Страница 17 из 18
Сам же при этом… его торс полностью обнажен. Когда я пытаюсь оттолкнуть, я упираюсь ладонями в его гладкую и горячую под моими чувствительными трясущимися пальцами кожу.
Я пытаюсь выскользнуть и тут же впечатываюсь шортами в его напряженное возбуждение. Теперь по телу прокатываются более крупные волны, подхватывающие и перемещающие меня в совершенно другое измерение, где все опаснее, острее, жестче, по-взрослому.
— Гордей…
— Что ты там задвигала про люблю и хочу снова быть с тобой? Сейчас самое время это продемонстрировать. Так что, смелее, смелее, Бельчонок.
— Гордей, я…
Замолкаю и дышу, дышу, дышу.
Он отталкивается от кровати, выпрямляется, при этом оставаясь сидеть на моих бедрах сверху. Подцепляет мою футболку и начинает тянуть ее наверх.
Я приподнимаюсь и через секунду, рухнув обратно на кровать, остаюсь перед ним снова практически незащищенной, в одном лишь только лифчике. И на этот раз я абсолютно трезвая, а он…
— Ты пьян, — шепчу я, — и не понимаешь, что делаешь. Я не хочу так… я…
Он снова склоняется надо мной, облокачиваясь на локоть одной из рук, и языком раскрывает мои губы. Поток красноречия истекает во мне в этот же момент.
— Пьян от того, что нашел тебя в своей постели, Бельчонок, — шепчет мне в губы, отрываясь, но не собираясь, даже не думая отстраняться. — Не представляешь, как от этого повело.
Смотрит мне в глаза и говорит, а его пальцы между тем стягивают одну из чашечек лифчика и начинают трогать и скручивать мой, до боли чувствительный сейчас, сосок.
Горячая волна удовольствия, настолько острая, насколько запретно-сладкая, пронзает тело тысячей горящих стрел так невыносимо мучительно, что я не в силах сдержать рвущегося с губ нового пронзительного стона.
— Сладкая желанная девочка, — шепчет Гордей мне в губы, а потом снова раздвигает их и быстро проникает в мой рот языком.
Целует жадно, порывисто, отрывисто.
Мир взрывается, и я что есть сил вцепляюсь в его широкие, твердые и очень напряженные в эти мгновения плечи.
Но вот его теплые, с привкусом алкоголя губы, перестают терзать мои, но начинают бесцеремонно спускаться ниже, ниже… О боже, они…
Накрывают тот сосок, который до этого он трогал и с которым так возбуждающе играл, выбивая из моего тела острые вспышки наслаждения.
Я и представить себе не могла.
И это… уже от одного осознания того, что он целует в одно из запретных мест… Что Он… целует… в обнаженную перед ним грудь… О боже, что может быть ужасней, опасней, ядовитей, но вместе с тем приятней, упоительней, горячей и более волнующим?
Я полностью теряю ориентацию, закрываю глаза, и сама выгибаюсь навстречу его губам.
Чувствую, как его ладонь скользит к застежке и вот уже обе мои груди обнажены перед ним, и он набрасывается. Гладит их, целует и ласкает.
Мои соски очень острые в этот момент, а стоны срываются с губ буквально один за одним.
— Как же хорошо с тобой, как же…, блядь, крышу сносит, — отрывисто шепчет Гордей и целует, целует, целует…
Я пьяная и озабоченная ненормальная.
Ведь я позволяю…
Но я так соскучилась, так устала, безумно устала без него…
И сейчас мне настолько нереально приятно, так нравится, так, до боли, до одурения просто, хорошо…
Как не бывало со мной уже долгий, мучительно долгий период…
Гордей вдруг останавливается, я кое-как выныриваю из омута и не без усилия распахиваю глаза.
Пытаюсь осознать, сфокусироваться, вернуться.
И тут же встречаюсь с его пронзительным, до мурашек ярким пожирающим меня взглядом.
Открываю рот, но не успеваю ничего сказать, как он впивается в мои губы в новом, глубоком и далеком от целомудренности поцелуе.
Его язык хозяйничает в моем рту так требовательно и порочно, так жарко сплетается с моим, исследует, пожирает, искушает…
Его тело двигается на моем в волнующем, животном, первобытном ритме. Чуть ослабляя контакт, потом вжимая, и снова ослабляя, и снова вжимая… вжимая… вжимая.
