и погибших, по всей Земле было катастрофически много.
Интернета не было, как и телика — только радио тревожно бубнило отовсюду.
Матфей ничего не мог толком разузнать. Собственная беспомощность выводила его из себя. В отчаянии он попросил маму сходить туда, где когда-то жила Аня.
Мама сообщила, что квартира сгорела, и соседи ничего не знают о дальнейшей судьбе жильцов дома.
Матфей стал подозревать худшее. И ненавидел себя за то, что он выжил, что он сумел выжить, а она, кажется… нет.
Он жевал сухую гречку, раздражаясь на жадность поваров, которые даже воду экономили. Почему бы не варить пожиже, а то ведь встает комом в горле эта каша.
За своими мыслями он и не заметил, как к нему кто-то подсел.
— Матфей! — позвал знакомый голос.
Поднял взгляд. Волосы у нее подстрижены в каре и лицо худое, бледное, но это она.
— Аня?.. — еще не веря себе, спросил он.
Конец