Страница 13 из 14
Диспропорция между хорошим замыслом и посредственным художественным выполнением нередко мешает даже и серьезным произведениям нашей научной фантастики подняться до высот советской литературы. Писателям удается выразительно показать новую общественную среду, научно-технические достижения, детали быта, картины еще несуществующих прекрасных городов, преобразование природы и даже воображаемые пейзажи на планетах других звездных систем. Но далеко не всегда убедителен образ нового человека. Дело в том, что наш современник, механически перенесенный в будущее, органически не сливается с этой новой средой или, наоборот, люди будущего настолько абстрагированы от условий нашего времени, что теряют свою «трехмерность».
Бесконечно разнообразны темы научно-фантастической литературы. Каждый автор вправе выбирать ту тему, которая его больше всего привлекает. Мы отнюдь не собираемся подрезать крылья мечте и вводить ее в какое-то заранее заданное русло: ведь в основе любого фантастического образа лежит большее или меньшее отклонение от реальности. Фантастика не боится бездоказательностей и живет свободой домыслов. Недаром же А. М. Горький называл научно-фантастические книги «сказками, основанными на запросах и гипотезах научной мысли».
Оценка любого замысла требует большой осторожности. Если даже «бесполезная», на первый взгляд, фантастика проникнута романтикой познания, вселяет веру в могущество разума и науки, будит мысль и вызывает горячие споры, она принесет несомненную пользу и тем самым не будет «бесполезной». Все зависит от того, какую конкретную задачу ставит перед собой автор в каждом отдельном случае. Нас не должны пугать никакие сверхсветовые скорости и межгалактические расстояния, преодолеваемые героями, если идеи автора не расходятся с основными положениями научно-материалистической философии.
Ведь и в «Туманности Андромеды» выдвигается сверхфантастическая гипотеза «нуль-пространства», а в повести того же автора «Сердце Змеи» принцип «сжатия времени» позволяет «пульсационным звездолетам» достигать неслыханных скоростей. Но как ни рискованы такие допущения, они не вступают в противоречие с диалектико-материалистическими представлениями писателя.
Отмечая несомненный рост советской научной фантастики, мы должны обратить внимание и на некоторые тревожные симптомы. Еще недавно ее развитие искусственно тормозилось пресловутой «теорией предела», неизбежно порождавшей в литературе свои «узаконенные штампы». А сейчас возникает опасность другого рода. Она особенно ощутима в творчестве молодых. Поиски ультраоригинальных сюжетов и художественных приемов нередко приводят к некритическому использованию далеко не лучших психологических «тестов» западноевропейской, особенно американской научной фантастики. Опасность мы видим не в заимствовании отдельных тем, которые действительно носятся в воздухе, а в бездумном перенесении в нашу литературу многократно «отработанных» сюжетных схем.
Всегда следует помнить, во имя чего пишется произведение и какую идею оно несет.
Изображение общества будущего, которое мы строим неисчерпаемый источник разнообразных тем, сюжетов, нравственных и психологических коллизий. А между тем во многих произведениях, появившихся за последние годы, коммунизм присутствует лишь в качестве неясного фона, или о нем риторически сообщается в нескольких ничего не значащих словах.
Это приводит к неизбежному отрыву фантастики от социального фундамента, и, несмотря на то, что действие обычно датируется каким-нибудь определенным далеким годом, произведение как бы повисает в воздухе, и «рушится связь времен».
Хочется еще раз подчеркнуть, что соединение научно-технической и социальной фантазии, то есть создание «комплексных» произведений о коммунизме, представляется особенно важным.
Можно было бы посвятить немало страниц рассказу о творчестве пионеров советской научной фантастики: К. Э. Циолковского, В. А. Обручева, А. Н. Толстого, А. Р. Беляева.
Полезно было бы заняться анализом многолетней плодотворной работы Л. Лагина в области фантастического романа-памфлета. Такие его книги, как «Патент AB», «Остров разочарований», «Съеденный архипелаг», пользуются заслуженной популярностью; следовало бы вспомнить романы С. Розвала «Лучи жизни» и «Невинные дела», написанные в том же жанре, блестящий памфлет Романа Кима «Кто украл Пуннакана?», парадоксально сатирические новеллы И. Варшавского (сборник «Молекулярное кафе»), лучшие из рассказов А. Днепрова, фантастико-приключенческие повести Л. Платова и Г. Гуревича, «репортажи из будущего» В. Захарченко и Б. Ляпунова и еще многих других авторов.
Но мы ограничили свою задачу рассмотрением социальных проблем научной фантастики, не касаясь всего ее тематического многообразия. Социалистический утопический роман, опирающийся на богатую философскую и литературную традицию — безусловно одно из самых важных и перспективных ответвлений этого вида художественного творчества.
Нельзя, однако, забывать, что научная фантастика наших дней с успехом использует любые литературные жанры — от реалистического романа о «судьбе открытия» до психологической новеллы, от политического памфлета до философской драмы, от сатирического обозрения до сказочной повести и т. д. Следовательно, особенности научной фантастики характеризуются не внешними жанровыми признаками, а внутренним содержанием, идейным наполнением, целенаправленностью того или иного произведения.
Многие задаются вопросом: а что же такое научная фантастика? И каждый пытается по-своему ответить на этот вопрос. Одни видят в ней разновидность приключенческой беллетристики для детей и подростков. Другие ограничивают ее роль облегченной научной популяризацией. Но легко заметить, что в первом случае мы сталкиваемся с предвзятыми представлениями, опровергнутыми самой действительностью. Ведь далеко не все фантастические книги предназначены для детской аудитории! Во втором же случае теряется из виду эстетический критерий, без которого нет и не может быть художественного творчества.
Некоторые литераторы утверждают, что само понятие «научная фантастика» устарело и лучше вовсе отказаться от слова «научная». Но тогда в одном ряду с произведениями, основанными на научных идеях и гипотезах, окажутся волшебные сказки, романтические повести XIX века и даже модернистские и декадентские опусы, порожденные больным воображением. Нам думается, что такая постановка вопроса просто вредна, ибо никак не соответствует восторжествовавшему в социалистических странах реалистическому направлению в научной фантастике.
Одни называют ее «литературой мечты», другие — «литературой научного предвидения». Оба эти определения страдают узостью и ограниченностью. Ведь научная фантастика наших дней воплощает в себе и надежды и тревоги человечества, и мечту о светлом будущем, и предупреждение о возможных опасностях и катастрофах. Что же касается научного предвидения, то это отнюдь не закономерность, а скорее частный случай. И хотя мы знаем из истории литературы, от Жюля Верна до И. Ефремова, много радостных совпадений между научным вымыслом и его последующим осуществлением, но в большинстве случаев писатели-фантасты не ставят да и не могут ставить перед собой такую цель.
Авторы этих строк несколько лет назад попытались выдвинуть свое определение научной фантастики как «искусства, избравшего предметом науку и эмоции, связанные с перспективами научного творчества» («Коммунист», 1960, № 1, стр. 68). Но, конечно, и это определение далеко от пол-ноты, так как всякое живое и развивающееся явление невозможно втиснуть в раз и навсегда установленную формулу.
Не пытаясь предлагать новое определение, скажем сейчас иначе. Облекать в художественные образы представления о будущем, «реконструировать» доисторическое прошлое, раскрывать гипотетические возможности науки и техники, показывать в осуществлении социальные, этические и эстетические идеалы, предупреждать о грозящих человечеству опасностях- таково далеко не исчерпывающее определение задач передовой, материалистической научной фантастики…