Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 26 из 37



Но вслух он говорит:

– Спасибо. А деньги я сегодня же занесу. Буквально часа через два. Я тут рядом…

Байба кивает и ободряюще улыбается, демонстрируя ямочки на щеках.

– У нас в три пересменка, – говорит она. – А если не успеете, можно и завтра.

– Нет-нет, я успею, я даже гораздо раньше… Только если вам вдруг покажется, что я псих, вы, пожалуйста, не пугайтесь, – бормочет Ромас. Залпом, не отходя от стойки, выпивает эспрессо и, решившись, признается: – Просто вы мне сегодня снились, поэтому… И… И, в общем, я скоро вернусь.

«Хоть бы в этом кафе кто-нибудь по-русски говорил, – думает Анна Петровна. – А то молодые уже почти не говорят. И что мне тогда делать?»

Анна Петровна заблудилась. Всегда боялась этого больше всего на свете – поехать за границу и там заблудиться. И дорогу ни у кого не спросишь, потому что не знаешь языка. Страх был абстрактный, все равно что бояться космических полетов, или каких-нибудь африканских термитов – где ты, и где они. Анна Петровна в жизни никуда не ездила, только к родственникам на Украину, но какая же это заграница. И по-русски там все говорят.

И – вот. Поехала к внучке в гости, на свою голову. Как знала, добром эти разъезды не кончатся. А все Танька: «Погуляй, погуляй, погода хорошая, город красивый». Ну красивый, это да. Храмов много, магазины хорошие. Но как теперь дорогу искать? Лучше бы дома сидела.

Анна Петровна очень стеснялась спрашивать дорогу у прохожих. Не только здесь, «в загранице», но и дома.

Со стороны это выглядело как бессмысленное упрямство. Поджимала губы, бурчала: «Я сама», – и бочком, бочком дезертировала из любой ситуации, предполагавшей разговор с незнакомым человеком. А уж тем более просьбу о помощи, даже такой пустяковой.

Но сегодня Анне Петровне пришлось себя пересилить. Целый час готовилась, придумывала вопрос, репетировала выражение лица перед зеркальными витринами, повторяла про себя: «И ничего за это не будет! Всем у всех можно дорогу спрашивать!» Нарочно выбрала в уличной толпе самую пожилую даму, в Литве все старики по-русски говорят, а вот молодежь уже нет, только если кто-то в семье русский, но ведь об этом по лицу не догадаешься.

Впрочем, все равно не угадала, старушка оказалась иностранкой. То есть даже не литовкой, а приезжей. Она улыбалась, бурно жестикулировала, приветливо лопотала по-французски, или еще на каком-то неизвестном языке с картавым, как у певицы Мирей Матье «р», даже сунула под нос Анне Петровне карту, но карта была совсем маленькая, только самый-самый центр, Танькина улица туда не поместилась. А если бы и поместилась, Анна Петровна все равно ничего бы не поняла от страха и смущения. Сама не помнила, как ушла от иностранки, наверное, со стороны это выглядело невежливо, ох, господи, стыдно-то как.

После этой провальной попытки Анна Петровна еще долго бродила по городу. Замерзла, проголодалась и заблудилась окончательно. Тогда придумала: «Надо зайти в кафе». Деньги у нее были, Танька дала с собой бумажку в двадцать литов, это больше, чем двести рублей, вполне можно идти в кафе, на все хватит.

«Куплю горячий чай с пирожком, – думала Анна Петровна, – и заодно спрошу дорогу. Вроде как даже не стыдно спрашивать – я же клиент, деньги им плачу. Лишь бы они по-русски говорили, а то опять ничего не получится. Ох, господи».

Долго топталась перед входом, никак не решалась войти. Думала: «Вот бы там сейчас работала какая- нибудь хорошая, добрая девочка. И вот бы она говорила по-русски. Например, у нее мама русская, или папа. Или оба. И чтобы город хорошо знала, чтобы мне, старой дуре, могла объяснить. И вот бы она на мою Таньку была похожа – полненькая, светленькая, спокойная. Такую и расспрашивать не очень страшно.

Наконец, тайком перекрестившись, вошла.

