Страница 31 из 37
Подумал: «Ужасно жалко. Но все это так похоже на самое настоящее чудо, что, может быть, даже и хорошо?»
Поднял голову и увидел, как блестят в окне второго этажа золотые заячьи уши. Подумал: «Кафе нет, а Золотой Заяц, выходит, все-таки есть. Вот это да!»
Сказал вслух, ни к кому не обращаясь:
– Самое поразительное, что я там вчера ел. И, значит, теперь из этой невидимой еды состою. Отчасти. Что ж, уже неплохо.
Мартинас и Аста обескураженно молчали.
…Отложив объяснения на потом, велел друзьям поглядеть на зайца, а сам бросился домой – проверять, на месте ли блокнот. И есть ли в нем хоть одна запись? А вдруг все исчезло?
Блокнот лежал на полу, в изголовье постели, до краев заполненный торопливыми каракулями. Бегло перелистал, проверил – вроде все на месте. Рассмеялся от облегчения. Торопливо записал на самой последней странице:
«Если, проходя по улице Скапо, вы увидите кафе с белыми столами и тентами, бросайте все дела ради возможности там пообедать. Потому что другого шанса получить в свое распоряжение полный перечень добрых примет и прочих чудес улицы Скапо у вас, скорее всего, не будет».
Поставил точку. Улыбнулся топчущимся на пороге и уже практически превратившимся в вопросительные знаки друзьям. Сказал:
– Сейчас сварим кофе, и я все расскажу.
Улица Слушку (Sluškų g.)
Ангел смерти и Мак-Кински
Ангел смерти пришел за Марьяной в пять часов утра. Она бы, конечно, проспала это событие, если бы не Мак-Кински.
А так Марьяна проснулась от воплей кота. Не открывая глаз, запустила в него подушкой, попутно высказав все, что думает о матери маленького мерзавца. Мак-Кински пропустил брань мимо ушей: он не ведал родственных привязанностей. И вообще никаких, кроме одной. Его маленькое зловредное сердце было целиком отдано Марьяне, раз и навсегда.
Второй подушки у Марьяны не было. Да и ругательства быстро закончились. В пять утра активный словарный запас до смешного жалок, будь ты хоть трижды интеллектуал. Зато Мак-Кински и не думал умолкать. Что само по себе было довольно странно. Во-первых, при всех своих недостатках, кот знал и строго соблюдал главное домашнее правило: никогда не поднимать шум прежде будильника. А во‐вторых, так истошно Мак-Кински на Марьяниной памяти орал только дважды: у ветеринара, который засунул ему в задницу градусник, и в тазу с водой, когда она в первый (и последний) раз в жизни решила его помыть.
Пришлось открывать глаза.
В спальне было предсказуемо светло – прямо перед Марьяниным окном горел фонарь. Марьяне нравился его бледно-желтый свет, поэтому она никогда не опускала до конца оконную штору, оставляла большую щель – отличный ночник. Приятно, когда часть твоих расходов за электричество берет на себя городская казна.
При свете этого фонаря можно было разглядеть все, что происходит в спальне. Не в деталях, конечно, но получить общее представление – вполне. В частности общее представление о том, что Мак-Кински каким-то чудом взобрался на платяной шкаф. В первую секунду Марьяне показалось, что кот вопит, уставившись в совершенно пустой угол, но потом она увидела человеческий силуэт.
Первое, что приходит в голову в подобных случаях, – в дом забрался грабитель. Но для грабителя ночной визитер был чересчур прозрачен. Причем не метафорически, а действительно, по-настоящему прозрачный, обычно такими показывают призраков в кино: туманный антропоморфный силуэт, сквозь который просматривается окружающая обстановка. Например, клочки изодранных обоев. Мак-Кински всегда полагал, что когтеточки – для слабаков. Если ты – уважающий себя кот, отринь иллюзии, найди настоящую твердую гладкую стену, ее и дери!
Однако чем дольше Марьяна смотрела на это туманное недоразумение, тем ярче и плотней оно делалось. Нескольких секунд не прошло, а уже стало ясно, что перед ней не просто платоновская идея человека, а довольно высокий, по-детски тощий мальчишка. Ну, как – мальчишка, юноша, типичный студент-первокурсник, по-детски пухлые щеки, тощая шея, вдохновенно сияющие глаза, она таких навидалась, пока читала курс по матанализу; впрочем, это было очень давно, лет пятнадцать назад, так что вряд ли молодой человек явился уговорить ее подписать зачетку. Если только машину времени не изобрел. Что, кстати, отлично объяснило бы его прозрачность. И ничего, кроме нее.
