Страница 9 из 12
17 января 1895 года, то есть через несколько месяцев после вступления на престол, государь в краткой речи к собравшимся в Зимнем дворце представителям дворянства, земств и городов изложил основы своего будущего правления. Он сказал:
– Я рад видеть представителей всех сословий, съехавшихся для заявления верноподданнических чувств, искони присущих каждому русскому. Но мне известно, что в последнее время раздавались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекавшихся бессмысленными мечтаниями об участии земства в делах внутреннего управления государством. Пусть все знают, что я, посвящая все свои силы благу народному, буду охранять начала самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его мой незабвенный покойный родитель!
Не думал тогда молодой государь, искренно делясь своими мыслями с, казалось бы, верными и лучшими своими подданными, что те с пеной у рта разнесут по всей России молву, что государь обещал в корне задушить всякое проявление прогрессивного характера, вступив на путь черной реакции…
Либеральное общество заволновалось, интеллигенция, мнившая себя почему-то государственно-образованной, вознегодовала, и травля против молодого царя как поборника «лютого самодержавия» началась и уже больше никогда не прекращалась.
Бессмысленные мечтатели не простили государю его слов и через двадцать два года воплотили свои мечтания в жизнь. Теперь же результаты этих осуществившихся мечтаний ясно показывают, чья политика была лучше: осмысленного ли «лютого» самодержца или «бессмысленных» псевдопатриотов в лице представителей земства, городов и части дворянства.
Прав был французский социалист Альберт Тома, приехавший в Россию после революции 1917 года, чтобы воочию убедиться «в красоте и величии», а главное, «в пользе для русского народа случившегося переворота», когда, осмотревшись и уезжая, сказал:
– Великим человеком был ваш бывший царь!
И когда его спросили: «Почему?» – он ответил:
– Удивительно, как он такой сволочью (канальями) мог управлять двадцать два года!
Намекал на ту безмозглую массу, которая в лице Совета солдатских и рабочих депутатов пыталась, вопреки здравому смыслу, забрать управление величайшим государством в мире в свои руки…
Удивительно лестная для нас рекомендация! Наши «товарищи» могут торжествовать.
Кем по отношению к России считал себя государь, ярко показывает следующий факт. Во время всеобщей переписи в январе 1897 года государь потребовал опросный лист и лично заполнил его.
На вопрос: «Чем занимаетесь?» – государь ответил: «Хозяин земли Русской», а на вопрос: «Какого сословия?» – «Первый дворянин».
Из-за того, что государь пытался охранять основы самодержавия, совершенно не следует, что он не считался с необходимостью для России конституционных реформ.
Государь не считал для себя возможным дать России конституцию, как я уже писал, в силу присяги на верность самодержавию и под влиянием революционного насилия и подчинился таковому требованию в памятные дни марта 1917 года лишь потому, что Россия изнемогала в борьбе с внешним врагом. Он всеми силами старался предотвратить междоусобную борьбу, в которой справедливо видел крушение не только империи, но и всей России. Ю.А. Ден, жена офицера Гвардейского экипажа, командира крейсера «Варяг», капитана 1-го ранга К.Е. Дена, одна из наиболее близких друзей государыни, передавала мне, что лично слышала из уст государя еще до революции, как он в кругу своей семьи развивал свои предположения на будущее время. Он говорил, что двадцатилетнее царствование и глубокие переживания за время войны настолько утомили его, что единственным его желанием является довести Россию до победоносного окончания войны и почетного славного мира, после чего он предполагал удовлетворить насущные народные нужды путем земельного вознаграждения всех участников войны, начиная с инвалидов и георгиевских кавалеров, провести в жизнь земельную реформу Столыпина (переход от общинного землевладения на отрубные хозяйства), создать особую комиссию по разработке широкой конституции, принимая во внимание все особенности русского уклада и быта, и в день совершеннолетия наследника отречься от престола в его пользу с тем, чтобы начало его царствования ознаменовалось дарованием этой реформы, дабы он в день своего коронования был бы первым русским царем, присягнувшим на верность конституции.
Государь считал, что народные массы, оздоровленные победоносной войной, проникнутые упоением победы и искренним патриотизмом, лучше, чем когда-либо, воспримут дарованные им права, и конституционная Россия сделается еще более могучей, чем под скипетром самодержавных монархов.
Государь был уверен, что война окончится в 1917 году полной победой России и союзников, в год, когда наследнику исполнится 12 лет, а к его 18 годам, то есть к 1922 году, предполагал, что все подготовительные работы по реформам будут закончены, и он сможет передать бремя власти своему сыну.
Иногда государь высказывал желание отречься от престола сразу же после войны, передав власть наследнику при регентстве своего брата.
Несомненно, что государь в своей безграничной любви к России готов был для ее счастья, пользы и величия принести любые жертвы и во всех своих мыслях и действиях руководствовался исключительно желанием помочь и быть полезным своей стране и управляемому им народу.
Само собой, что государь, как и всякий здравомыслящий человек, считал невозможным проводить во время войны какие-либо реформы, считая это гибельным для России.
Когда же грянула революция, государь доказал, что он, в сущности, самодержцем не был, поддался оказанному на него давлению и отрекся от престола, вместо того чтобы приказать повесить на первой перекладине всех этих Гучковых, Шульгиных, Рузских и направиться во главе верных войск в Петербург, где действительно железной, самодержавной рукой восстановить порядок и на деле доказать, что он действительно самодержавный монарх, что трон его непоколебим и что наиболее высокое место, на которое могут претендовать все эти Родзянки, Милюковы, Керенские и компания, находится на другой, не очень высокой перекладине.
Для меня ясно, что, будь государь в Царском Селе в эти дни вблизи семьи и государыни, он, вероятно, поступил бы иначе, так как одним из главных мотивов, вынудивших его на отречение, была, безусловно, боязнь за безопасность семьи, находившейся в Царском, и которая, несомненно, подверглась бы опасности в случае агрессивных действий с его стороны.
И государь был прав в своих опасениях. Никто из офицеров, находившихся в большом количестве на излечении в царскосельских лазаретах, и пальцем не пошевелил для защиты семьи своего императора в трагические дни конца февраля и начала марта 1917 года, и, казалось, вернейшие части войск первыми изменили ей.
В августе 1917 года во французской газете «Антант», издававшейся в Петербурге, был помещен фельетон, в котором автор поражался возмутительному равнодушию к судьбе своего монарха и его семьи, находившейся в заточении, со стороны русского офицерства, придворных кругов и дворянства, без обиняков называя их, то есть нас всех, изменниками, приводя весьма поучительный пример из Французской революции, когда за королем Франции и его женой шли на эшафот с последним предсмертным возгласом: «Да здравствует король!» его министры, свита и даже прислуга.
А во время переворота в 1792 году, при защите Тюильрийского дворца от мятежников до последнего, наемная швейцарская гвардия во славу короля Франции и его семьи сложила свои головы…
Глава VI
Во время приезда царской семьи в 1909 году я впервые увидел в гостиной своей матери А.А. Вырубову, личного друга государыни. Насколько я помню, она по первому же взгляду произвела на меня очень хорошее впечатление своей подкупающей ласковостью и добротой. Она очень мило отнеслась к нам, детям, и мы всегда были рады ее приезду.