– Конечно, я знаю, где улица Йогайлос, – говорит Байба. – Это совсем рядом. Мы с вами на углу Сирвидо и проспекта Гедиминаса, сейчас выйдете на проспект, повернете направо и будете идти, пока не увидите магазин «Маркс и Спенсер». Такой большой, с витринами, не пропустите. Он как раз на углу Гедиминаса и вашей Йогайлос.

– «Маркс и Энгельс»? – растерянно повторяет Анна Петровна.



– Не Энгельс, а Спенсер, – улыбается Байба. – Знаете что? Давайте, пока вы пьете чай, я вам нарисую, как идти. И все-все надпишу. Тогда точно не заблудитесь.

«Господи, какая хорошая девочка, – умиленно думает Анна Петровна. – Просто ангелочек. И на Танюшку мою похожа, как сестра. Спасибо, что Ты мне ее послал».

Байба стоит в подсобке, зажмурившись, ощущая коленями жар обогревателя, а затылком – холод стены. Байба делает медленный вдох, потом осторожно выдыхает, чувствуя себя всеми ветрами сразу. Байба открывает глаза, и тусклый желтый свет электрической лампы кажется ей сиянием далекой звезды. Байба улыбается, и от ее улыбки небо обрушивается на землю и земля становится небом, и небо теперь – везде.

«Сейчас, – думает Байба, – сейчас. Еще немножко постою и пойду работать».

И минуту спустя действительно возвращается в зал.

– У тебя все в порядке? – встревоженно спрашивает Эрика.

Байба кивает.

– Просто вдруг так хорошо стало, – говорит она. – Как будто я только что заново родилась. И весь мир – мой. А я – его. Не знаю, как еще объяснить.

Улица Скапо (S. Skapo g.)

Полный перечень примет и чудес улицы Скапо

Как ни старался убедить себя, что все перемены к лучшему, сколько ни напоминал, что жизнь прекрасна, просто потому что она есть, вне зависимости от того, нравятся ли нам составляющие ее эпизоды, а искренне радоваться переезду все равно не получалось.

Новая квартира была вдвое больше и при этом немного дешевле старой, стены – гораздо толще, потолки – выше, ремонт сделан без размаха, зато с любовью, а хозяева оказались не только славными людьми, но и родственниками одного из приятелей. Чего еще желать. Но – подвал вместо мансарды. Но – темный, унылый, без единого деревца двор вместо яблонь и кленов, окружавших дом на Бокшто. Но – вид из всех четырех окон только на потрескавшийся асфальт. А прежде был – на небо, купола храмов и сады Ужуписа за рекой. Практически на весь мир. И терять весь мир было, конечно, жалко до слез. Хоть и осознавал, что глупая это формулировка – «терять». Вот же он, весь мир, никуда не делся – яблони и клены, небо и купола. Просто чтобы увидеть все это, теперь недостаточно просто открыть глаза. Придется встать, одеться, выйти из дома, пройти несколько кварталов. Совсем не трудно, а все равно уже не то.

Мир останется на месте, просто труднее будет считать его своей собственностью. И это чертовски обидно.

Однако ничего не попишешь, мансарду на Бокшто продали, и новые жильцы намеревались въехать первого августа.

Машину вызвал на двадцать девятое. Воскресенье, город пустой. Ну и вообще, чего тянуть.

Вещи закончил паковать только под утро. Зверски не выспался. Кофе пришлось заваривать прямо в чашке и пить на голодный желудок – запастись с вечера хлебом и какой-нибудь ветчиной на завтрак просто забыл. Помогать никто не пришел, потому что сам дурак: если уж собрался переезжать летом, да еще в воскресенье, когда все живое сбежало из города и залегло – кто по пляжам, кто по хуторам, – будь добр хотя бы предупредить друзей заранее. А не за два часа до прибытия заказанной машины.

Впрочем, ерунда. Вещей немного, ничего такого, с чем бы не справился прилагающийся к машине грузчик, а таскать картины все равно никому не доверил бы. Друзья были нужны исключительно для моральной поддержки, потому и принялся трезвонить в самый последний момент, когда понял, что чертово настроение окончательно вышло из-под контроля и, повизгивая от ужаса, несется по склону умозрительного холма – вниз. К позорной подростковой отметке «что-то я у нас совсем бедняжечка». И как, скажите на милость, его хотя бы остановить?