Страница 8 из 24
Накануне мы случайно встретили на рынке Надежду Максимовну и рассказали ей о том, что сами видели привидение.
Худая, больная, с перевязанным горлом, она долго и чуть слышно смеялась, а потом сказала серьезно:
— Не знаю, что вы там видели… Но запомните: никаких привидений нет.
— Вот и мы… — не вытерпел Юрка. — Мы и хотим, тетя Надя… Вот пойдем и посмотрим… А что?
— И не боитесь? — с любопытством спросила Надежда Максимовна.
— Ну что вы! — хвастливо крикнул Юрка, но сейчас же осекся и покраснел.
— Молодцы, — негромко сказала девушка. — Это хорошо… Вы должны быть смелыми.
Заснуть в ту ночь мы так и не смогли. Синеватый сумрак сочился в сарай сквозь щели в стенах, глухо гудели мельничные корпуса, одиноко и ужасно тоскливо гудел вдали паровоз…
Когда стало светать, взяли удочки, сачок, банки с червями, всю свою немудреную рыболовную справу и пошли к пруду.
Решили, чтобы не привлекать к себе внимания, накопать на плотине червей. Накопали, поглядели по сторонам. А через полчаса мы с Юркой уже стояли в парке.
Кроны деревьев сплетались высоко над нашими головами, образуя шатер. Узорчатые папоротниковые заросли достигали высоты нашего роста. Почти непроходимой колючей стеной поднимался малинник.
Медленно, осторожно, бесшумно, как настоящие разведчики, ползли мы в траве, мокрые от росы, замирая при каждом шорохе, пугаясь шелеста падающего с дерева листа и стука собственного сердца.
Где-то всходило солнце, далекое-далекое небо розовело, словно в каком-то другом краю.
Подползли к дому. На лужайке перед террасой, в круглом, истрескавшемся бассейне, стоял бронзовый позеленевший мальчик, сжимающий обеими руками большущую рыбу. Из зарослей лебеды и крапивы торчали спинки мраморных скамей. Запустением веяло от каждого камня, от облупленных колонн, от темных окон, смотревших на нас с пристальной неподвижностью. Между каменными плитами широкой, спускающейся в парк лестницы пробилась трава, и даже тоненькая березка выросла рядом с одной из колонн.
Было очень тихо, только колотилась, шумела в ушах кровь.
Мы долго лежали, вслушиваясь, стараясь угадать, откуда грозит опасность, Но все оставалось спокойно и мирно.
Потом поползли дальше, огибая дом с правой стороны. Вскоре стали видны массивные ворота, а еще правее — маленький белый домик, это и было, вероятно, жилище сторожа.
В конце концов все это оказалось не так страшно. При разгорающемся свете дня ни о каком привидении не приходилось и думать, оно, вероятно, мирно похрапывало где-нибудь на чердаке или в подвале. Мы с Юркой становились смелее: от сторожа-то нам ничего не стоило убежать к пруду и там, бросившись в воду, уплыть.
Домик у ворот был, по-видимому, единственным обитаемым местом в парке: к двери вела чуть заметная тропинка, и жалкое, полуистлевшее подобие занавески покачивалось в открытом окне.
Перескочив через мощенную кирпичом центральную аллею, мы присели в кустах, прислушиваясь.
Ничто не нарушало кладбищенской тишины парка, только мирно и знакомо перекликались в ветвях птицы.
И вот тут-то в десяти шагах от нас, на крошечной полянке, кое-как расчищенной от кустарника, мы увидели калетинского сторожа. Он сидел у старой липы, прислонившись к ней спиной и глядя перед собой неподвижными глазами. Поднимающийся ветерок шевелил пепельно-седые реденькие волосы. Рядом с ним желтел небольшой холмик свежевскопанной земли. Холмик еще не успел порасти травой, он был аккуратно оправлен, как принято оправлять могилы. Прислоненная к стволу старой дуплистой липы, рядом со скамьей стояла лопата.
Мы окаменели от страха. Казалось, что голова сторожа поворачивается в нашу сторону, что его глаза искоса разглядывают нас.
Но старик сидел неподвижно.
— Спит, что ли? — прошептал Юрка.
И, словно этот шепот толкнул мертвое тело, оно стало медленно опрокидываться на правый бок.
Не знаю, сколько времени мы простояли, скованные тем суеверным ужасом, который всегда охватывает живых в присутствий мертвого. Потом, пятясь, ушли от умершего, как будто боялись потревожить его покой.
