Страница 151 из 157
Таська, Тасенька моя, как-то ты там сейчас?!
…Тася уже побывала под обстрелом.
В зенитной батарее — праздник. Сбили семь фашистских самолетов, Тася приехала к зенитчикам, «почистить» концерт, поговорить с ребятами. Когда же наступила пора возвращаться, ей предложили:
— Мы вас, Настасья Алексеевна, на мотоцикле доставим. Он, правда, без коляски — придется вам верхом ехать, зато в один момент! Не возражаете?
А чем плохо на мотоцикле!.. Вот на авиационных бомбах ехать было немного беспокойно. Ее тогда посадили в кузов могучего «студебеккера» на что-то округлое и чрезвычайно твердое, упрятанное под брезентом. В пути порядком встряхивало, и Тасе казалось, что под ней шевелятся какие-то железные кочки. Пробалансировав всю дорогу, Тася по приезде на место поинтересовалась, что было под брезентом.
— Фугасные бомбы, Настасья Алексеевна, — охотно разъяснил сопровождавший ее офицер. — Такие невеликие кабанчики. Весьма средний калибр.
И Тася тогда жалобно воскликнула:
— Нет, кажется, с меня довольно. Я к маме хочу!
И все приняли это за веселую шутку и всласть похохотали.
А мотоцикл — всего только грузный и ужасно голосистый велосипед! Тася отлично ездила на велосипеде и потому храбро оседлала машину позади водителя на свернутой в несколько рядов плащ-палатке.
Ехали по узкой лесной тропе, недоступной для автомобиля. Тася сжимала коленями раму мотоцикла, довольно небрежно придерживаясь за пояс водителя. Ее раздражал большой тяжелый пистолет сержанта, неудобно упирающийся ей в бедро. Но терпеть было можно, потому что ехать недолго, пустяк, каких-нибудь тридцать — сорок минут. Лесную тишь нарушало только шуршание покрышек, прессующих сухие веточки и еловые иглы на тропинке, да торопливое пофыркивание скольких-то лошадиных сил, запрятанных в металлическом чехле мотора. И когда что-то глухо захлопало: боп-боп-боп, будто быстро одна за другой из бутылок шампанского выскакивали тугие пробки, Тася ничуть не испугалась. Но сержант крикнул: «Держитесь крепче!» — дал газ. И мотоцикл ринулся вперед, будто видна была уже лента финиша, начал совершать удивительные прыжки, от которых падало сердце, и ветви стали сечь голову, лицо, плечи, а тяжелый пистолет водителя безжалостно бил и бил по Тасиному бедру. И тогда она, еще не зная, что случилось, изо всех сил обхватила сержанта и, спасаясь от злых, метко бьющих веток, а вовсе не от этого «боп, боп, боп», прижалась грудью и лицом к его горячей, напрягшейся спине. И вдруг почувствовала резкий запах пота.
— Обстреляли из автоматов, — доложил по начальству сержант, когда они вернулись в политотдел дивизии. Офицеры поздравляли Залесскую с «боевым крещением», но лица их были перепуганными, и командир батареи, в которую ездила Тася, получил здоровенную нахлобучку.
Как-то повезли Залесскую и Школьникова в танковую бригаду. Опять же по лесу. Въехали на довольно большую поляну — вот и конец пути. Только хотела Тася спросить — а где же танки, потому что поляну тесно обступали дубы, ели и березы и никаких танков она не заметила, как словно из-под земли появилось несколько десятков людей в кожаных шлемах, густо пропахших машинным маслом, и на руках сняли Залесскую с кузова грузовика. Боялась, что разорвут на куски, когда почувствовала восторг и силу вцепившихся в нее пальцев.
После концерта отправились на пиршество, устроенное в их честь офицерами.
На огромном самодельном противне скворчала и неистово соблазняла запахом американская колбаса, известная под названием «второй фронт». Такая вкусная, что просто не оторваться! И надо ж так грубо нарушить пир, как это сделали фашисты. От тяжких, словно бы подземных, ударов не только противень с колбасой, но и сама землянка стала подпрыгивать. Били, по-видимому, из тяжелых орудий.
Хозяева успокаивали гостью:
— Да вы не волнуйтесь. Кушайте спокойно. Землянка — в четыре наката. Безопасно! Разве что прямое попадание…
Тася было вновь принялась за колбасу, но чернявый капитан окончательно испортил ей аппетит. С задумчивым видом прислушивался он к разрывам снарядов и сопровождал их своими комментариями:
— Перелет… Опять перелет… Вот ведь болваны, совершенно стрелять не умеют. Ну, а теперь — недолет… Так я и знал!
Тася не выдержала:
— А вы что же, хотите, чтобы было прямое попадание?
Танкист затрепыхал длинными девичьими ресницами.
— Фу ты черт! И в самом деле…
А вот Михаил Юльевич Школьников кушал колбасу так, что за ушами трещало, и плевать ему было на артиллерийский обстрел. Он поражал Тасю своим бесстрашием. Будто родился и вырос на переднем крае.
