Страница 62 из 157
Герхард сел и доверительно сообщил мне, что знаменитый астроном Гербигер — по происхождению австриец, так же как и сам фюрер. И фюрер его чрезвычайно почитает и безусловно верит в гипотезу льда и огня, ибо чистокровные арийцы, ну не все, конечно, а только избранные, — потомки Гигантов.
— Каких еще гигантов, Герхард? Что вы говорите?
— Сверхлюдей, мой птенчик, полубогов, о которых Ницше мот только мечтать.
И он поведал мне поистине удивительные вещи.
Лу́ны, — а их, оказывается, было несколько штук, — имели свойство валиться на Землю. И всякий раз, когда, преодолев всемирное тяготение, очередная Луна оказывалась в опасной близости от нашей планеты, в результате воздействия каких-то там токов и лучей начинался процесс мутации и погибающее человечество высиживало страусовое яйцо — малочисленное племя Гигантов, становившихся на время владыками мира. И, видно, Луна подчинялась их воле, ибо, трахнувшись на Землю, сохраняла Гигантов на развод. Где они скрывались и как себя чувствовали, когда лед входил в соприкосновение с огнем, Герхард не знал. Но вот фюреру — по-видимому, единственному из всех человеков — удалось как-то вступить в контакт с Гигантами, и он, так сказать, поднялся почти на один уровень с ними. Именно Гиганты подсказывают фюреру правильное решение всех мировых вопросов. И так как человечество уже дошло до самого пика деградации и вырождения, ждать наступления очередного лунопадения, очевидно, уже недолго. А раз так, то следует хорошенько подготовиться к встрече с Гигантами, которые возродятся, как феникс из пепла, и эта подготовка — очистка планеты от человеческого дерьма, от всяких там евреев, цыган, негров и славян — грандиознейшая задача, которую должны осуществить национал-социалисты, и он — Герхард фон Люцце — в их числе.
— Понимаешь теперь, дружище, каковы масштабы нашей исторической миссии? — переходя на «ты», воскликнул Герхард. — Ты мне понравился, Даниэль, и я сочту за… постой… как же это на вашей тарабарщине… — Он хмурился и мотал головой, как заупрямившийся мул. — А-а! L’ho
Три двойных «Мартеля» сделали свое дело. Он был тяжело, безнадежно пьян. С трудом расплатился, не забыл бросить мне визитную карточку и, весь какой-то стеклянный и неестественно прямой, зашагал, не сгибая колен.
Обер снял с вешалки его пальто, догнал и нежно взял под локоть.
Уф! Пронесло… Итак, Герхард фон Люцце, очарованный моим черепом, готов рекомендовать меня в партию национал-социалистов. Вот так история! Я ни капельки не опьянел, выпив несколько бокалов легкого белого вина, но голова ужасно болела. Череп просто распирало от бредовой белиберды, которой меня весь вечер пичкал нацистский молодчик.
Я расплатился и вышел на улицу. Вечер был теплым и ясным, и я рассчитывал, что успею добраться до своей постели и заснуть прежде, нежели луна обрушится на голову человечества.
Утром я проснулся с ощущением, что вчерашний день не прошел для меня даром. Я имел возможность в упор рассмотреть настоящего врага. Не какое-нибудь абстрактное понятие — строчки из резолюции: «неослабное внимание надо обратить на подозрительную возню так называемых левых социал-демократов» или что-нибудь в этом роде, — нет, я видел вчера врага во плоти и крови, с прозрачно-серыми глазами и тонкими, презрительно кривящимися губами. Он одержим идеей, пусть нелепой, даже просто бредовой, но за нее он мог, вероятно, даже убить. Не знаю уж почему, но, понимая умом, что главную опасность в Германии несет в себе партия Каутского, Гильфердинга и Мюллера, я неотступно думал о коричневых. И вот — Герхард фон Люцце, вставший передо мной во весь рост. Конечно, он налакался как свинья, но не потерял способности четко излагать свои взгляды. Его одержимость, его вера в своего фюрера и в историческую миссию избранных тревожила и настораживала. Что я о них, собственно, знал? Взбесившиеся мелкие буржуа, получившие лакомую приманку независимости от монополистического капитала. Люмпены и бродяги, которым обещана сытая и пьяная жизнь. Мясники и унтер-офицеры в отставке, жаждущие расправиться с «внутренним врагом» — евреями и коммунистами… А тут, изволите ли видеть, целая декларация: астрономические прогнозы доктора Гербигера, лед и пламя, предполагаемая встреча с Гигантами, очистка планеты от человеческого мусора и всё такое прочее. Обязательно расскажу об этой встрече Конраду Бленкле. Может быть, этот фон Люцце — какая-то важная шишка.