– Караул, – сказала Марьяна. Почему-то шепотом, зато очень твердо, как будто не звала на помощь, а отдавала приказ.
Вот уж точно, никогда заранее не знаешь, как поведешь себя в критической ситуации. Особенно спросонок.
– И что мне теперь с вами делать? – растерянно спросил прозрачный молодой человек. – Вы должны были умереть в пять ноль восемь, во сне, у меня так записано. Но вы проснулись! И ваш кот так жутко орет. И уже пять ноль девять. Все пошло наперекосяк.
– Должна была умереть?! – ушам своим не веря, переспросила Марьяна. – Вы с ума сошли? Вы вообще кто? А ну убирайтесь отсюда! Или я закричу. На улице знаете, как хорошо будет слышно? А там уже соседи с собаками гуляют…
– Гуляют, – подтвердил прозрачный. – Сам видел. Женщина с лайкой и старик с серой болонкой. – И с неожиданным сарказмом добавил: – И все четверо теперь уверены, что вы по ночам заживо четвертуете кошек. Я бы тоже так подумал, услышав эти жуткие вопли из вашего окна.
Мак-Кински, притихший было от звуков хозяйского голоса, спохватился – что ж это я не ору? И принялся вопить с утроенным энтузиазмом.
– Цыц! – рявкнула на него Марьяна. – А то действительно четвертую. И вас за компанию, – пообещала она незваному гостю. – Осталось решить, с кого начать.
– Меня нельзя четвертовать, – ответил тот. – Даже если сам захочу, ничего не получится. Я из другой материи.
– Так вы все-таки призрак? – оживилась Марьяна. – То-то я смотрю, обои сквозь вас видно. Всегда хотела встретить настоящего призрака! Но думала, вы только в старых домах водитесь, а этот семьдесят третьего года постройки. Или семьдесят третий – это уже достаточно давно?
– Призраки иногда и в совсем новых домах встречаются, – заметил прозрачный. – Но я не призрак. Я – ангел смерти. Пришел за вами, думал, все пройдет легко и просто, и вдруг этот ужасный зверь, в смысле, ваш кот жутко заорал, и вы проснулись. Послушайте, а может быть, вы попробуете снова уснуть? Не хочу показаться назойливым, но смерть во сне – самая легкая и приятная. Я знаю, что говорю.
– Смерть во сне, – повторила Марьяна. – А вы, значит, ангел смерти. Так. Погодите. Хотите сказать, я сейчас умру? Ну уж нет! Мы так не договаривались.
– Не договаривались? – ошеломленно переспросил ангел смерти. – С кем?
– С господом нашим, – отрезала Марьяна. – В тот день, когда он милосердно послал мне вот это исчадие ада, – она кивнула в сторону кота. – Думаете, я большая любительница кошек? Ничего подобного! По своей воле ни за что бы не завела. Но этот маленький черный засранец – бывший домашний. То ли потерялся, то ли его выбросили. Такой чистенький был котенок, в противоблошином ошейнике. Доверчивый, сразу в руки пошел. Таких на улице оставлять нельзя, пропадут. А деть его было некуда. И сейчас некуда. У меня здесь ни родственников, ни достаточно близких друзей. Я всего два года как переехала. И совершенно не подготовилась к такому повороту. Мне всего сорок три года, вы в курсе? Какая вообще может быть смерть?!
– Ну слушайте, – растерянно сказал ангел смерти, – можно подумать, это от возраста зависит. Кота вашего жалко, конечно. Но ничего не попишешь. Значит такая у него судьба.
В ответ на столь непродуманное заявление подуставший было от собственных воплей Мак-Кински взвыл с утроенным энтузиазмом. Я тебе дам – судьба!
– Ничего не знаю, – твердо сказала Марьяна. – Пока мой кот не пристроен, я не умру. Дайте мне хотя бы несколько дней. Я поищу, куда пристроить Мак-Кински. Может, его в кошачье кафе жить возьмут? Хотя посетителей он им распугает, конечно. И в первый же день подерет всю мебель. Не смогла его отучить. И вообще, интересно, как это будет выглядеть: «Здравствуйте, за мной вчера приходил ангел смерти, обещал вернуться. Не могли бы вы в связи с этим взять себе моего кота?» Бред какой-то. Черт знает что. Но я все равно постараюсь его пристроить. Сделаю, что могу.