Не всегда ездили они вместе. Школьников работал с красноармейскими хорами, там, где много народу, а, скажем, в зенитной батарее, где побывала Тася, делать ему совершенно нечего. Оркестр орудийных стволов, устремленных в небо, тонких и длинных, отлично играл и без дирижера. Но когда они были вместе, вот как, например, сегодня у танкистов, устроивших очень хороший концерт на настоящей сцене, мгновенно воздвигнутой на лесной поляне, Тася чувствовала себя гораздо увереннее — Школьников заражал ее своим удивительным спокойствием. И о нем уже складывались легенды, как о человеке-локаторе, заблаговременно и безошибочно опознающем голос фашистских самолетов.
— Слышите, Тася? — спрашивал он.
Залесская напряженно вслушивалась в ночь. Дыхание спящих, шорох сена, иногда стрекот сверчка.
— Что вам пригрезилось, Миша?
— Фриц летит. Скоро бомбить начнет. — И, предупредив, тут же засыпал.
Действительно, очень скоро Тася улавливала далекий прерывистый гул немецких бомбардировщиков, потом крики: «Воздух! Воздух!»
Как-то раз пришлось Залесской заночевать в землянке офицеров политотдела дивизии. День выдался трудный. Тася уже не чувствовала ног и, после сытного ужина и крепкого сладкого чая, блаженствовала, растянувшись на нарах. Уже задремывая, она услышала, как кто-то из политотдельцев лениво спросил:
— А крюк набросили? Не ровен час фриц заглянет и гранату швырнет…
— Вот пойду на луну полюбуюсь, тогда и дверь запру.
— А разве тут немцы ходят? — спросила Тася, и сна как не бывало.
— Мы же к ним ходим, — сказал первый голос.
— Так чем же крючок может помочь? Просто смешно! — Тася отчетливо представила дверной крюк, согнутый то ли из толстой проволоки, то ли из гвоздя. Дернуть посильнее, и разогнется.
— Шум поднимать разведчики не любят, — пустился в объяснение тот, кто собирался посмотреть на луну. — Одно, знаете ли, дело, когда дверь тихонько откроется, ну гранату бросил, и вся недолга… А тут попробовал, а она не поддается. Значит, риск. А зря рисковать немец не станет. Уж поверьте, Настасья Алексеевна, и спите себе на здоровьечко.
Но Тася долго не могла заснуть. Крючок из проволоки не внушал доверия. И что скрывать, ей представлялся громадный немец в рогатом шлеме, бесшумно подкрадывающийся к землянке. Вот схватился за деревянную скобу, потянул на себя дверь, она распахнулась и… Вот тогда-то она и пожалела, что рядом с ней нет Михаила Юльевича Школьникова с его великолепной флегмой и тончайшим слухом.
…Мама старалась изо всех сил, чтобы Танечка не очень скучала без мамы. Сейчас вывела ее погулять. Я смотрю на них в окно: на свою старую мать, всё еще старающуюся прямо держаться, тщательно скрывающую от нас свои старческие слабости и недомогания. Единственное лекарство, которое она признает, — валериановые капли. «Хлебну-ка валерьянки», — говорит она бодрым голосом, и это значит, что ей совсем неважно. Но виду она не показывает, и натруженная рука, взявшая пузырек с лекарством, не дрожит. Молодец у меня мать! И возле нее темноглазая девчурка в беличьей шубке, выдержанная, вовсе ее рёва, болтает что-то на своем двухлетнем языке. Быть может, вспоминает свою маму. «А где мама? Мама плиедет?» Твоя мама на фронте. А что такое фронт? Попробуй-ка объясни ребенку. Да и совсем это ни к чему. Пусть будет, как в сказке: исчезла мама, а потом появилась — молодая, добрая, веселая. Вот именно, лишь бы появилась, и тогда всё станет на свои места. Скоро уже полтора месяца, как Тася уехала. И так мало писем. Черт бы взял эту самую почту — не может быть, чтобы Тася так редко писала. А вдруг с ней что-то случилось? «Ну это ты брось, — прикрикнул я на себя. — Не смей об этом думать. Ее там берегут. И около нее — Миша Школьников». Ох уж этот Школьников… Тоже мне рыцарь без страха и упрека… Что он может? Значит, опять за старое? Хватит, хватит! Взрослым тоже нужна сказка. Исчезла Тася и вот — появилась. В зеленом шерстяном платье, облегающем ее стройную, легкую фигуру… Нет, не в зеленом, в котором она была, когда я впервые ее увидел, а в кирпичном, тоже плотно прилегающем к плечам, груди, бедрам… Нет, лучше в черном бархатном, с большим воротником из старинных кружев цвета слоновой кости. И короткие волосы с золотыми переливами, расчесанные на прямой пробор. Маленький лорд Фаунтлерой, но только в юбке. Вот это уже совершеннейшая ерунда! Нам нужна Тася, а не платья, которые у нее когда-то были. Просто — Тася. И наверное, сегодня мы получим ее письмо.