В белом домике, где сторож жил, мы нашли большой белый халат с капюшоном, неумело сшитый мужскими руками, — так просто объяснилась тайна привидения… Видимо, желая отпугнуть от парка воров и хулиганов, сторож надевал белый балахон и в таком виде ночью бродил по аллеям.
На столе лежал кусок кичигинского хлеба, кривой садовый нож, связка разных по размеру ключей и старенькая, заляпанная воском библия — все, что осталось от человека, который сейчас неподвижно лежал в саду.
10. Там, где жило „привидение“
Выбравшись из парка, перейдя по плотине на мельничную сторону, мы долго смотрели оттуда на зеленую, уже тронутую осенним золотом стену осокорей. Удивительное дело, теперь все таинственное очарование, вся прелесть этого места для нас пропали. Я отчетливо представлял себе, как там, в зеленой чащобе, подмяв под себя старенькую шляпу, уткнувшись головой в свежевскопанную землю, лежит никому не нужный человек. И то, что об этом никто, кроме нас, не знал, придавало происшествию необыкновенную значительность.
Был воскресный день, и на пруду собралось много людей. Крича и визжа, на песке боролись знакомые мальчишки, — такими смешными, такими неинтересными показались мне эти забавы.
— Так и лежит?.. Один? — шепотом спросил Ленька.
Ни я, ни Юрка ему не ответили, и он, посапывая, долго, не отрываясь вглядывался в Калетинский парк.
Когда я вернулся домой, отец собирался идти с Подсолнышкой гулять. В желтом в белую горошину платье Сашенька уже сидела у него на плече и с видом превосходства поглядывала оттуда на всех.
— Что это с тобой? — встревожился отец, увидев меня.
— А чего? — независимо спросил я.
— Прямо лица на тебе нет…
Я негромко, чтобы не слышала Сашенька, рассказал о том, что мы видели в парке.
Отец долго молчал, степенно вышагивая, ласково поглядывал вверх на сиявшую от счастья Подсолнышку. Я шагал рядом, стараясь попадать в ногу с ним, но все время сбивался.
— Ну, вот что, сын, — сказал отец. — Вы обо всем этом помалкивайте… Юрке и Леньке тоже скажи. А то и вам попадет и родителям достанется. Слышишь, Данил?
— Слышу, — не очень уверенно ответил я.
— Ключи у него на столе?
— Да.
— Не видел — от калитки в Вокзальный переулок ключ там?
— А зачем?
— Да так. На мельнице у меня замок валяется, может, подгоню… все, глядишь, на базаре двугривенный дадут.
— Ладно, завтра посмотрим, — пообещал я.
И утром на следующий день мы с Юркой снова были в парке. Теперь-то мы ходили по нему как хозяева! Издали взглянули на сторожа — он все так же лежал на боку, и так же шевелились волосы на его голове. На ветке липы над ним, косо поглядывая вниз, сидела ворона. Эта ворона испугала нас, пожалуй, больше, чем день назад мертвое тело. Мы прогнали ее и долго сидели в кустах, боясь, что она прилетит снова.
Потом прошли в сторожку за ключами. К калитке подошел только один ключ — и тот ржаво скрипел и едва поворачивался. Мы взяли его и отправились бродить по парку, лазать по сараям и каретникам. Заглядывали в давным-давно немытые окна. За ними смутно угадывалась мебель в чехлах, мертво блестели зеркала.
Увлекшись, мы не сразу услышали стук в калитку и громкие голоса, зовущие сторожа.
Мы едва успели спрятаться в кустах и оттуда наблюдали, как толпа любопытных робко жмется к ограде, заглядывая во двор.
В воротах стоял городовой Лобзаков, отгоняя зевак. А во дворе, громко разговаривая, расхаживали чиновники и полицейские. Тут же вертелся Кичигин, который, как мы поняли из разговоров, донес сегодня в полицию, что сторож калетинского дома не появляется в магазине вот уже несколько дней. Заподозрив неладное, полиция и явилась «на место происшествия».
Мертвого сторожа вскоре нашли, и через час, грохоча окованными колесами, во двор въехала ломовая колымага Ахметки Кривого. Тело взвалили на телегу, покрыли мешковиной и увезли. Затем все двери опечатали сургучными печатями, ворота и калитку забили досками крест-накрест. И мы с Юркой опять остались одни.