Портье я сказал, что подыскал себе хорошенькую квартиру и что сегодня придет посыльный и заберет мой багаж. Расплатился за номер, портье тщательно пересчитал рейхсмарки и пфенниги и прокаркал по-французски пожелание весело и с пользой провести время в Берлине. Так что расстались мы с ним совсем по-приятельски.
Внутренне гордясь своими «отличными» знаниями города, я самостоятельно, без расспросов, добрался до Силезского вокзала и с облегчением обнаружил, что Хорст уже на месте.
— Держим путь к папаше Брауну, — весело сказал он.
— Какой еще Браун? Ты же должен отвести меня к Руди.
— Руди сейчас у папаши Брауна, а Браун — шеф нашего клуба на Фридрихсгайне. В общем, сам всё увидишь. Тут ходу несколько минут.
Мы вышли на Лангештрассе, прошли два квартала и остановились перед пивной с кокетливым названием «Цветущая фиалка».
— Вот и клуб, — подмигнул мне Хорст. — Но подожди минуту. — Он достал из внутреннего кармана своей брезентовой куртки небольшой конверт и протянул мне, — Получай. Ты будешь жить у Шталя, как договорились. Но Руди не слишком богат. Вот твоя зарплата за апрель. Теперь идем.
Пивная как пивная. Под низким сводчатым потолком дымно, накурено. Много народа. Глухо постукивают тяжелые кружки. Шипит желтая пенистая струя. Над стойкой на почерневших от времени полках старинные глиняные и фарфоровые кружки с крышками и без оных. Со стены ветвятся непременные оленьи рога. Папаша Браун, — наверное это он, с нежданно смоляной, будто приклеенной, бородкой, — ловко наполняет кружки, гремит медяками, перебрасывается шутками с посетителями. На нас — ноль внимания. Нечего сказать, хорошенький клубик!
— А где же Руди?
— Идем, идем…
Мы проходим через всю комнату, попадаем в другую, полутемную, где громоздятся здоровущие бочки и в нос еще сильнее бьет хмелем и кислотой, Хорст толкает узкую дверь, и… я попадаю на сбор пионерского отряда. Вот уж чего не ожидал! Всё как полагается. Человек пятнадцать ребят в красных галстуках окружили невысокого стройного юношу, тоже в небрежно повязанном красном платке. Но лишь только скрипнула дверь, карие, голубые, серые и черные глаза с любопытством и ожиданием впиваются в меня и Хорста. И тут я не выдерживаю. Рука сама взлетает над головой, и я бодро гаркаю:
— Seid bereit![30]
— Allzeit bereit![31] — вскакивая со скамеек, довольно дружно кричат в ответ пионеры.
Ну что за дубина… Увидел своих любимых пионерчиков в забыл о конспирации.
Хорст прямо давится от хохота:
— Грета знала, с кем тебя свести!
Подходит вожатый. Тонкое подвижное лицо. Добрая улыбка. Зеленовато-карие глаза весело поблескивают.
— Здравствуй, Даниэль. Я Руди «Киндербюро».
Мы стискиваем друг другу руки. Ого! У Руди железное пожатие.
— Ты тут посиди немного. Я проведу сбор группы и буду в полном твоем распоряжении.
— Ну а я вам больше не нужен, — вмешивается Хорст. — Вы отлично договоритесь.
— А как ты думаешь! Так устраивайся, Даниэль, и не скучай… Или, может, хочешь пойти туда и пропустить кружечку пива?
— Нет, я лучше посижу здесь.
И всё же это — клуб. Квадратная светлая комната. На стенах вместо полок с расписными пузатыми кружками три портрета: Ленина, Карла Либкнехта и Розы Люксембург. Рамки портретов старательно украшены красным шелком. Столы сдвинуты к стенам, так что в центре комнаты свободная площадка.
30
Будьте готовы! (Нем.)
31
Всегда готовы! (Нем.)