Его рука… я чувствую, как его ладонь скользит по моему животу и… остановившись всего на мгновение, решительно ныряет под резинку моих просторных спальных шортиков.
А потом… я не успеваю ни пикнуть, ни дернуться, ни возразить, как его пальцы подцепляют еще и трусики, и его ладонь оказывается там, прямо там… прямо между моих судорожно сведенных вместе ног и… накрывает.
Боже, боже, боже… о боже мой…
От переизбытка нахлынувших на меня эмоций я начинаю задыхаться, и тогда Гордей перестает целовать и утыкается в мою шею.
Замирает так, но руку никуда не убирает.
— Дыши, Бельчонок, — хрипло произносит мне в ухо, находя его и чуть прикусывая мочку. — Тебе не должно быть больно, только приятно. Для тебя ведь не впервой, ты должна знать, да…
Произносит отрывисто, а потом надавливает сильнее и его пальцы уверенно проникают прямо туда, где еще никто и никогда… Прямо между моих складочек.
— Кажется, как будто в первый раз, но мы-то знаем…, - говорит он и начинает осторожно меня поглаживать.
— Зато будет с чем сравнить, да, Арин? — додавливает, но говорить я сейчас не могу.
Я никогда не трогала себя там в том самом смысле, только механически, когда принимала душ, а потому жар, и вожделение, и удовольствие, такое яркое, жгучее и ни на что непохожее, врываются в меня разом, оглушая и не давая возможности, ни среагировать как-то, ни даже слова произнести.
— Гордей…, - только и могу я выдавить из себя задушено.
Не понимая ничего, теряя связь с реальностью, уплывая, убегая, улетая…
Лоб покрывается испариной, бедра… сами собой раздвигаются чуть шире и подрагивают, подрагивают, сами непроизвольно тянутся к его руке…
— Такая сладкая, соблазнительная недотрога. Тебе нравится, когда тебя так трогают? Вижу, что да, ты вся течешь на меня. А если вот так?
На этих словах его пальцы опускаются ниже, продавливают и он начинает медленно вводить их в мою промежность.
— Гордей…
Он трогает там, там, там…
А его… орган тем временем настойчиво трется о мое бедро.
— Не представляешь, как сильно я тебя хотел, — произносит Гордей отрывисто. — Все, что угодно готов был отдать за один только раз… как хотел стать первым у тебя… единственным хотел… Так любил сильно…
— А сейчас…
Не узнаю своего голоса, не понимаю даже, что это я сейчас произношу…
Но говорю вслух, потому что он слышит меня, и потому что отвечает.
— Сейчас? Сейчас … я… просто хочу тупо тебя трахнуть и закрыть этот измотавший меня гештальт.
И словно в подтверждение своим словам, он резко вводит в меня палец и от страха и напряжения я вздрагиваю вся, и вся напрягаюсь.
Но тут же вспоминаю, как совсем недавно ко мне пытался пристать пьяный настойчивый турист и насколько сильно я испугалась, что не удастся сбежать и самое важное может произойти с кем-то другим, не с Гордеем. И как пообещала себе, что сделаю все, лишь бы мой первый раз произошел с ним. Потому что хочу с ним, только с ним… на любых, на каких угодно условиях… Неважно, что будет потом, совершенно неважно…
— Я… согласна, Гордей, хочу тебя, — выпаливаю я и щеки загораются и полыхают, горят, горят.
Зажмуриваюсь, снова распахиваю глаза, а потом… сама тянусь руками к его шортам, хотя не знаю точно, что именно я собираюсь делать…
Просто хочу, чтобы он понял, что я согласна, наконец, согласна и пусть действует.
Он вытаскивает из меня пальцы, отстраняется и без лишних слов тянет вниз мои шорты и трусы. Снимает и отбрасывает их куда-то в сторону. Потом освобождается от своих шорт, медлит пару секунд, блуждая по мне диким, словно он под каким-то кайфом сейчас находится, взглядом, и снова, но на этот раз медленно, ложится на меня.
Кожа к коже. Жарко, удушающе, волнующе.
Я чувствую, как он весь горит.
Боже, да его всего чуть ли не лихорадит. Не понимаю, отчего так, хотя и сама сейчас нахожусь примерно в таком же состоянии.